От разведанного пласта Пыхтун вдоль берега отправился вниз по реке, к заветной заводи… И попал в западню. Дождь, что не смог размочить глину, напитал и без того чавкающую грязь вокруг затона в такое жидкое месиво, что паренёк провалился в него почти по пояс, не дойдя даже до зарослей рогоза. К тому же эта жижа человека определённо засасывала — и Пыхтун отвернул назад, пока не стало слишком поздно.
Обогнув заболоченный край по сухому берегу, он оставил сумку и копьё на берегу, взяв только камнеметалку и пару голышей, вошёл в протоку, по ней пробрался как можно дальше вверх по течению… И понял, что сегодня духи совершенно отвернули от них свою благосклонность. Птицы, опасаясь берега, с которого к ним приходил охотник, почти все собрались у дальнего края заводи, в трёх бросках копья. Вода доходила пареньку уже по грудь — а до добычи всё ещё оставалось слишком далеко. Камня не добросить. Заходить глубже смысла не имело: толком не размахнёшься, никуда не попадёшь, только зря птиц напугаешь. А пугать их без пользы — себе дороже, потом вовсе не подпустят.
Смирившись с неудачей, юный охотник повернул к берегу и принялся копать корни рогоза. Хорошо хоть, из жидкой грязи они выдергивались без труда, и набрать получилось много.
Какая-никакая, а тоже еда.
Отнеся добычу девочке, Пыхтун занялся всё тем же нудным, но важным делом: резал лозу и камыши, таскал к временному жилищу старую крапиву.
Свернуть толстую ивовую ветку в вытянутый овал шириной с локоть, привязать крапивной прядью три поперечины, было делом недолгим. Потом Снежана закрепила снизу кусок камышовой циновки. Остался последний штрих: петля для ноги, чтобы «мокроступ» не слетал. Затем в четыре руки они соорудили ещё один — и к сумеркам у юного охотника уже имелась обувь, в которой без опаски можно бродить по любой топи.
Правда, случившаяся после многих сытных дней неудача заставила паренька призадуматься. Полагаться в деле пропитания только на заводь с гусями явно не стоило. А ну и правда улетят? Что тогда?
Новым утром он сперва отправился в осинник проверить силки, а когда увидел их нетронутыми — весь обратный путь собирал и собирал прошлогоднюю крапиву. Остаток дня был потрачен на её лущение, чистку и прядение нитей в длинную верёвку. Закончив работу, Пыхтун срезал с растущего на склоне можжевельника веточку, укоротил её до длины пальца, счистил кору, посередине сделал небольшую бороздку, обе стороны тщательно заточил. Обмотал бороздку крапивной нитью и потуже завязал.
— Вернусь, когда стемнеет, — пообещал он Снежане. — Отец сказывал, такая охота только на рассвете да на закате успешна. Больше времени тратить и не стану. Не получится, так не получится. Тогда утром на гусей пойду.
Наживку он подобрал на пути через осинник, сняв с листьев толстую гусеницу, уже на берегу протоки аккуратно проколол её, насаживая на палочку вдоль. Нить при этом, как и положено, вытянулась вдоль острия.
— Стало быть, рыба возле проток держится, — вслух вспомнил он. — Подъедает то, что течением выносит. Ну, попробую. Духи воды, сделайте милость, помогите сородичу вашему, сыну Мудрого Бобра, хозяина рек и озёр…
С этими словами юный охотник вошёл в протоку, на глубине по пояс опустил нить на дно, примерно посередине прижав её камнем, палочку с гусеницей отправил плыть к озеру, сам же, намотав свободный конец снасти на палец, вернулся на берег и уселся рядом с положенным на каменистый пляж копьём.
