– Берегись, берегись, Бог видит.
Фицджералд посмотрела на него:
– Случайно знаете латынь пятнадцатого века?.. Над странным делом вы, однако, работаете.
– Да уж, угораздило. Но я знаю только слова, не картину. Что это?
– На самом деле столешница, созданная, возможно, для дома священника или какого-нибудь благочестивого человека. Это око Божье. Он в центре, а видит он, когда смотрит вниз, эти изображения – семь смертных грехов.
Маккалеб кивнул. Глядя на отдельные сцены, он разобрал некоторые грехи: чревоугодие, похоть, гордыня.
– А теперь – шедевр, – сказала она, переворачивая страницу.
Это был тот самый триптих, который она приколола к стене отсека. «Сад наслаждений». Теперь Маккалеб присмотрелся внимательно. В левой части была изображена буколическая сцена с Адамом и Евой, помещенными Творцом в сад. Поблизости стояла яблоня. Центральная – самая большая – часть показывала множество обнаженных фигур, совокупляющихся и пляшущих в несдерживаемой похоти, скачущих коней, прекрасных птиц и вымышленных существ в озере на заднем плане. И наконец, правая часть, мрачная, изображала расплату – ад, место мучений и страданий, где властвовали чудовищные птицы и другие уродливые создания. Картина была настолько подробной и завораживающей, что Маккалеб понял, как можно простоять перед ней – оригиналом – четыре часа и все равно не наглядеться.
– Уверена, вы уже заметили, какие темы у Босха повторяются чаще, – сказала Фицджералд. – Эта картина считается не только самой гармоничной из его работ, но и самой продуманной и мастерски выполненной.
Маккалеб кивнул. Потом заговорил, указывая на три части картины:
– Тут прекрасная жизнь Адама и Евы, пока они не съели яблоко. В центре то, что произошло после грехопадения, – жизнь без правил. Свобода выбора ведет к похоти и греху. И чем все это заканчивается? Адом.
– Очень хорошо. Могу только указать некоторые детали, которые вас, возможно, заинтересуют.
– Пожалуйста.
Она начала с первой части.
– Рай земной. Вы правильно сказали, что здесь изображены Адам и Ева до падения. Фонтан в центре символизирует обещание вечной жизни. Вы уже заметили плодовое дерево слева.
Ее палец переместился к замысловатому фонтану – башне из чего-то похожего на лепестки цветка, каким-то образом выпускающей воду четырьмя отдельными струйками. Фицджералд указывала на маленький темный вход в основании фонтана. Из темноты выглядывала сова.
– Вы уже упоминали сову. Она изображена здесь. Как видите, не все хорошо в этом раю. Зло затаилось и, как мы знаем, в конце концов победит. Согласно Босху. Потом нам снова и снова будет встречаться этот образ.
Фицджералд указала на две отчетливые фигуры сов и еще два изображения совоподобных существ. Взгляд Маккалеба задержался на одном образе. Обнаженный мужчина обнимал большую коричневую сову с блестящими черными глазами. Цвет оперения и глаз совы совпадал с пластмассовой птицей, найденной в квартире Эдварда Ганна.
Он указал на сову:
– Вот эта. Не могу вдаваться в подробности, но вот эта соответствует причине, по которой я оказался здесь.
– Здесь действует масса символов. Это один из явных. После падения свобода выбора ведет человека к распутству, чревоугодию, глупости, алчности и самому худшему из грехов в мире Босха – похоти. Человек заключает в объятия сову – он обнимает зло.
Маккалеб кивнул:
– А потом расплачивается за это.
– Потом расплачивается за это. Как вы заметили, третья часть изображает ад без пламени. Скорее это место бесчисленных мучений и бесконечной боли. Место тьмы.
Маккалеб долго молча рассматривал картину. И вспоминал слова доктора Фосскюхлера.
Тьма чернее ночи.
12
Босх прижался лицом к окну и заглядывал в кухню. Пусто. Ни беспорядка, ни кофеварки, ни даже тостера. Его охватило дурное предчувствие. Он подошел к двери и постучал снова. Походил туда-сюда по площадке; посмотрев вниз, заметил на полу контур от коврика.
– Черт!
Детектив полез в карман и достал небольшой кожаный футляр. Расстегнул молнию, вынул две маленькие стальные отмычки, сделанные из ножовочного полотна. Оглянулся – никого; большинство жильцов этого многоквартирного дома в Вествуде еще на работе. Босх подошел к двери и заработал отмычками. Через девяносто секунд дверь была открыта.
С первых же шагов Босх понял, что в квартире никого нет, но все равно обошел все комнаты. Везде пусто. Надеясь найти хотя бы пустой пузырек от таблеток, он проверил даже аптечку в ванной. На полке валялась старая бритва из розовой пластмассы – и все.
