Глава 5
Сахалин
Последний отрезок пути оказался самым беспокойным. В Восточном проходе Корейского пролива тюремный пароход попал в сильный шторм. Кое-как он проскочил в бухту Симоносеки и отсиживался в ней два дня. Наконец погода наладилась. «Петербург» резво побежал по Японскому морю, но уже через сутки угодил в новый шторм. Опытный капитан учуял его заранее и успел укрыться в Ниигате. Три дня пароход простоял на всех якорях, на сильной качке. Буфет опустел. Выворачивало даже моряков. Но Лыков и Таубе держались молодцами: ели за двоих и шлялись по палубе. Стих и этот ураган. Корабль опять взял курс на норд. В море стали попадаться киты – парами, как благоверные супруги. По правому борту мелькнул и пропал остров Ребун. Теперь пароход отделял от Сахалина только пролив Лаперуза.
Когда стемнело, лейтенант Степура-Сердюков приказал удвоить посты на трюмной палубе. Сергей Иванович пояснил своим попутчикам:
– И правильно делает! В последнюю ночь перед Сахалином внизу черт-те что творится! Все арестанты впадают в безумие. Разом! До утра пляшут и поют, бьются в судорогах, дерутся… Некоторые голову об стену разбивают. Обязательно и водки достанут, чтобы напиться в смерть. Я раз видел и больше не хочу. Полтыщи сумасшедших! Могут и на конвой броситься. Потому – страшно им… боятся Мертвого острова…
Так оно и случилось. В полночь Лыков вышел на палубу и пробрался к вентиляционной трубе. Из трюма доносился сплошной непрерывный нечеловеческий вой. Люди пели, кричали, матерились, плясали и дрались – все сразу. С тяжелым сердцем сыщик вернулся в каюту.
Утром барон растолкал его и сказал только одно слово:
– Сахалин.
Они надели шинели и вышли на палубу. Таубе уже обмундировался по форме: заграница кончилась. Лыков остался в партикулярном.
Было ясно. По левой скуле корабля виднелась острая зубчатая скала вытянутой формы, едва торчащая из воды. Вся она была усеяна какими-то валунами.
– Камень Опасности, – пояснил хмурый Бирингтон. – Сегодня он нам представился! А часто только буруны над ним указывают место. Самое же страшное, когда прилив и штиль. Не видно даже бурунов. Сколько кораблей здесь погибло…
– А что там за пятна? – спросил Лыков. – Ой! Шевелятся!
– Сивучи. Местные тюлени.
Верстах в пятнадцати позади Камня Опасности полого подымался из воды берег. Огромная безлесная гора, вся ярко-изумрудная от травы, а на плоской макушке ее – маяк из красного кирпича.
– Мыс Крильон. Мы входим в залив Анива, господа. Через три часа бросим якорь напротив Корсаковского поста.
«Петербург», пройдя малым ходом опасное место, снова разогнался. Открылся огромный – верст до ста в диаметре – залив. Два его мыса, будто гигантские загребущие руки, распахивали объятья новичкам. В середине виднелась бухточка, а над ней по горе поднималась одинокая улица. Когда пароход подошел ближе, выяснилось, что улица эта самая обычная, как в любом уездном городе. В конце ее возвышался церковный купол. Это и был Корсаковск. Он производил с моря вид умилительно-ободряющий. Не так страшен этот Сахалин, словно говорил город. И тут люди живут!
Залив под горой называется бухта Лососей, а мыс вдали справа – мыс Анива, пояснил тот же Бирингтон. Еще он рассказал, что стоянка здесь продлится не меньше трех дней. Нужно свезти на берег груз, а это дело небыстрое. Из арестантов на сушу никто не сойдет, так и будут сидеть в трюме. По положению, все поступившие в каторгу сначала должны прибыть в столицу острова Александровский пост. Там их ждет карантин, а потом распределение между тремя здешними округами. И только те, кому назначен будет Корсаковский округ, вернутся сюда.
Рассказав все это, мичман ушел в рубку. А Лыков с Таубе, поглядев на быстро приближающийся берег, отправились в каюту совещаться. Вопрос был в том, как им встретить корсаковцев. Таубе являлся прямым начальником здешнего ротного командира. Алексей же по статусу – первое лицо на всем Южном Сахалине. Ясно, что местная аристократия уже стоит на пристани и ждет, когда можно будет представиться новому начальству. Однако для вступления в должности друзьям необходимо было сначала самим представиться – генералу Кононовичу. А для этого следовало прибыть в Александровск. Получалось, что сегодняшнее знакомство предварительное и неофициальное. Посему Таубе надел обыкновенный мундир со старшими орденами. Лыков же вообще отказался от формы, чтобы подчеркнуть частный характер встречи. Он только продел в пройму сюртука георгиевскую ленту.
«Петербург» медленно сбавлял ход. Наконец он затрясся всем корпусом и остановился. С грохотом полетели по клюзам якоря. Машина в чреве парохода сбрасывала обороты. Стало непривычно тихо, и сделалось заметно, как сильно дует ветер. Послышался рык капитана:
– Принять катер по правому борту!
– Пойдем в салон, – сказал барону Алексей. Он был собран и чуть взволнован. Сейчас гурьбой явятся его новые подданные. В свои тридцать два года, много уже испытав, сыщик никогда не руководил всерьез. Всегда в подчиненной роли, на помочах… И вот здесь, на краю света, выпала участь. Что за люди достались ему в команду? Лыков решил для себя, что будет равняться на Благово, и немного успокоился.
Они стояли посреди салона и ждали. Швартовка катера затягивалась. Но вот послышались шаги множества ног, дверь распахнулась, и вошли сразу человек десять. Люди разделились на две неравные части. Трое офицеров – капитан и два поручика – вытянулись перед Таубе. Остальные домаршировали до Лыкова и остановились. Тот сделал важное лицо (нарочно учился). Вперед выступил мужчина средних лет, щекастый, с юркими глазами.
– Ваше высокоблагородие! Разрешите представиться по случаю вашего прибытия! Временно исправляющий должность начальника Корсаковского округа, помощник начальника, титулярный советник Ялозо.
– Как вас по имени-отчеству?
– Фома Каликстович, ваше высокоблагородие.
Ялозо глядел молодцом, но каким-то фальшивым.
– Рад знакомству, Фома Каликстович. Называйте меня Алексей Николаевич. Это ко всем относится, господа! До моего представления генералу я вам еще не начальник, сами понимаете. Поэтому и позволил себе встретить вас в партикулярном.
Сахалинцы все были в мундирах, поверх которых они набросили прорезиненные плащи.
– Познакомьте меня с кадром, Фома Каликстович.
– Слушаюсь! Значит, так…
Но тут Лыков улыбнулся и первым протянул руку высокому краснолицему господину с петлицами надворного советника.
– Здравствуйте, Виктор Васильевич! Мы встречались у градоначальника, помните?
Явно польщенный, тот пожал руку и назвался:
– Смотритель Корсаковской тюрьмы майор Шелькинг.
Шелькинг служил участковым приставом в петербургской полиции в чине майора. Но генерал Грессер [26]невзлюбил его, и пристав вынужден был уйти в тюремное ведомство. Его перевели в гражданскую службу. Лыков и Шелькинг были в столице поверхностно знакомы. Алексей отметил про себя, что смотритель назвался не надворным советником, а майором, хотя этот чин уже пять лет как был упразднен. Тоже нашелся вояка…
Следующим подошел плечистый мужчина с обветренным грубым лицом:
– Помощник смотрителя Акула-Кулак.
– Что, простите? – не понял сыщик.
– Фамилия такая, ваше высокоблагородие, – пробурчал детина, смущаясь. Но Шелькинг поддержал своего помощника:
– Правильная фамилия! Арестанты его сильно боятся. Чуть что – сразу в мордофон!
– Ясно, – нахмурился Лыков. Протянул руку, и Акула вцепился в нее так, словно пытался оторвать. Что же он с каторжными творит, если собственное начальство готов изувечить?
Вперед выступил молодой мужчина с располагающим лицом, худощавый и вроде бы интеллигентный. Он прятал свой несерьезный возраст под окладистой бородой.
– Секретарь полицейского управления коллежский регистратор Фельдман Степан Алексеевич.
«Вот с этим мы, наверно, сработаемся», – подумал Лыков, пожимая ему руку.
– Младший врач окружного лазарета Пагануцци Владимир Сальваторович, – бочком подступил толстяк с эспаньолкой и добрыми, немного наивными глазами. Он был не причесан и даже, кажется, не умыт.
Дальше подошли еще два помощника смотрителя, бухгалтер полицейского управления и делопроизводитель. Последним представился жуликоватый дядька в золотом пенсне:
– Распорядитель Корсаковского отделения колонизационного фонда Полуянский Юстин Егорович. Не являясь подчиненным вашего высокоблагородия, счел, так сказать, своим долгом…
Чиновники отошли в сторону, и на их место заступили офицеры. Таубе представил Алексею ротного командира капитана Кусанова и двух полуротных.
«Вот с этим мы, наверно, сработаемся», – подумал Лыков, пожимая ему руку.
– Младший врач окружного лазарета Пагануцци Владимир Сальваторович, – бочком подступил толстяк с эспаньолкой и добрыми, немного наивными глазами. Он был не причесан и даже, кажется, не умыт.
Дальше подошли еще два помощника смотрителя, бухгалтер полицейского управления и делопроизводитель. Последним представился жуликоватый дядька в золотом пенсне:
– Распорядитель Корсаковского отделения колонизационного фонда Полуянский Юстин Егорович. Не являясь подчиненным вашего высокоблагородия, счел, так сказать, своим долгом…
Чиновники отошли в сторону, и на их место заступили офицеры. Таубе представил Алексею ротного командира капитана Кусанова и двух полуротных.
На этом знакомство с кадром округа закончилось. Ялозо на правах старшего почтительно поинтересовался у Лыкова:
– Изволите поглядеть городок? Ваш экипаж ожидает на пристани.
Сыщик чуть было не согласился, но вовремя заметил лейтенанта Степуру. Тот из-за спины чиновников подавал ему какие-то знаки.
– Минуту…
Он подошел к старшему помощнику. Степура кивнул на полуоткрытую дверь буфета и красноречиво щелкнул себя пальцем по горлу.
– Господа! – объявил Лыков. – Мы предварительно познакомились. А теперь пароходное начальство приглашает вас угоститься.
Лица сахалинцев сразу приобрели мечтательно-одобрительное выражение. Словно школьники, дождавшиеся перемены, они гурьбой ринулись в буфет. Там к их приходу уже все было готово. На табльдоте красовались бутылки с водкой и рябиновой настойкой. Их окружали нарезанный кусками поросенок, холодная осетрина, горячая ветчина, жареная стерлядь, балык… Особняком стояло большое блюдо паюсной икры на подушке изо льда. На нее островитяне накинулись в первую очередь.
– Ах! С осени не ел родимую! – с набитым ртом прорычал Шелькинг. Следом нацелился Акула-Кулак, но его бесцеремонно оттер Ялозо. Тут через его плечо вытянул руку капитан Кусанов и схватил тарелку. Ялозо взялся за свой край, но к капитану присоединились поручики, и в итоге армия победила… За спинами других застенчивый Фельдман кротко дожидался своей очереди.
– А вы почему не угощаетесь? – спросил Лыков поощрительно.
– Я утром кушал… не хочется…
– Так давайте со мной по рюмочке!
Степан Алексеевич замешкался, но Ялозо сзади хлопнул его по плечу:
– Раз начальство велит, надо пить!
– Вы не употребляете водку? – догадался надворный советник.
– Стараюсь, ваше…
– Алексей Николаевич, – мягко поправил его Лыков.
– …Алексей Николаевич. Здесь только начни – и мигом осахалинишься. Боюсь.
Тут налетели сразу трое: Шелькинг, Ялозо и Кулак. Фома Каликстович заявил, обнаружив неожиданное знакомство с трудами Гоголя:
– Не любишь нас, черненьких? Тебе все беленьких подавай? Эх, Степан! А ведь твой батька смотрителем был. Настоящий сахалинец! под нарой вырос… А ты? Брезгуешь нашим братом!
«Майор» хотел что-то добавить, но Лыков вполголоса приказал:
– Отставить!
Чиновники тотчас вытянулись во фрунт.
– Степан Алексеевич, подготовьте мне доклад об обстановке в округе. Я вернусь от генерала и заслушаю. Нам с вами придется много работать вместе.
– Слушаюсь! – отчеканил повеселевший секретарь. Его противники тут же отвернулись и начали молча разливать водку.
Сзади кто-то осторожно тронул Лыкова за плечо. Это оказался капитан «Петербурга».
– Господин Лыков! Можно вас на два слова?
Они вышли из буфета, и капитан сказал:
– Мы всегда угощаем здешних чиновников на счет Добровольного флота. От них зависит, сколько дать каторжных под разгрузку. А то могут и неделю проваландаться, если не подмазать… Но поскольку у нас на борту сейчас сам начальник округа… Вы не могли бы распорядиться?
Лыков кивнул и просунул голову в помещение буфета. Тотчас все, кроме военных, повернулись к нему. Алексей пальцем поманил Ялозо. Титулярный советник отставил рюмку и подбежал.
– Фома Каликстович, надо помочь команде корабля разгрузиться. Немедленно!
– Слушаюсь! Акула, ко мне!
Несмотря на все старания каторжных, разгрузка парохода заняла трое суток. Единственный паровой катер таскал взад-вперед на буксире единственную баржу… Лыков и Таубе прошлись по Корсаковску, залезли на Брусничные горы, съездили даже на маяк. Внизу на камнях ржавели останки корпуса «Костромы», разбившейся два года назад. Рядом ползали сивучи и нерпы. На воде сидело бесчисленное множество птиц. В воздухе же их почему-то не было ни одной. Смотритель маяка, отставной кочегарный унтер-офицер, напоил гостей чаем. Он ходил с револьвером, а в его домике в углу стояла заряженная бердана. На вопрос, зачем такие предосторожности, старик ответил: здесь по-другому нельзя. И рассказал, что в восемьдесят пятом на маяк напали беглые. Убили смотрителя ближайшего поселения, а матроса при маяке сбросили со скалы. Живым.