Хотя снасть и была прижата камнем ко дну, наживка всё равно держалась на поверхности — деревяшка так просто не тонет. Пыхтун смотрел, как гусеница прыгает по волнам, и лениво прикидывал, с какой стороны завтра будет удобнее подбираться к птицам: опять от холма — или переправиться на ту сторону и подкрасться по топи с той стороны, где они сейчас жались. В успех сегодняшней ловли он особо не верил. Пыхтун уже пробовал такую снасть несколько раз возле селения, и всегда без успеха. Хотя, конечно, там все ловят постоянно. Хоть кто-то из племени, но каждый день стоит. Посему добычи мало. А здесь живность не пугана, людей отродясь не видела, о снастях таких не ведает…
Возле гусеницы на миг возник тёмный бурун, и она исчезла с поверхности. Пока Пыхтун думал, что теперь делать — нить вдруг вытянулась во всю длину, повела за собой палец.
— Из-под камня выдернула! — сообразил паренёк и со всей силы рванул нить к себе. Снасть тут же натянулась, аж задрожала, палец отозвался болью. Испугавшись, что леса не выдержит, юный охотник сделал несколько шагов к воде, для надёжности подмотал нить через ладонь и плавно, без опасных рывков, потянул на себя.
На той стороне нити кто-то упруго метался, приплясывал, но сил сопротивляться человеку у него всё-таки не хватало, и снасть медленно, но верно вытягивала жертву к берегу. Вскоре Пыхтун увидел скачущего по мелководью крупного сазана, двинулся ему навстречу, не ослабляя натяжения лесы. Оказавшись рядом, упал сверху, прижал ко дну коленями, крепко взялся за жабры и обеими руками вынес на воздух.
— Попался! Всё, наплавался. Теперь пошли, со Снежаной познакомлю.
Продолжать ловлю не имело смысла. Распорку рыба всегда заглатывает глубоко, и вынуть её, не разрезая брюха, почти невозможно. К тому же больше добычи и не требовалось. И одного сазана им с девочкой должно хватить на целый день.
Первой жертвой силков всегда оказывается охотник. Поставил — ходи, проверяй. И потому, несмотря на противную погоду и на то, что еда дома имелась, на рассвете Пыхтун снова отправился в осинник. В этот раз он, в надежде найти что-нибудь новое, выбрал нехоженый путь, и был вознаграждён густыми зарослями мяты — травки, полезной и на охоте, и для приготовления пищи. Но главный подарок от духов леса ждал его у ловушки: в одном из силков запутался настоящий, взрослый олень! Может, и не самый крупный — но размерами и весом он мало уступал самому охотнику.
— Да-а-а!!! — радостно заорал затянутому тучами небу Пыхтун, теперь ничуть не опасаясь спугнуть окрестную дичь. Ведь его нынешней добычи должно хватить на много, много дней.
Олень был столь тяжёл, что нести его пришлось на плечах, делая частые остановки, чтобы отдохнуть. Зато, когда он кинул добычу к ногам спутницы, Снежана просто онемела:
— Вот это да-а! Как ты смог? Голыми руками?!
— Я же говорил, со мной не пропадёшь, — расплылся Пыхтун в довольной улыбке. — Я уже давно взрослый охотник.
Раскрывать женщине охотничью тайну он, разумеется, не стал. Женское дело — мужем восхищаться и еду из его добычи готовить, ей лишнее знание ни к чему.
Паренёк неожиданно поймал себя на том, что назвал, пусть и мысленно, Снежану женой, и замотал головой:
— Кто ещё знает, как сложится?
— Ты о чём? — вскинула голову девочка.
— Если ещё и завтра такая добыча будет, нужно ставить духам святилище, — развёл руками Пыхтун. — Они нам вон как хорошо помогают… Нечестно не ответить им благодарностью.
— Конечно, поставим! — согласилась Снежана. — Они и ногу мою залечили. Смотри, опухоль уже почти спала. Скоро вовсе хромать перестану. А рыба как же? Я её уже почти запекла…
— Эх, женщина… — снисходительно покачал головой Пыхтун. — Твоя рыба — это очень и очень вовремя. Ибо тушу звериную разделать — дело не быстрое. Ещё не скоро мясца попробуем.