Босх вернулся в гостиную и достал мобильник. Как раз накануне он ввел сотовый номер Дженис Лэнгуайзер в скоростной набор. Она была вторым обвинителем по делу, и в выходные они вместе работали над показаниями Босха.
Звонок застал ее во временном офисе в суде Ван-Нуйса.
– Послушай, не хочу портить настроение, но Аннабел Кроу исчезла.
– Что значит «исчезла»?
– «Исчезла», детка, и означает «исчезла». Я сейчас в ее квартире. Здесь пусто.
– Черт! Она нужна нам, Гарри. Когда она съехала?
– Не знаю.
– С управляющим говорил?
– Нет еще. Если она сбежала от процесса, то вряд ли оставила управляющему адрес, по которому следует пересылать письма.
– А когда ты говорил с ней в последний раз?
– В четверг. Я звонил ей сюда. Но сегодня линия отключена.
– Дерьмо!
– Вот именно.
– Она получила повестку в суд, верно?
– Конечно, как раз в четверг. Вот почему я и позвонил. Чтобы удостовериться.
– Ладно, может, все-таки завтра придет.
Босх оглядел пустую квартиру:
– Я бы на это не рассчитывал.
Он посмотрел на часы. Шестой час.
– Что ты можешь сделать? – спросила Лэнгуайзер.
– У меня есть кое-какая информация о ней. Кроу должна быть в городе. Она актриса, куда еще ей деваться?
– Нью-Йорк?
– Туда едут только самые талантливые.
– Найди ее, Гарри. Она понадобится нам.
– Постараюсь.
Наступило короткое молчание. Оба размышляли.
– По-твоему, до нее добрался Стори? – наконец спросила Лэнгуайзер.
– Не знаю. Он мог предложить ей все, о чем она мечтала, – работу, роль, чек. Когда найду ее, спрошу.
– Хорошо, Гарри. Удачи. Если найдешь ее сегодня, дай мне знать. В противном случае увидимся утром.
– Хорошо.
Босх закрыл телефон и положил на кухонную стойку. Из кармана пиджака достал тонкую стопку карточек три на пять. На каждой карточке значилось имя одного из свидетелей, за проверку и подготовку которых к процессу он отвечал. Домашний и рабочий адреса, а также номера телефонов и пейджеров. Он проверил карточку, относящуюся к Аннабел Кроу, потом набрал на телефоне номер ее пейджера. Автоответчик сообщил, что пейджер больше не обслуживается.
Босх захлопнул крышку телефона и снова посмотрел на карточку. Внизу были записаны имя и номер агента Аннабел Кроу. Агент может быть единственной связью, которую она не разорвет.
Босх убрал телефон и карточки в карман. Такие справки надо наводить лично.
13
На Каталину Маккалеб вернулся один. «Попутная волна» вошла в гавань Авалона как раз с наступлением темноты. Бадди Локридж остался в Кабрийо, потому что новых туристов не предвиделось до субботы. Добравшись до острова, Маккалеб связался по радио с капитаном порта, и ему помогли пришвартоваться.
Из-за двух тяжелых книг, найденных в букинистическом отделе книжного магазина «Даттон» в Брентвуде, да еще маленького холодильника, наполненного замороженными тамалями, подъем по склону холма к дому утомил Маккалеба. Пришлось дважды останавливаться на обочине и отдыхать. Каждый раз он садился на холодильник и доставал из кожаной сумки одну из книг, поэтому мог снова изучать мрачное творчество Иеронимуса Босха – даже в сгущающейся темноте.
После посещения Центра Гетти образы картин Босха не покидали Маккалеба. Неп Фицджералд в конце встречи высказала интересную мысль. Перед тем как закрыть репродукцию «Сада наслаждений», она посмотрела на собеседника с легкой улыбкой, словно желая что-то сказать, но не решаясь.
– Что? – спросил он.
– Да, в общем, ничего. Просто замечание.
– Так скажите. Мне бы хотелось услышать.
– Я хотела упомянуть, что многие критики и ученые, изучающие творчество Босха, видят прямую связь с современностью. Это признак великого художника – если его творчество выдерживает испытание временем. Если в его власти соединять людей и… и, может быть, влиять на них.
Маккалеб кивнул. Она хотела узнать, над чем он работает.
– Я понимаю, о чем вы. Простите, но в данный момент я не вправе ничего вам рассказывать. Может быть, когда-нибудь расскажу, или вы просто узнаете об этом. Тем не менее благодарю вас. По-моему, вы очень помогли. Еще не знаю как.
Теперь, сидя на холодильнике, Маккалеб вспоминал их разговор. Прямая связь с современностью, И преступление.
Теперь, сидя на холодильнике, Маккалеб вспоминал их разговор. Прямая связь с современностью, И преступление.
