— Пить очень хочется. Хотела спуститься, а нога не идёт, — пожаловалась Снежана. — Не болит, я и забыла.
— Сейчас принесу, — кивнул паренёк. — Слушай, раз уж ты не спишь, может, сплетёшь тонкую циновку? Трутную яму закрывать.
— Давай, — потянула она к себе из охапки верхние стебли. — А чего кисточки не оторвал?
— Неудобно в воде. Вот, возьми… — Он выбрал из кучи колотого кремния небольшой осколочек с острой гранью. — Сама срезай, где нужно. Я сейчас ещё немного принесу, раз уж всё равно за водой идти…
В этот раз Пыхтун шёл к Воде Заката медленно, внимательно глядя по сторонам. Он помнил, что где-то недалеко от тропинки видел краем глаза плотный пучок зелёных зонтиков, но поначалу не придал значения находке. Дудник — трава привычная, чего на него внимание обращать?
— А-а, вот ты где! — Паренёк свернул, острой гранью скребка срезал отростки с соцветием, потом аккуратно подрезал у корня. Дунул внутрь хрупкого трубчатого стебля: — Не ковш, конечно, но воду набрать можно.
И он бегом помчался на берег.
Плести циновку из длинных камышин — дело несложное. Складываешь стебли бок о бок, потом протягиваешь другие стебли поперёк, переплетая с основой. Главное — пристукивать не забывать, чтобы плотнее лежали. Пока Пыхтун ходил к озеру, Снежана успела уже сделать плетёнку почти в локоть шириной. Он только брови удивлённо приподнял, подавая ей стебель с водой:
— Лихо у тебя получается!
Девочка гордо кивнула, в несколько глотков осушила длинную, но тонкую ёмкость:
— Так мало?
— Сколько влезло, столько и набрал. Сейчас ещё принесу.
— Я вот подумала, может, нам ею укрыться? — тряхнула сплетённым куском Снежана. — А то холодно ночью. Я до темноты успею. Ты для тепла чего-нибудь найдёшь?
— Попробую.
— Только воды сперва принеси!
Чтобы напоить девчонку, к озеру пришлось бегать четыре раза. Потом Пыхтун перенёс с помощью двух палок в будущую трутневую яму нагоревшие угли, накидал сверху валежника: пока прогорит, песок от последней влаги как раз избавится. Пересадил на новое место Снежану, сбегал в осинник за трухлявым сухостоем, а после этого — вернулся по берегу к болоту, мимо которого вчера протаскивал свою спутницу, надрал там верхнего, почти совсем сухого, лёгкого и мягкого мха, за несколько ходок принёс на холм изрядную кучу. Он так увлёкся, что напрочь забыл про изготовленное утром копьё. Оно так и осталось стоять у сосны.
К счастью, нужды в оружии за весь день так и не возникло.
Вечером дети подкрепились печёными корнями, а потом долго сидели у догорающего костра, глядя в усыпанное сверкающими звёздами небо.
— Что же нас так долго найти не могут, Пыхтун? — вздохнула девочка. — Так ведь мы совсем пропадём.
— Унесло далеко. Так сразу и не выследишь, — ответил он. — Давай ложиться спать. Может, утром они будут уже здесь. Давай я помогу…
Он перенёс Снежану на песок под ствол, сделав ей под бедро и под плечо небольшие ямки, накрыл её огромной, втрое больше, чем нужно, циновкой, сверху заложил всю циновку толстым слоем мха.
Выбрал в костре несколько самых крупных углей, перекинул их в ямку, на слой нагоревшей днём золы, засыпал сухой трухой, добавив для страховки пару трутневых грибов, накрыл корой и засыпал песком, оставив только маленькую дырочку для дыма.
Постоял, прислушиваясь к доносящемуся откуда-то издалека голодному вою — и только тут спохватился, сбегал за копьём, положил в изголовье. Постоял ещё немного, оглядываясь, вспоминая.
— Кажется, сделал всё как надо, — наконец решил он и осторожно, стараясь не рассыпать мох, ногами вперёд влез под циновку.
Жёсткие стебли камышей царапались и кололись. Но не так сильно, чтобы причинять боль. Зато здесь, в простеньком укрытии, было тепло, уютно пахло дымком. Ещё бы крышу над головой соорудить — и будет совсем, как дома. Усталый Пыхтун закрыл глаза и мгновенно провалился в сон.
Дом
Рано утром, с первыми рассветными лучами, Пыхтун подпрыгнул, на четвереньках добежал до трутной ямы, скинул кору с песком, ткнул палкой в дымящиеся среди золы дырочки, поворошил в них берестой, подул… И белёсая ленточка тут же полыхнула ярким пламенем!
Паренёк еле сдержал вопль восторга: у него получилось! Но устоял. Всё же он почти взрослый мужчина, настоящий охотник. Должен вести себя уверенно и достойно. Берестой он запалил тонкие веточки, сверху подбросил валежника, подобрал дудник, сходил к озеру за водой, на обратном пути нарвал лопухов. Когда вернулся — сонная Снежана уже готовила ямку для запекания.
— Хорошее утро, Пыхтун. — Зевая, она старательно разлепляла то один, то другой глаз. — В этот раз тепло было, правда? Только на песке жёстко. И холодом от него всё же тянет.
— Сегодня к счастливым духам схожу, ещё мха принесу, — пообещал паренёк. — Снизу постелим.
— Нас, наверное, сегодня уже найдут, — мотнула головой девочка.
— Наверно, найдут, — согласился Пыхтун. — А если нет? На песке опять спать? Окажется не нужен — пусть останется. Ты пеки, я пока за камнеметалкой схожу…
Выбрав среди камней «топор», он спустился к самому озеру, нашёл среди рощи высокую старую иву, срубил ветку в три пальца толщиной, подрезал на длину в полтора локтя, заровнял края. Вернувшись к «дому», среди осколков выбрал узкий и длинный, аккуратно расщепил ветку со стороны комля на глубину ладони.
— Что это, Пыхтун? — полюбопытствовала девочка.
— Не суй свой нос в тайны охотников, женщина! — вскинув подбородок, гордо и решительно осадил её паренёк.
— Очень надо! — хмыкнула она. — Я сама побольше тебя знаю! Вот, ешь. Твоя часть.
Пыхтун подкрепился последними корнями, что остались от его вчерашней добычи, подобрал ивовую палку, поднялся на ноги:
— Оставляю копьё тебе, женщина. Следи за огнём.
— Да уж послежу, не бойся. — Снежана отползла к ближней сосне, поправила ногу, всё ещё сильно опухшую и вдобавок начавшую темнеть. — Ты мне листья рогоза только принеси, что на прежнем месте остались. Мне самой не дойти.
— Хорошо, сейчас…
Выполнив просьбу спутницы, он ушёл к озеру, на пляже подобрал три плоских камушка размером в половину кулака. Один втиснул в трещину на конце ветки, два других зажал в руке. И стал медленно, осторожно красться к заводи, с трудом сдерживая охотничий азарт.
Разумеется, как он ни старался — гуси заметили его издалека и прыснули от берега, хлопая крыльями. Эти птицы известны как самые осторожные из всех. Однако, отплыв на десяток шагов, они успокоились и занялись своими делами, старательно процеживая клювом растущую в заводи траву. Десять шагов — большое расстояние. Пока враг подберётся — не один раз улететь успеешь.
Но Пыхтун не был глупой лисицей или неуклюжим медведем. Он был охотником из племени Мудрого Бобра.
Он выбрал самую упитанную птицу в стае, поднял палку, плавно отвёл за спину и быстрым движением разрезал воздух. В самый последний момент, когда палка уже почти остановилась — голыш выскользнул из тугой щели, стремительной ласточкой чиркнул в воздухе и ударил выбранную добычу прямо в бок!
Гусь забился, описывая круги по воде, а Пыхтун с радостным криком перемахнул через прибрежный рогоз, бухнулся в воду и быстро поплыл к добыче. Не зря, совсем не зря он вместе с другими мальчишками с самого детства играл с камнеметалками! Ведь камень, брошенный рукой, летит даже ближе, чем копьё, ударяет слабо, и им почти невозможно подбить добычу. Камнеметалка же швыряет камни втрое дальше — так далеко, что большинство зверей без опаски подпускают охотников на это расстояние. И бьёт с такой силой, что способен отпугнуть волка или оглушить небольшого зверька.
«Сегодня пируем! — с гордостью подумал он, хватая подбитого гуся. — То-то Снежана удивится. Будет знать, какой охотник с нею рядом! Это ей не травку жевать. Это настоящая еда. Я стал охотником! Стал!»
Настоящий мужчина всегда и досыта кормит женщин и детей, это дело обыденное, а потому Пыхтун решил не особо хвастаться удачей.
Пусть Снежана думает, что поймать гуся для него — сущий пустяк. Поднявшись на холм, он зашёл к девочке со стороны спины и, проходя мимо, небрежно уронил увесистую птицу возле её ног:
— Вот, сегодня я решил поесть гусятины.
— Вот это да!!!
Снежана восторженно округлила глаза.
— Какой огромный! Он же с меня размером!
— А ты знаешь, как он бился?! — не утерпев, всё же начал хвастаться Пыхтун. — Я его схватил, а он меня таскать начал по всей заводи! Чуть в траве не запутал. И по голове, по голове клювом! Шишки, наверное, будут… Но я тут изловчился, поймал за этот самый клюв-то. Тут-то он и выдохся!
— Перья, перья какие длинные! Можно я их выдерну?
— Конечно, бери, — небрежно разрешил Пыхтун. — Я их могу добыть сколько угодно.
— А это тебе. Вот, бери, чтобы за каждым камушком не бегать. Все ноги, верно, истоптал… — Девочка протянула ему сплетённую из листьев рогоза сумку. Плоскую, чтобы удобно носить на боку или за спиной, и вместительную. Половина гуся влезет точно. Или утка целиком. — Прости, ручку на плечо сделать было не из чего. Листья кончились, камыш ломкий. А больше ничего нет. Лютиков можешь нарезать, они длинные и крепкие.
— Здорово! — настал черед удивляться Пыхтуну. — Как ты смогла так быстро её сделать?
— Я же женщина, — с явной гордостью напомнила девочка. — Я могу сплести всё, что хочешь, из ничего. Слушай, а глины ты нигде здесь не видел? Птицу без глины не приготовить. В листья такую большую не завернуть. В огне лопухи прогорят, а над углями — гусь не пропечётся.
— У заводи поищу. — Пыхтун, присев, уже перекладывал осколки кремня в свою новую сумку. — Там под ногами что-то чавкало. Может, и найду.
Хорошей, плотной глины пареньку добыть не удалось — но собранная на берегу залива подсохшая грязь всё-таки лепилась, а потому он черпнул её две полные горсти, отнёс на холм, а затем, предоставив маленькой женщине разбираться с едой, отправился в сырой осинник заготавливать слеги: прямые палки толщиной в руку и длиной в полтора своих роста.
Потомки Мудрого Бобра от поколения к поколению строили свои дома по примеру далёкого предка: рыли в плотном суглинке обитаемого холма яму глубиной и шириной в рост человека и три роста в длину. На всю длину этой ямы клали прямой еловый ствол и накидывали от края к середине тонкие слеги, которые заплетали лозой, замазывали глиной и стелили сверху толстые пучки камыша или травы в несколько слоёв. Некоторые из самых умелых охотников даже закрывали крышу шкурами добытых зверей — но все знали, что под травяной кровлей намного теплее, а потому подобной роскошью не увлекались. Шкуры вешали только на входе, в два или три полога. Вход делался с одной, узкой стороны дома, с другой в стене рылся очаг, к которому сверху продалбливалось отверстие для выхода дыма. Рядом обычно устраивали трутную яму.
Вырыть нормальный дом в песке было невозможно, Пыхтун и пытаться не стал. Но вот сделать высокую крышу труда не составляло. Гусь ещё не успел запечься, а он уже принёс достаточно крепких прямых палок, чтобы поставить их по обе стороны от сломанного ствола в шаге друг от друга. Ивовыми прутьями паренёк связал их сверху, чтобы не уползли и не отвалились, и нырнул внутрь, оценивая получившееся помещение.
— Тут даже выпрямиться можно, — похвастался Пыхтун. — В конце ямы оставим и запас сухих дров: — огонь разводить. И ещё место для разных вещей останется. Постель уже на месте. Нужно только стены заплести, пока сухо. Коли дождь нагрянет, поздно будет строиться.
— Зачем всё это? — не поняла Снежана. — Нас, может, сегодня уже найдут.
— И то верно, — согласился паренёк. — Камыша настригу, циновками прикроем, и ладно. Циновки с собой потом забрать можно, в селении пригодятся.
— Хватит баловаться, иди сюда, — нетерпеливо потребовала девочка. — Пахнет уже вона как. Давай кушать! — Длинной палкой она выкатила из костра чёрный от углей, отвердевший ком грязи, из трещин на котором валил душистый пар. — Откроешь?
— Сейчас… — Пыхтун, подув на ладони, одним быстрым движением подхватил ком за бока, приподнял, тут же отдёрнул руки. Тот упал на сосновый корень и раскололся пополам, открыв горячее мясное содержимое. Паренёк сунул было пальцы к толстой грудке, но тут же отдёрнул: горячо. Он хмыкнул, запустил руку в сумку, достал уже полюбившийся полукруглый скребок: длинную пластинку. Отрезал себе кусочек, выложил на лежащие горкой возле Снежаны кончики от листьев рогоза.
— Ой, какой ты заботливый! — восхитилась девочка. — А я и не знала, как отрывать.
Пыхтун кашлянул, но после таких слов не решился сказать, что мясо отрезал для себя. Вытянул из травяной горки несколько макушек, положил рядом, откромсал ещё кусок, подул.
— Надо ещё циновок сделать и на землю у очага постелить, — заметила Снежана, пытаясь взять свой кусок белого парящего мяса и тут же роняя его обратно. — А то песок везде. И к еде липнет, и к рукам, и вообще… чтобы не пачкаться.
— Ерунда, это несложно. Поедим — схожу камыша нарежу. Его тут вона сколько… Хоть всю землю укрой. Ох, вкуснотища! — Пыхтун первым решился отправить в рот горячую гусятину. — Всегда бы только её и ел.
— Не, это не то, — даже не попробовав, мотнула головой девочка. — Для настоящего вкуса листья дудника добавлять надобно, чешуйчатый корень и грибов немного для запаха. Когда нога пройдёт, я тебе сделаю, как правильно надо.
— Всё равно вкусно!
— Правда? — Снежана порвала свой кусок мяса надвое, отправила в рот одну половину, потом другую, облизнулась: — Ну и ладно. Отрежь ещё!
Несмотря на все старания, дети не смогли одолеть и четверти солидной птичьей туши. Снежана сложила половинки расколотого глиняного кома, подвинула ближе к очагу:
— Тут и на вечер останется, и на завтра. Только прогреть утром нужно, чтобы не испортилось. Пыхтун, принеси воды. А то пить очень хочется. И листьев рогоза ещё срежь, ручку тебе на сумку сплету. Сам, вижу, делать не торопишься. Когда же нас найдут, наконец?! Дома хорошо, там всё есть. И мама кормит. Как я уже соскучилась!
Пыхтун тоже успел затосковать по родному стойбищу, по матери и отцу, по младшей сестрёнке. Но он был почти взрослым мужчиной и не мог открыто выказать своей слабости. Паренёк молча поднялся, поднял ствол дудника и отправился к озеру.
За оставшиеся полдня он успел заготовить достаточно камыша для двух будущих стен, а также запас ещё десяток слег. Сходил на болото за мхом, который настелил в песчаную ямку, заменяющую им постель. Потом сходил ещё, набрав на этот раз сырого мха — его не требовалось собирать с поверхности, можно было копнуть возле самого берега. И проще, и быстрее, и нести ближе. Эту часть добычи он насыпал поверх ягодника чуть ниже дома:
— Пусть вода стечёт, — пояснил он. — Потом высохнет, и его тоже расстелем. Будет очень тепло и мягко. Как дома.
— А почему ты говоришь, что к «счастливым духам ходишь»? — спросила Снежана, ненадолго оторвавшись от плетения. — Разве мох не с болота?
— Разве ты не знаешь? — удивился паренёк, сел рядом с ней и подтянул пучок камышей, стал срезать с них кисточки, избавляя девочку от лишней возни. — Про счастливых духов, которых любил Мудрый Бобр?
Снежана лишь покачала головой и снова взялась за камыш, ловко вдевая новые стебли в заготовку.
— Это случилось очень, очень давно, — Пыхтун бросил срезанные кисточки в пламя, и костёр жадно затрещал, разбрасывая мелкие искорки.
— Наш предок Мудрый Бобр тогда только-только начинал строить наш мир. Бобры ведь постоянно трудятся, постоянно что-то делают, что-то строят. Поэтому и мы такие, всегда что-то делаем. Это мы побратимы с бобрами, вот строить и умеем. Большие Коты, волки или олени — они ничего не умеют. Они нам не родня. А Мудрый Бобр, наш предок, строить умеет куда лучше нас. И лучше детей своих бобров и детей своих людей. Мудрый Бобр захотел сделать мир красивым и удобным. Он сделал холмы, он сделал ручьи и реки, он придумал леса и озёра, создал луга и скалы. Всё-всё вокруг.
Паренёк вздохнул, вспоминая отца, сильного и доброго охотника Ломаного Клыка, всего лишь прошлой зимой рассказавшего ему эту историю, и продолжил:
— Мудрый Бобр шёл и ставил тут холмы, там скалы, здесь реки. Делал так, как ему казалось красивее. И духи тех мест с радостью принимали его дары. Но ты ведь знаешь, все мы любим кого-то меньше, кого-то больше. Вот и наш предок ко многим духам относился с большей добротой, нежели к остальным. И у тех духов, которых он любил больше других, он спрашивал: «Что вы хотите иметь в своих владениях? Хотите, чтобы вокруг вас росли могучие сосны и ели, чтобы пели птицы и бегали звери? Или хотите, чтобы перед вами плескались глубокие озера с чистой и прозрачной, сладкой водой, чтобы в ней жили сильные сверкающие рыбы и плавали мои дети?». Духи разных мест, выделенные любовью Мудрого Бобра среди прочих, почувствовали себя счастливыми от такого уважения от нашего предка и стали думать, что же выбрать им для себя во владение? Вроде, и лес хорошо: ягоды растут, пчёлы мёд носят. А вроде, и озером быть приятно: летом прохладно, зимой подо льдом от холода спрятаться можно. На лугу светло и тепло, птиц много и зверей приходит. Но ведь озеро для себя выберешь — радостей леса лишишься. А луг выберешь — озером не быть. Так и вышло в итоге, что духи обычные кто лесными духами стали, кто озёрными, кто луговыми. А счастливые духи, Мудрым Бобром из прочих уважением отмеченные, так до сих пор ничего для себя выбрать не могут. Потому и владения их такие странные. Вроде, и не озеро — а воды полно. Вроде, и не луг — но ровные и зелёные. Вроде, и не лес — а деревья то тут, то там растут. Потому многие охотники и говорят, что к счастливым духам пошли, когда на болото отправляются…