Юный охотник даже не подступался к сложной работе, пока на пару с девочкой не подкрепил свои силы вчерашней добычей. И только после этого раскрыл сумку с кремневыми осколками, выбрал короткий плоский камень и взялся за дело. Довольно прочную и толстую шкуру требовалось распороть на всю длину брюха, затем на длину ног и аккуратно снять, не повредив, но и не оставив на ней лишнего жира или мяса, что запросто могут протухнуть и испортить все старания. Задача весьма непростая, когда приходится пользоваться лишь маленьким и скользким, угловатым, неудобным камушком с острой гранью. Затем зверя нужно выпотрошить, печенью равномерно намазать шкуру изнутри, сложить и отнести в дом: на ней по обычаю охотник должен провести ночь, используя вместо подушки. Но до этого — отделить конечности, порезать мясо с туши ломтями, извлечь рёбра. Их и прочие кости, не столь ценные, Пыхтун отнёс к муравейнику для чистки.
За хлопотами он и не заметил, что небо заметно посветлело, тяжёлые тучи сменились лёгкими облаками, пусть и ползущими плотной пеленой.
Смотреть на небо было некогда: ведь требовалось натаскать много камней и толстых сухостоин для огня, переложить их влажными, недавно упавшими осиновыми деревяшками.
— Всю ночь возиться придётся, — пробормотал он, запаливая костёр. — И на завтра ещё морока останется.
Запекать такие огромные куски мяса в сырой глине просто невозможно — а потому окорока пришлось нанизывать на длинные заточенные палки и вешать над огнём. Рядом на камни дети налепили мясные полоски. Ведь столько добычи разом они не смогли бы съесть при всём старании. Однако, если тонкие полоски мяса пропечь и подкоптить, а затем досушить в продуваемом месте, то они будут съедобны сколь угодно долго. Хоть до весны. В голодные дни их достаточно размочить или сварить. А некоторые люди едят такое мясо и просто так, вяленым.
Смотреть на небо было некогда: ведь требовалось натаскать много камней и толстых сухостоин для огня, переложить их влажными, недавно упавшими осиновыми деревяшками.
— Всю ночь возиться придётся, — пробормотал он, запаливая костёр. — И на завтра ещё морока останется.
Запекать такие огромные куски мяса в сырой глине просто невозможно — а потому окорока пришлось нанизывать на длинные заточенные палки и вешать над огнём. Рядом на камни дети налепили мясные полоски. Ведь столько добычи разом они не смогли бы съесть при всём старании. Однако, если тонкие полоски мяса пропечь и подкоптить, а затем досушить в продуваемом месте, то они будут съедобны сколь угодно долго. Хоть до весны. В голодные дни их достаточно размочить или сварить. А некоторые люди едят такое мясо и просто так, вяленым.
От огромного количества одновременно запекаемого мяса по лесам окрест пополз густой соблазнительный аромат, способный свести с ума кого угодно, и Пыхтун ничуть не удивился, когда вскоре где-то за рекой тоскливо завыли волки. Им, серым бедолагам, после проливных дождей, смывающих все запахи и любые следы, наверняка без добычи пришлось посидеть. То-то животы сейчас подвело!
У Пыхтуна и его спутницы были другие хлопоты: вовремя переворачивать окорока на вертелах, следить за тем, чтобы мясные полоски не подгорели, и по возможности — собирать стекающий жир на длинный кусок сосновой коры.
— Там кто-то есть! — вдруг привстала девочка. — Большой.
— Где? — Пыхтун привстал, стрельнул глазами в сторону стоящего у дерева копья, но схватился не за него, а за камнеметалку. Дикого зверя лучше отпугнуть издалека, а не драться с ним глаза в глаза. Получив болезненный толчок с изрядного расстояния, он просто уйдёт. Вблизи — может попытаться укусить или порвать когтями. — Где, Снежана? Ничего не вижу.
