– Ни того ни другого.
– Ладно. Мы просто согласились на одновременное, но идем в кабинет судьи вырабатывать детали. Сначала нужно официально обвинить Стори в убийстве Лопес. Хочешь пойти и произвести арест?
– Как угодно.
Босх знал, что это просто юридическая формальность. Стори уже находился под стражей.
– Ты заслужил, Гарри. Мы хотим, чтобы ты был там.
– Превосходно.
Судья один раз ударил молотком, привлекая внимание присутствующих. Репортеры на галерее для прессы подались вперед. Они понимали: происходит что-то серьезное.
– Объявляется перерыв до десяти часов, – объявил судья. – Сейчас я приглашаю стороны в мой кабинет.
Он вскочил и быстро спустился по трем ступеням к задней двери – раньше, чем полицейский успел объявить:
– Всем встать.
46
Маккалеб не приближался к «Попутной волне» даже после того, как с ней закончили детективы и судебные техники. С середины дня до темноты лодка находилась под наблюдением репортеров и телевизионщиков. Стрельба на борту плюс арест Таферо и внезапное признание вины Дэвидом Стори превратили яхту в главную звезду истории, быстро развивавшейся в течение дня. Местные каналы вели прямые репортажи из залива на фоне «Попутной волны» с желтой полицейской лентой, натянутой поперек двери салона.
Почти всю вторую половину дня Маккалеб прятался на шлюпке Локриджа, а если высовывал голову в люк, чтобы посмотреть, что происходит на улице, то надевал мягкую шляпу из запасов Бадди. Уехав из управления шерифа и добравшись до залива раньше прессы, Маккалеб отыскал Бадди и извинился за предположение, что это напарник допустил утечку по делу Ганна. Бадди, в свою очередь, извинился за использование «Попутной волны» и каюты Маккалеба для эротических свиданий с массажистками. Маккалеб пообещал сказать Грасиеле, что был не прав насчет источника утечки информации. Он также пообещал не рассказывать ей о массажистках. Бадди не хотелось бы, чтобы Грасиела думала о нем хуже, чем, возможно, уже думает.
Прячась на шлюпке, они следили за событиями дня по двенадцатидюймовому телевизору Бадди. Девятый канал, самый популярный, транслировал процесс Стори в прямом эфире; теперь по нему передавали непрерывные репортажи из суда Ван-Нуйса и управления шерифа.
Маккалеба события дня оглушили и ужаснули. В Ван-Нуйсе Дэвид Стори вдруг заявил о признании вины в двух убийствах; одновременно суд в деловой части Лос-Анджелеса обвинил его в соучастии в заговоре по делу Ганна. Режиссер избежал смертной казни по первым двум случаям, но все еще мог столкнуться с ней по делу Ганна – если не заключит с обвинителями еще одну сделку[23].
Звездой телевизионной пресс-конференции была Джей Уинстон. Она отвечала на вопросы репортеров после шерифа, защищенная с флангов «шишками» из департамента полиции Лос-Анджелеса и ФБР, и зачитала заявление, поясняющее события дня с точки зрения следствия. Имя Маккалеба много раз упоминалось при обсуждении следствия и последующей стрельбы на борту «Попутной волны». Уинстон также упомянула об этом в конце пресс-конференции, высказав благодарность Маккалебу и заявив, что именно его добровольное участие в деле привело к раскрытию преступления.
Босха тоже постоянно упоминали, однако ни в каких пресс-конференциях он не участвовал. После вынесения судом Ван-Нуйса вердикта о виновности Стори Босха и участвовавших в деле юристов обступила толпа, ждавшая у дверей зала суда. Маккалеб увидел, как Босх, пробив дорогу среди репортеров и камер и отказываясь от комментариев, добрался до запасного выхода и исчез на лестнице.
Единственным репортером, добравшимся до Маккалеба, был Джек Макэвой, знавший номер его сотового. Маккалеб немного поговорил с ним, хотя отказался комментировать произошедшее в капитанской каюте «Попутной волны» и то, насколько близок он был к смерти. Переживания были слишком личными, и он не собирался делиться ими с прессой.