Дни стоянки тянулись скучно. В крохотном городишке некуда было пойти. Вступить в исполнение своих обязанностей Лыков пока не мог. Его подчиненные старались угодить начальнику и перегибали палку. Особенно усердствовал Ялозо. Разговор шел на казенной квартире начальника округа. Фома Каликстович патетически воздел руки и воскликнул:
– Только скажите – все переделаем! Под ваш вкус. Хотите, японским шелком стены обобьем? Одно ваше слово…
– А средства на это предусмотрены?
Помощник начальника подобострастно хихикнул:
– Средства? Средства в нашей власти! Ежели уметь жить, можно в золоте купаться с вашей-то должностью.
– Пока оставьте как есть, а потом обсудим.
Лыков и Таубе столовались на пароходе, отказавшись объедать корсаковцев. Те, однако, наведывались каждый день, чтобы приложиться к буфету. Ялозо прислал на корабль бочонок красной икры. Алексей впервые отведал этот диковинный для обычного россиянина продукт. Хуже паюсной, конечно, но сгодится…
Еще сыщик повсюду вынюхивал «японский след». Понимал, что это смешно, но искал. В частности, высматривал в толпе жителей Страны восходящего солнца. В первый же день им с Виктором попалась на улице целая дюжина таковых.
– Гляди! Их тут много…
Барон усмехнулся:
– Кого их? Это корейцы.
– Как ты узнал?
– По характерным расовым признакам.
– Вон еще идут. А эти кто?
– Эти китайцы, а двое слева – айны.
– Черт. А японцев нет?
– Ни одного.
Лыков поскучнел. Подполковник хлопнул его по плечу:
– Не кручинься. Займешь должность – все твои будут!
На четвертый день «Петербург» выбрал якорь. Оставался последний отрезок в четыреста верст, до столицы Сахалина. Каторжные опять запели, но уже без истерики. В сумерках Алексей вышел на палубу. Опершись на леер, там стоял Фомин и молча смотрел на черную полосу по правому борту. Огонек папиросы освещал его лицо – мрачное, почти отчаянное.
– Что случилось, Карп Иваныч?
Губернский секретарь вздохнул и швырнул окурок в Татарский пролив.
– Сахалин! Будь он неладен… Как представлю, что опять в три часа поутру раскомандировка, а вокруг только каторжные рожи… Хоть стреляйся! Отвык я, Алексей Николаич, за отпуск. Придется сызнова привыкать.
– Долго вам еще лямку эту тянуть?
– Три года осталось. Выйду на пенсион – и в Холмогоры! Вот тогда заживу по-людски.
– Вы земляк Ломоносову?
– Нет, что вы! Я балаковский. Знаете такое место на Волге?
– А то! Я же сам нижегородец. Но почему тогда Холмогоры?
Фомин через силу улыбнулся.
– Все покидающие Сахалин берут местом пребывания Холмогоры. На бумаге. Потому как дотуда самые большие прогонные. Тысяча триста целковых на переезд! А я за четыреста рублей доберусь до своего Балакова и сразу же куплю домик. С видом на Волгу… Окуней стану ловить… Эх!
Фомин ушел, а Лыков еще какое-то время постоял на палубе. Суровый берег настраивал его на минорный лад. Что-то здесь будет? Как сложится? Мертвый остров, остров-тюрьма. Как тут вообще живут люди?
Утром 6 июня Лыков и Таубе, оба взволнованные, вышли на палубу. Пятьдесят пять дней путешествия позади! Прибыли. Панорама Сахалина медленно надвигалась на них. В версте от берега «Петербург» встал на якоря. От пристани отвалили сразу три катера. Два тащили баржу, а один шел налегке.
Друзей окликнул капитан. Он был в кожаной «шведке», из-под которой выглядывал парадный мундир.
– Вы к генералу? Я с вами!
Так втроем и сели в катер. Лыков, не переставая, вертел головой. Вот он, Александровский пост! Справа по борту красовались три живописных скалы, называемые Три брата. За ними – громада мыса Жонкьер с маяком наверху. В подошве мыса чернела какая-то огромная дыра. Рудник, что ли, выкопали? Но капитан пояснил, что это тоннель. Дурацкое, никому не нужное сооружение… По форме гора, образующая мыс, немного напоминала крымский Аю-Даг. Целый ряд высоких холмов уходил на юг. За ними – Алексей помнил это – прячется залив Дуэ и бывшая сахалинская столица. Там угольные копи и Воеводская падь с кандальной тюрьмой. В этой тюрьме собраны самые страшные и отчаянные узники острова. И порядки там самые жестокие. Потому, наверное, и побегов больше всего происходит именно из Воеводской тюрьмы.