— На краю заводи кто-то только что мелькнул…
— Не может быть, — покачал головой юный охотник, на всякий случай всё же вставляя голыш в щель камнеметалки. — К нам сюда никак не доберёшься. Слева и сзади река, справа болото. На острове, почитай, живём.
— А по берегу? Мы же сами так пришли!
— Нет, никого не вижу! — Пыхтун ждал довольно долго, но ни единого шевеления под холмом, на краю чавкой топи так и не заметил. — Может, ветер кусты колыхнул?
— Там кто-то есть! — твёрдо повторила Снежана. — А если крадётся? Внизу заметили, так он кругом пошёл. Ели рядом, за ними ничего не видно.
— Нет там никого, сама посмотри.
— Ты мужчина, ты и смотри.
Против такого аргумента Пыхтуну возразить было нечего. Он отложил камнеметалку, взялся за копьё, ладонью наскоро проверив заточку острия, шагнул к плотно растущим деревьям и вдруг…
— Ё-о… — только и выдохнул парень, внезапно увидев летящую прямо в лицо, распахнутую, оскаленную пасть. Он не успел даже уколоть волка и просто со всех сил пихнул перед собой зажатое поперёк копьё, от встречного удара опрокинулся на спину… Но боли почему-то не почувствовал. Наоборот — болезненно скульнул и отпрянул назад зверь. На его месте тут же возник другой. Пыхтун споро ткнул его со всей силы тупым концом копья в нос и тут же резко ударил в обратную сторону — краем глаза он заметил, как слева, мимо него, к девочке мчится серый хищник, и угодил-таки ему остриём копья меж ребер. Зверь взвизгнул, крутанулся — то ли от удара, то ли от боли. Пыхтун, поддёрнув ступни, тут же широким замахом, словно дубиной, ударил волка, что находился у самых ног. Челюсти громко клацнули в воздухе. Хищник цапнуть за пятку не успел, а вот палка опустилась ему на голову весьма чувствительно. В стае возникла заминка — и юный охотник успел вскочить на ноги, взглянуть на врагов сверху вниз. Они в ответ зарычали и попятились. Видимо, оказавшийся выше ростом противник уже не казался им столь уж лёгкой добычей.
Только теперь дико завопила от страха Снежана и стала кидать куда-то лежащие у её ног камни. В зверей, однако, не попадала. Крайний волк, по боку которого текла кровь, опять повернул к девочке. Пыхтун, спасая спутницу, кинулся к нему, услышал, как сзади предательски зашуршал песок, крутанулся, крепко сжимая копьё и опять действуя им, как дубиной. Он перехватил зверя уже в прыжке, сильным ударом перенаправил полёт в сторону очага, крутанулся дальше и успел снова кольнуть раненого волка ещё до того, как тот вцепится в девочку. Тут же развернулся, отлично зная, как любят хищники кидаться на спину, со всей силы ударил в оскаленную пасть нападающего зверя. На этот раз укол оказался точен до невозможности: острие копья глубоко вошло прямо в глотку. Волк бешено и неуклюже забился, запрыгал, словно выброшенный на берег судак. Истошно и жалобно взвыл другой, плюхнувшийся лапами прямо в угли, а мордой попавший в пламя, и кинулся улепётывать, сослепу натыкаясь на деревья. Вниз по склону шарахнулся третий, уже с двумя ранами меж рёбер. Глядя на них, торопливо попятились ещё трое.
— Куда-а?!! — грозно закричал Пыхтун, подхватил с земли камнеметалку, взмахнул — и голыш со страшной силой ударил четвёртого волка между глаз. Тот по-щенячьи визгнул, мотнул головой и кинулся бежать. Оба оставшихся зверя развернулись, потрусили с холма вниз, но когда пущенные вдогонку камни попали им в ляжки — тоже рванули прочь со всех лап.