Маккалеб также позвонил Грасиеле и рассказал о произошедшем раньше, чем она услышит об этом в новостях. Еще он предупредил, что, вероятно, не попадет домой до завтрашнего дня, потому что пресса наверняка будет следить за яхтой до темноты. Грасиела ответила, что рада, что все закончилось и он возвращается. Маккалеб чувствовал оставшееся в ее голосе напряжение и понимал, что дома предстоит не один серьезный разговор с женой.
Позже Маккалеб сумел выскользнуть из шлюпки Бадди – репортеров отвлекло оживление на автостоянке. Полиция забрала старый «линкольн-континенталь», которым братья Таферо воспользовались накануне ночью, когда приехали, чтобы убить Маккалеба. Пока все наблюдали за банальной операцией по взятию машины на буксир, Маккалеб сумел незаметно добраться до своего «чероки». Он завел машину и выехал со стоянки впереди тягача. Никто из репортеров за ним не последовал.
* * *К тому времени как он добрался до дома Босха, уже совсем стемнело. Парадная дверь была открыта, как и в прошлый раз, сетка на месте. Маккалеб постучал по деревянной раме и всмотрелся через ячейки в темноту. В гостиной горел один-единственный огонек – настольная лампа. Играла музыка – возможно, тот же самый диск Арта Пеппера, что звучал в его прошлый приход. Но хозяина видно не было.
Маккалеб отвел взгляд от двери, чтобы оглядеть улицу, а когда снова взглянул на дверь, то вздрогнул: у сетки стоял Босх. На нем был тот же костюм, в каком Маккалеб видел его в новостях. В руке детектив держал бутылку «Энкор стим».
– Терри. Входи. Я решил, что это репортер. Чертовски достает, когда они заявляются к тебе домой. Должно же быть хоть одно место, куда им не попасть.
– Понимаю, о чем ты. Они просто заполонили яхту. Мне пришлось удрать.
Маккалеб прошел мимо Босха по коридору и шагнул в гостиную.
– А не считая репортеров, как оно, Гарри?
– Как нельзя лучше. Хороший день для нашей стороны. Как твоя шея?
– Чертовски болит. Но я жив.
– Угу, это самое главное. Хочешь пива?
– М-м, хорошо бы.
Босх отправился за пивом, а Маккалеб вышел на террасу.
Босх выключил свет на террасе, отчего городские огни вдали стали ярче. Снизу доносился неумолчный гул шоссе. Лучи прожекторов прорезали небо. Подошел Босх, подал ему пиво.
– Стакан не нужен, верно?
– Верно.
Некоторое время они смотрели в ночь и молча пили пиво. Маккалеб думал о том, как ему сказать то, что он хотел сказать. Слова подбирались с трудом.
– Когда я удрал, они как раз увозили машину Таферо.
Босх кивнул:
– Как яхта? С ней закончили?
– Угу.
– Как там, все вверх дном? После них всегда все вверх дном.
– Вероятно. Я еще не был внутри.
Босх кивнул. Маккалеб сделал большой глоток пива и поставил бутылку на перила.
– Хорошо? – спросил Босх.
– Ага, превосходно. – Он вытер губы тыльной стороной ладони. – Гарри, я приехал сказать тебе, что больше не буду твоим другом.
Босх засмеялся было, но умолк.
– Что?
Маккалеб посмотрел на него. Взгляд Босха пронзал тьму.
– Тебе следовало бы немного задержаться сегодня утром, когда Джей допрашивала Таферо.
– У меня не было времени.
– Она спросила его о «линкольне», и он сказал, что это была тайная машина. Сказал, что пользовался ею, когда не хотел, чтобы его смогли отследить. Там краденые номера. И фальшивая регистрация.
– Такому типу имеет смысл держать машину для мокрых дел.
– Ты еще не уловил?
Босх допил пиво. Он стоял, облокотившись на перила. Отодрал этикетку с бутылки, порвал и теперь бросал клочки во тьму.
– Нет, не уловил, Терри. Объясни.
Маккалеб взялся за пиво, но поставил обратно, не пригубив.
– Его настоящая машина, та, которой он пользовался каждый день, – «мерседес». Именно на эту машину выписали штраф. За парковку у почты, когда он посылал денежный перевод.
– Ладно, у этого типа было две машины. Тайная и напоказ. И что это означает?
– Это означает, что ты знал что-то, чего не должен был бы знать.
– О чем ты говоришь? Что я знал?
– Вчера ночью я спросил тебя, почему ты пришел ко мне на яхту. Ты ответил, что увидел «линкольн» Таферо и понял, что что-то неладно. Откуда ты знал, что этот «линкольн» его?
Босх долго молчал, глядя в ночь. Потом кивнул.
– Я спас тебе жизнь, – сказал он.
– А я – тебе.
– Значит, мы квиты. И хватит об этом, Терри.
Маккалеб покачал головой. Ощущение было такое, будто кто-то кулаком тычет в грудь, пытаясь достать до сердца.
– Думаю, ты знал тот «линкольн» и знал, что он означает неприятности для меня, потому что еще до этого следил за Таферо. Может быть, в ту ночь, когда он пользовался «линкольном». Может быть, в ту ночь, когда он следил за Ганном и готовил удар. Может быть, в ту ночь, когда он нанес удар. Ты спас мне жизнь, Гарри, потому что что-то знал.
Мгновение Маккалеб молчал, предоставив Босху возможность что-то сказать в свою защиту.
– Так много «может быть», Терри.
– Угу. Так много «может быть» и одна догадка. Догадка такова: ты каким-то образом узнал или вычислил, что Таферо снюхался со Стори и им надо будет напасть на тебя в суде. Поэтому следил за Таферо и увидел, что тот нацеливается на Ганна. Ты знал, что должно произойти, и допустил это. – Маккалеб сделал еще один большой глоток пива и снова поставил бутылку на перила. – Опасная игра, Гарри. Еще немного – и у них получилось бы. Но, полагаю, если бы я не влез, ты бы сам придумал, как обратить это против них.
Босх смотрел во тьму и молчал.
– Надеюсь только, что не ты настучал Таферо, что Ганн оказался в вытрезвителе. Скажи мне, что это не ты позвонил ему, Гарри. Скажи мне, что не ты помог вытащить Ганна, чтобы они смогли убить его вот так.
И снова Босх промолчал.
Маккалеб кивнул.
– Если хочешь пожать кому-то руку, Гарри, пожми себе.
Босх опустил голову и посмотрел во тьму внизу. Маккалеб внимательно наблюдал за ним и увидел, что тот медленно качает головой.
– Мы делаем то, что должны делать, – тихо сказал Босх. – Иногда выбор есть. Иногда выбора нет – только рок. Видишь, что что-то происходит, и знаешь, что это неправильно… но каким-то образом все-таки правильно.
Он долго молчал. Маккалеб ждал.
– Я не звонил, – сказал Босх.
Он повернулся и посмотрел на Маккалеба. И снова Маккалеб увидел блестящие точки света в черноте его глаз.
– Три человека – три чудовища – ушли навек.
– Но не таким образом. Мы не делаем это таким образом.
Босх кивнул.
– А как насчет твоей игры, Терри? Протолкнуться в кабинет мимо младшего братца. Вероятно, ты не подумал, что завариваешь кашу. Своим маленьким ходом ты подтолкнул действие – и знаешь это.
Маккалеб почувствовал, что краснеет под пристальным взглядом Босха. Он не ответил. Не знал, что сказать.
– У тебя был свой собственный план, Терри. Так в чем же разница?
– Разница? Если ты не видишь ее, значит, ты сбился с пути.
– Что ж, может быть, сбился, а может, наоборот. Надо подумать. А ты тем временем просто ступай домой. Возвращайся на свой маленький островок, к своей маленькой девочке. Спрячься за тем, что, по-твоему, ты видишь в ее глазах. Притворись, будто мир не таков, каков он есть.
Маккалеб кивнул. Он сказал то, что хотел сказать. Отступил от перил, оставив пиво, и пошел в дом. Уже в дверях его настигли слова Босха – как удар в спину.
– Думаешь, если назвать ребенка в честь девочки, до которой никому не было дела, которую никто не любил, это может что-то поправить для той, неизвестной? Ну, так ты ошибаешься, приятель. Так что просто иди домой и продолжай грезить.
Маккалеб оглянулся:
– До свидания, Гарри.
– До свидания.
Маккалеб прошел через дом. На подлокотнике кресла, рядом с которым был включен свет, он заметил распечатку составленного им психологического портрета Босха. Не остановился. Вышел через парадную дверь и закрыл ее за собой.
47
Босх стоял, сложив руки на перилах и опустив голову. Он думал о словах Маккалеба – и произнесенных, и напечатанных. Они пронзили его, словно осколки раскаленной шрапнели. Казалось, что-то схватило его изнутри и тащит в черную дыру, пробитую им же самим в ничто.
– Что я наделал… – прошептал он. – Что я наделал…
Выпрямился и увидел на перилах бутылку без наклейки. Взял ее и швырнул как можно дальше во тьму. Смотрел, как она летит, – полет можно было проследить, потому что лунный свет отражался в коричневом стекле. Бутылка разбилась в кустах на каменистом склоне холма.
В доме на подлокотнике кресла он заметил распечатку и в клочья порвал обе страницы. Пошел на кухню, пустил воду и бросил обрывки в раковину. Включил размельчитель отходов. Потом просто стоял, глядя, как льется в раковину вода.
Медленно поднял взгляд и посмотрел через кухонное окно на перевал Кахуэнга. Огни Голливуда мерцали в распадке – зеркальное отражение звезд всех галактик Вселенной. Босх подумал обо всем, что там было плохого. Город, где дурного больше, чем хорошего. Место, где земля может разверзнуться под человеком и засосать во тьму. Город утраченного света. Его город. Все так, и однако – вечное однако – место, где можно все начать сначала. Его город. Город второго шанса.
Босх кивнул и нагнулся. Закрыл глаза, подставил руки под воду, потом поднес к лицу. Вода была холодной и бодрящей, как, мелькнула мысль, и должно быть при очищении, при крещении – в начале второго шанса.
48
На яхте еще чувствовался запах порохового дыма. Маккалеб стоял в капитанской каюте и оглядывался. На полу валялись резиновые перчатки и прочий мусор. Повсюду были черные пятна от пальцев. Дверь в каюту исчезла, как и дверной косяк, вырезанный прямо из стены. В коридоре также сняли целую дверную панель. Маккалеб посмотрел на пол, где умер от его пуль Таферо-младший. На чередующихся светлых и темных деревянных дощечках засохла кровь. Коричневатое пятно навсегда останется здесь как напоминание.
Глядя на кровь, он снова проиграл в уме, как стрелял в человека; мысленные образы двигались гораздо медленнее, чем в реальности. Вспомнил слова Босха, сказанные на террасе. О том, что он позволил младшему братцу проследить за ним. Маккалеб размышлял о своей вине. Могли он быть виновным меньше, чем Босх? Они оба заварили кашу. Каждое действие равно противодействию. Нельзя войти во тьму без того, чтобы тьма не вошла в тебя.
– Мы делаем то, что должны делать, – произнес он вслух.
Маккалеб поднялся в салон и посмотрел через стеклянную дверь на стоянку. Репортеры еще не разъехались. Десятью минутами раньше он припарковался вдалеке, позаимствовал на чьей-то яхте лодку, чтобы добраться до «Попутной волны», залез на борт и незаметно проскользнул внутрь.
Башенки СВЧ-связи на фургонах журналистов заработали: все команды готовились к одиннадцатичасовому репортажу; камеры были установлены под таким углом, чтобы «Попутная волна» вновь оказалась во всех кадрах. Маккалеб улыбнулся и открыл телефон. Нажал кнопку скоростного набора и услышал ответ Бадди Локриджа.
– Бадди, это я. Слушай, я на яхте и отправляюсь домой. Хочу, чтобы ты оказал мне услугу.
– Пойдешь вечером? Ты уверен?
– Уверен. Вот что мне от тебя надо. Как услышишь, что я включил двигатель, подойди и отвяжи меня. И быстро. Остальное я сделаю сам.
– Хочешь, чтобы я пошел с тобой?
– Нет, я сам. В пятницу сядешь на «Экспресс». У нас в субботу утром туристы.
– Хорошо. По радио говорили, что нынче вечером будет довольно спокойно и без тумана, но все же будь осторожен.
Маккалеб закрыл телефон и пошел к двери салона. Большинство репортеров и их команды были поглощены делом и не смотрели на яхту, потому что уже убедились, что там никого нет. Он открыл раздвижную дверь, вышел, закрыл дверь за собой и быстро поднялся по трапу на мостик. Расстегнул пластиковую занавеску и скользнул внутрь. Убедившись, что оба дросселя стоят в нейтральном положении, открыл воздушную заслонку и вставил ключ в зажигание.
Маккалеб повернул ключ, и стартеры громко взвыли. Оглянувшись через пластиковую занавеску, он увидел, что все репортеры повернулись к яхте. Двигатели наконец начали вращаться, и он дал им поработать на холостом ходу, чтобы разогреть. Снова оглянулся и увидел, что Бадди спускается по причалу к корме яхты. Пара репортеров спешила по сходням к причалу следом за ним.
Бадди быстро отвязал два кормовых линя и забросил их в кокпит. Потом спустился на боковой пирс, чтобы отдать носовой линь. Маккалеб потерял его из виду, затем услышал голос:
– Свободен!
Маккалеб перевел дроссели из нейтрального положения и отвел яхту от причала. Поворачивая на фарватер, он оглянулся. Бадди стоял на боковом пирсе, а репортеры – позади него на причале.
Оказавшись вдали от камер, Маккалеб расстегнул молнию на занавесках и опустил их. На мостик проник прохладный воздух, остужая разгоряченную кожу. Мигающие красные огни фарватерных буйков выводили лодку на курс. Маккалеб смотрел вперед, мимо буйков, во тьму, но ничего не видел. Включил радар и разглядел то, что не мог заметить сам. Остров.
Через десять минут, уже подходя к выходу из порта, он вытащил из кармана куртки телефон и нажал одну из кнопок ускоренного набора – домашний номер. Для звонка, конечно, слишком поздно и можно разбудить детей, но что поделаешь. Грасиела ответила шепотом.
– Прости, это только я.
– Терри, ты в порядке?
– Теперь – да. Возвращаюсь домой.
– Ты вышел в море в такую тьму?
Мгновение Маккалеб обдумывал вопрос.
– Все будет в порядке. Я прекрасно вижу во тьме.
Грасиела ничего не ответила. Каким-то образом она всегда знала, когда он говорит одно, имея в виду нечто совсем другое.
– Зажги свет на террасе, – попросил Маккалеб. – Я буду искать его, когда подойду ближе.
Он закрыл телефон и увеличил ход. Нос яхты начал подниматься, потом выровнялся. Последний фарватерный буек остался в двадцати ярдах слева. Почти полная луна высоко поднялась и расстилала впереди пенистую тропу из жидкого серебра, указывая путь домой. Маккалеб крепко сжимал штурвал и думал о мгновении, когда по-настоящему верил, что сейчас умрет. Вспоминал, как ему явился образ дочери, принеся утешение и покой. По щекам покатились слезы, но ветер с воды вскоре высушил их.