Он взял бóльшую из двух купленных книг и открыл на цветной репродукции шедевра Босха. Черноглазая сова… Интуиция подсказывала, что он напал на след чего-то серьезного. Чего-то очень темного и опасного.
* * *Грасиела взяла у него холодильник и открыла на кухонном столе. Достала три зеленых тамаля и положила на тарелку, чтобы разморозить в микроволновке.
– Я еще делаю чили реленос[14], – сказала она. – Хорошо, что ты позвонил с яхты, иначе мы сели бы есть без тебя.
Маккалеб позволил ей выпустить пар. Он понимал, что жена сердится на него. Подошел к столу, где стоял детский стульчик. Сьело смотрела на потолочный вентилятор и шевелила перед собой ручками, осваиваясь с ними. Маккалеб наклонился и поцеловал обе ручки, а потом лоб.
– Где Реймонд?
– У себя в комнате. У компьютера. Почему ты купил десять?
Садясь в кресло рядом со Сьело, Маккалеб оглянулся на жену. Грасиела перекладывала остальные тамали в пластмассовый контейнер для заморозки.
– Я взял переносной холодильник и попросил наполнить его. Наверное, столько влезло.
Она сердито покачала головой:
– Один лишний.
– Тогда выброси. Или в следующий раз пригласи на обед кого-нибудь из друзей Реймонда. Какая разница, Грасиела? Это же тамаль.
Грасиела обернулась, и расстроенный взгляд темных глаз сразу же смягчился.
– Ты вспотел.
– Просто шел пешком. «Челнок» был закрыт на ночь.
Грасиела достала из верхнего шкафчика пластмассовую коробку с градусником. Градусники были во всех комнатах дома.
– Открывай.
– Давай лучше электронный.
– Нет, я им не доверяю.
Она засунула кончик градусника Терри под язык и ласково подняла рукой нижнюю челюсть, закрывая ему рот. Весьма профессионально. Когда они познакомились, Грасиела работала сестрой в пункте первой помощи, а теперь – медсестрой и секретарем в начальной школе Каталины. Она вернулась на работу сразу после Рождества. Маккалеб чувствовал, что ей хочется быть только матерью, но они не могли себе этого позволить. Оставалось надеяться, что через пару лет их туристический бизнес окрепнет, и тогда появится выбор. Иногда Маккалеб жалел, что они отказались от своей доли за права на литературную обработку и экранизацию истории сестры Грасиелы, но из уважения к памяти Глории они решили не пытаться заработать на случившемся. Половину денег отдали фонду «Загадай желание»[15], а вторую половину – в доверительный фонд для Реймонда. Пойдет на оплату колледжа, если парень захочет.
Маккалеб сидел молча и смотрел на жену. Грасиела сжала его запястье.
– Пульс учащенный, – констатировала она. – Открывай.
Он открыл рот, и она вынула градусник. Посмотрела на него, встряхнула, вымыла и молча убрала в шкаф. Это означало, что температура нормальная.
– А ты бы хотела, чтобы меня лихорадило, да?
– Ты рехнулся?
– Хотела-хотела. Тогда ты могла бы велеть мне прекратить расследование.
– Что значит «велеть прекратить расследование»? Вчера вечером ты сказал, что это только на один вечер. Сегодня утром ты сказал, что только на один день. Что скажешь теперь, Терри?
Маккалеб посмотрел на Сьело и вытянул палец, чтобы она могла ухватиться за него.
– Дело не закончено. – Он снова посмотрел на Грасиелу. – Сегодня кое-что всплыло.
– Кое-что? Так передай свое кое-что детективу Уинстон. Это ее работа. Ее, а не твоя.
– Не могу. Пока еще не могу. Мне надо убедиться.
Грасиела отвернулась и подошла к кухонной стойке. Поставила тарелку с тамалями в микроволновку и включила разморозку.
– Пожалуйста, возьми ее и переодень. Уже пора. И ей понадобится бутылочка, пока я приготовлю обед.
Маккалеб осторожно поднял дочь и прижал к плечу. Девочка протестующе пискнула, и он ласково погладил ее по спине, чтобы успокоить.
Подошел к Грасиеле, обнял ее сзади и притянул к себе. Поцеловал в макушку, уткнулся лицом в волосы.
– Все скоро закончится, все снова будет нормально.
– Надеюсь.
Грасиела коснулась его руки. Это было одобрением, которого он добивался. Прикосновение сказало ему, что они попали на ухаб, но теперь все хорошо. Маккалеб обнял жену крепче, поцеловал в затылок, а потом отпустил.
Пока отец заворачивал ее в новую пеленку, Сьело смотрела на картонные звезды и полумесяцы, висящие на нитках над столом для пеленания. Игрушки смастерили на Рождество Реймонд с Грасиелой. Воздушный поток слегка колебал их, и взгляд темно-синих глаз малышки сосредоточился на этом медленном вращении. Маккалеб наклонился и поцеловал ее в лоб.
Завернув девочку в два детских одеяльца, он вынес ее на террасу и, устроившись в кресле-качалке, дал бутылочку. Посмотрев на гавань, заметил, что не выключил подсветку приборов на мостике «Попутной волны». Конечно, можно было бы позвонить начальнику порта на пирс, и кто-нибудь из работавших по вечерам подъехал бы и все выключил. Но он все равно собирался вернуться на яхту после обеда. Сам и выключит.
Маккалеб посмотрел на Сьело. Хотя глаза малышки были закрыты, она не спала. Девочка яростно трудилась над бутылочкой. Грасиела перестала кормить грудью, когда вернулась на работу. Кормление из бутылочки было внове, и для Маккалеба оно стало, пожалуй, одним из самых приятных моментов в роли молодого отца. В это время он часто шептался с дочерью. Обещал, что всегда будет любить ее и всегда будет с ней. Просил ее никогда не бояться и не чувствовать себя одинокой. Порой, когда малышка внезапно открывала глаза и смотрела на него, Терри чувствовал, что она говорит ему то же самое. И чувствовал любовь, какой никогда прежде не знал.
– Терри.
Услышав шепот Грасиелы, он поднял голову.
– Обед готов.
Он проверил бутылочку: почти пусто.
– Подойду через минуту, – прошептал он.
Грасиела ушла. Маккалеб посмотрел на дочь. Голоса родителей заставили ее открыть глаза. Она смотрела прямо на отца. Маккалеб поцеловал ее в лоб, а потом просто смотрел.
– Я должен это сделать, малышка, – прошептал он.
* * *На яхте было холодно. Маккалеб включил свет в салоне, потом установил в центре комнаты обогреватель и включил на небольшую мощность. Он не хотел, чтобы становилось слишком тепло, потому что от этого могло потянуть в сон. Напряженный день утомил его.
Он сидел в передней каюте и рылся в старых бумагах, когда услышал чириканье оставшегося в салоне сотового телефона. Закрыл папку, которую просматривал, и, взяв ее с собой, поднялся в салон. Звонила Джей Уинстон.
– Так как там в Центре Гетти? Я думала, ты расскажешь.
– Было уже поздно, а я хотел вернуться на яхту и добраться на Каталину до темноты. И забыл позвонить.
– Ты вернулся на остров?
Она казалась разочарованной.
– Да, утром я обещал Грасиеле, что вернусь. Не беспокойся, я еще работаю кое над чем.
– А что было в Центре Гетти?
– Ничего особенного, – солгал он. – Я поговорил с парой человек и посмотрел кое-какие картины.
– Видел сов, похожих на нашу?
Уинстон смеялась, задавая вопрос.
– Между прочим, да. У меня тут книги, которые я вечером хочу посмотреть. Я собирался позвонить тебе и узнать, можем ли мы встретиться завтра.
– Когда? Утром у меня встреча в десять и еще одна в одиннадцать.
– Я в любом случае думал о второй половине дня.
Маккалеб не хотел говорить Уинстон, что собирается утром послушать вступительные речи на процессе Стори. Их должны были транслировать в прямом эфире по судебному каналу.
– Пожалуй, я могла бы найти вертушку, которая отвезет меня, но сначала придется договориться с летунами.
– Нет, я вернусь в Город.
– Правда? Отлично! Хочешь приехать к нам?
– Я предпочел бы что-нибудь спокойнее и уединеннее.
– Почему?
– Завтра расскажу.
– Как таинственно. Разрабатываешь аферу по раскрутке шерифа на оладьи, а?
Оба засмеялись.
– Сможешь приехать в Кабрийо и встретиться со мной на яхте?
– Буду. Во сколько?
Маккалеб назначил встречу на три часа, прикинув, что за это время успеет подготовить психологический портрет и решить, как сказать ей то, что должен сказать. Оставалось время и на подготовку к тому, что, как он надеялся, Уинстон позволит ему сделать вечером.
– Есть что-нибудь по сове? – спросил он, когда они договорились о встрече.
– Очень мало, и ничего хорошего. Нашли отметки производителя. Пластмассовая болванка сделана в Китае. Компания отправляет их сюда двум дистрибьюторам – один в Огайо, другой в Теннесси. Оттуда они, видимо, и расходятся. Это долгая история и много работы.
– Не хочешь возиться?
– Я такого не говорила. Просто этим должен заниматься мой напарник. Обычно на телефоне у нас висит он. Посмотрим, что он узнает у дистрибьюторов, оценим и решим, что делать дальше.
Маккалеб кивнул. Определение направлений расследования и установление очередности стоящих перед следствием проблем было злом. Но это все равно беспокоило его. Наверняка сова является ключом, и о ней полезно знать все.