— Это мой дом! — сгоряча побежав следом, крикнул вдогонку Пыхтун. — Мой дом, мой холм, моя земля! Только покажитесь ещё, и я развешу ваши шкуры у себя по стенам!
Волки, вытянувшись гуськом, со всех ног драпали через осинник по проложенной детьми к воде тропинке. Но не все. Один из матёрых хищников неподвижно лежал на склоне с торчащим из пасти копьём. Нанесённая в схватке рана оказалась для него смертельной. Юный охотник остановился над поверженным врагом, зловеще ухмыльнулся:
— На запах припёрся, за нашим мясом? Теперь сам им и станешь.
Он взял серого за лапу и потащил наверх к огню.
— Пыхтун, Пыхтун, смотри, чего я нашла! — радостно выскочила навстречу Снежана. — Волчьи клыки! Целых два! Два!
«Так вот почему первый зверь завизжал и не смог меня укусить, — понял юный охотник. — Я выбил копьём его зубы».
Отвечать девочке он не стал.
Ответом была тяжёлая туша, что ползла следом за ним по хвое.
— Ой, Пыхтун, — прижала ладошки к губам Снежана, — да ведь ты, верно, самый лучший охотник!
Паренёк снова промолчал, но ощутил, как зарделось его лицо и быстрее побежала по жилам кровь.
— Пыхтун, у тебя теперь есть ожерелье с клыками. — Голос девочки окреп. — Пыхтун, теперь ты можешь взять себе жену.
Снежана произнесла это таким тоном, словно право выбрать себе суженую получила именно она.
— Ступай к костру, женщина, — спрятав довольную улыбку, распорядился Пыхтун. — У нас будет долгий день. Мне нужно разделать зверя.
Главное таинство
Это были самые трудные и напряжённые дни, что пришлось провести детям на берегу Вод Заката. И самые захватывающие, ибо прямо на глазах они обретали реальные плоды своего труда. Снежана провела несколько дней у костра, суша мясо и наполняя им корзины. Пыхтун же каждый день бегал к своим ловушкам — в которые, к счастью, пока ничего больше не попадалось, — носил с берега камни, забрасывал ближний муравейник невероятным количеством плохо очищенных от мяса и жилок костей. Впрочем, муравьи на паренька не обижались — судя по жадности, с которой они облепляли угощение.
Выспавшись на шкурах, Пыхтун, как положено, разложил их в тени елей, дал намазанной на них печени ссохнуться, после чего старательно счистил скребками. Затем он натёр шкуры оленьим и волчьим жиром и слегка подкоптил в дыму костра, в который ради этого специально кинул охапку сырых ольховых веток. На возню с мехами ушёл целый день, но следующим утром, позвав девочку из дома, юный охотник расстелил перед ней оленью шкуру:
— Вставай на край. Только ноги пошире раздвинь.
Когда девочка выполнила его просьбу, он острым кремневым наконечником разрезал шкуру с изрядным припуском. Дёрнул и отбросил оставшиеся обрезки. Получилось, что девочка стоит уже на двух отдельных кусках меха. Пыхтун поднял передний край левого куска, завернул на ступню, затем задний, сверху наложил боковые.
Кусочком угля провёл ровную линию вокруг щиколоток, отпустил, срезал по линии лишнюю кожу, достал из сумки шипы боярышника:
— Потерпи, уже скоро…
Снова завернув края шкуры, он проколол дырочку сперва в том месте, где задний кусок прилегал к боковому, продел кусочек крапивной нити, затянул.
Повторил операцию с другой стороны ноги. А затем сделал ряд дырочек на боковых краях в том месте, где они соприкасались над ступнёй. Шип боярышника сломался аккурат на последней дырке, но Пыхтун только засмеялся забавной шутке духов, продел через отверстия одну длинную нить, затянул шнуровку и завязал бантик наверху получившегося мехового ботинка: