И она вошла в комнату. Малахит сразу все понял. Не умом, а сердцем почувствовал свою кровинушку. Вот она стоит, молоденькая, стройненькая, свеженькая и такая родная. У нее закушена губка, глазки прищурены, как от боли или от еле сдерживаемых рыданий. А ручки… Ручки теребят ремешок сумочки и трясутся от волнения.
– Вы… – она смотрела на него, как будто шарила по лицу взглядом. – Вы Леонид Балашов? Это правда, да?
И столько в ее голосе было надежды, что Леня, наверное, все равно ответил бы согласием, если бы и не был он Леонидом Михайловичем Балашовым, вором-рецидивистом, в прошлом авторитетом…
– Вы помните Надежду Букаеву? Надю…
– Ты… – голос Лени прозвучал хрипло, он попытался встать, но проклятое кресло не отпускало, – ты… Надина дочь?
– Да… А вы… Вы мой отец?
Балашов затрясся, губы зашевелились, но горло не могло выдавить ни звука. Но этого было и не нужно, потому что девушка поняла все. Поняла опять же душой, кровью своей, естеством. Она на негнущихся ногах подошла к креслу и как абсолютно обессиленный человек опустилась на стул. Ее руки упали на колени, выпустив сумочку. Но девушка этого не заметила. Она во все глаза смотрела на человека в кресле, который был ее отцом.
Это были тяжелые минуты, потому что приходилось вспоминать то, чего вспоминать не хотелось. Или хотелось, но это было так больно! Тяжело, потому что он сидел и не знал, а чего же ждать от этой встречи. Появления ненависти, застарелой обиды, предъявления претензий или…
– Папка! Я так… Я очень хотела тебя найти, я так скучала… Хоть один родной человек на свете…
И рухнула стена, ее смел поток слез, накопившейся и нерастраченной любви. А потом прошел месяц. Женские любящие руки сделали квартиру светлой, и звали ее Светой, Светиком. И в паспорте у нее стояло отчество Леонидовна. На второй день Леня признался, что всегда был вором и что… Света закрыла ему рот ладошкой, прижалась и… И больше они к этой теме не возвращались. И в жизни появился смысл. Хоть кусочек ухватить, хоть немного пожить по-людски… как все.
Леня чуть не упал перед дочерью на колени, умоляя продать квартиру в райцентре и переехать к нему. И впервые за десятки лет он уснул глубоким сном счастливого человека, когда Света согласилась. И утром он проснулся от солнечного света, который светил ему в лицо через чистое оконное стекло. Он проснулся человеком, у которого есть семья, дом. Не конура, не нора старого больного вора, а Дом!
А потом Света стала заставлять отца подниматься и выходить на улицу. Он теперь подолгу сидел под последними теплыми лучами осеннего солнца и отвыкал от одиночества. Он еще не знал, как передать дочери накопленное за свою нечестную жизнь. Очень подозревал Леня Малахит, что Света откажется. И будет права…
Яша Африка появился через месяц. Малахит сидел на лавке в сквере и дремал. Состояние было томное и, можно сказать, приятное, если бы не боль внутри. А потом глаза сами поймали фигуру человека в конце аллеи. Она была не столько знакома Малахиту, сколько чем-то неуловимо напоминала о зоне, уголовниках. Может, походкой, осанкой, манерой двигать при ходьбе руками? А потом он узнал Африку.
Яшка шел и улыбался еще издалека. Неприятная заискивающая улыбка, за которой кроется черт знает что. Может, и ненависть лютая. Жизнь длинна, все за это время было, могла и ненависть возникнуть. А если учесть, что Яша Африка когда-то смотрящим был, держал «общак» и смотрел за порядком, то… Только что ему надо теперь? Вроде никогда корешами не были, общих дел не имели?
– Здорово, Малахит! – Яшка расплылся в улыбке, приоткрыв рот, в котором не хватало двух зубов. – На солнышке печешься? А я думаю, дай зайду, навещу кореша. Давненько я тебя не видел.
– Много ты наговорил всякого, – беззлобно проворчал Малахит, – не знаю уж чему и верить.
– А ты поверь, поверь, Малахит, – каким-то напряженным голосом сказал Яшка. – Я вот годков на десять моложе тебя, а в землю могу и раньше сойти. Тут и на болезнь твою нечего глядеть.
– Исповедоваться, что ли, пришел? Так я не поп.
– Почему исповедоваться? – миролюбиво ответил Яшка. – Просто поговорить. Когда-то мы с тобой ровней были, один голос имели. А теперь, я вижу, и ты ко мне спиной поворачиваешься.
– Ты помелом не мели, я ко всему миру уже спиной. А что с тобой случилось, так то просто фарт от тебя отвернулся, вот и все. Ты, если просто поговорить пришел, так посиди. Я не против.
– И на том спасибо, Малахит. Я ведь спасибо тебе пришел сказать. Тогда не сказал, потому как не до этого было. Мог и на «перо» встать, а потом… потом потерял я тебя, да и другие дела возникли. А тут узнал, что ты совсем плох, вот и пришел проведать. Не свою, так твою душу облегчить.
– У меня, Яков, на душе сейчас хорошо, – с улыбкой ответил Малахит. – Вроде как жизнь мне грехи отпустила.
Яшка удивленно покосился на старика, но промолчал. Это было в диковинку, чтобы законник Малахит вдруг заговорил без блатной музыки, да еще обратился по имени, какое мать дала, а не по кликухе, что общество припечатало. Может, у Малахита совсем крыша съехала?
– Слышь, Леонид, – через силу выдавил из себя непривычное имя Яшка, – ты все про всех знаешь, с тобой авторитетные люди советовались всегда, да и шавки вокруг тебя всегда вились, защиты искали. Ты человек справедливый, закон чтил. Ты скажи, что ты слышал про депутата Шаркелова? Может, про дела какие, может, еще что?
– Про Шаркела? А он депутатом стал? Ну, ему видней. Бабло отмывать надо, а заодно и шкуру. Только черного кобеля не отмоешь добела. А у тебя какие дела с ним? Он вроде всегда по «теневым» делам был.
– Да я… – Яшка поморщился и отвернулся, – я с ним делов не имел. Просто слух прошел, что он меня ищет, базар у него ко мне есть. Вот я и подумал, что ты про него чего-нибудь…
– Слышь, Африка, – усмехнулся Малахит. – Ты «посмело» побереги, глядишь, еще пригодится. Я тебе не «пацан» и не «приблатненный»! Думаешь я не знаю, что тебя раскороновали? Эх, ты… Глобус!
Яшка дернул головой, налился кровью, но промолчал. Опуститься в статусе – дело болезненное для вора, а когда тебе об этом еще напоминают. Особенно в такой форме: новым «погонялом», унизительным.
– Ты на меня носом не пыхти, – спокойно и почти дружелюбно сказал Малахит. – Ты если в чем-то и виноват, так только сам. Я тебя помню еще по зоне, а хорошего я не забываю. А тебе скажу: держись подальше от Шаркела. Вообще сторонись их!
– Ну и ладно, – вдруг махнул рукой Яшка. – Нет, так нет. Ты лучше скажи, как ты сам-то? Говорят, у тебя дочь нашлась? Это хорошо, есть кому кружку воды подать.
Яшка трепал языком, а сам думал о своем. Чего-то Шаркелов темнит, чего-то недоговаривает и что-то скрывает. Прав Малахит, нельзя иметь дел с этими… А с кем иметь? А Малахит так ничего и не сказал про Шаркела. Не знает? Знает, только если бы что было интересное, то он признался бы, не стал от Яшки скрывать. Сам ведь сказал, что зону помнит. Вот бы кого держаться, Малахита! Только не жилец он. Вон и Плетеный говорил на днях.
Антон нисколько не расстроился. Да, уперся в стену, да, никаких ниточек. Но ведь не раз уже такое было. И всегда он говорил и всем, что на дворе двадцать первый век, что преступления раскрывать должны компьютеры, а за порядком наблюдать технические средства. А все, что полиция имеет сейчас, – это пережитки прошлого, архаизмы. Подумать только: патрульные пешие наряды полицейских, оперативно-следственная группа со своими криминалистическими чемоданчиками и авторучками для заполнения бланков протоколов, фотоаппаратами, для фиксации картины на месте преступления. Это же каменный век, если вспомнить достижения науки и техники. Так что, когда позволяли условия, Антон всегда прибегал к техническим средствам.
Итак, цель перед Антоном стояла довольно простая: найти преступника, который воспользовался пластиковой картой Даши. Если через связи погибшего Михася этого сделать не удалось, то он попробует поступить по-иному – выйти на тех преступников, которые тоже используют современные достижения науки и техники. И это логично, потому что снять деньги, не зная ПИН-кода, очень сложно.
И вряд ли Михась был один в двух лицах. Талантливый карманник и талантливый технарь – это вещи из разных категорий. Должен был существовать еще один (одни) умник, который качает с украденных карточек деньги. Вот кого нужно искать! И только с помощью технических средств. Клин клином!
Оставался еще один трудный момент в задуманной операции. Он был даже потруднее, чем собрать из закупленных деталей и выпрошенных у Сашки элементов несколько миниатюрных видеокамер. Заключался этот трудный момент в том, чтобы ничего не сказать и в то же время как-то успокоить Дашу.
С одной стороны, Антону пришлось бороться с собой. Уж очень ему хотелось выглядеть в глазах девушки умным и проницательным. А техника есть техника. Но с другой стороны, Дашу бы успокоил, вселил бы в нее надежду тот факт, что Антон будет использовать технику. Но как бы то ни было, следует заняться делом.
С одной стороны, Антону пришлось бороться с собой. Уж очень ему хотелось выглядеть в глазах девушки умным и проницательным. А техника есть техника. Но с другой стороны, Дашу бы успокоил, вселил бы в нее надежду тот факт, что Антон будет использовать технику. Но как бы то ни было, следует заняться делом.
Камеры у Антона получились двух видов. Шесть штук именно микрообъективов, которые передавали изображение на его компьютер дома, и два истинных шедевра технической мысли. Фактически это были пленки, с виду прозрачные, так что их было практически не видно на открытой поверхности. Но работали они, как те же самые объективы. В течение одного вечера Антон прикрепил свои изделия на восьми выбранных им банкоматах. В основном это были банкоматы в холлах учреждений и в торговых центрах. В иных местах и без него служба безопасности банков установила видеонаблюдение. И вообще соваться в закрытые и охраняемые помещения было глупо как самому Антону, так и ворам. Теперь ему оставалось просматривать кадры, полученные компьютером. По ночам и в большом количестве на ускоренной перемотке, чтобы не глазеть тупо на головы и руки людей, а выискивать особые движения, направленные на банкомат и вокруг него. Например, процесс просовывания в приемную щель иного предмета, нежели пластиковая карта, или какого-то приспособления в щель выдачи денег. Или установку аналогичных камер наблюдения.
К утру следующего дня Антон обнаружил, что две камеры у него не действуют. В обоих случаях причиной, как он убедился, были уборщицы. Прежде чем выключились камеры, по ним повозили тряпками. Значит, это были пленочные объективы! Удобная вещь, но непрактичная. И что обидно, именно с этих камер он получил изображения, которые его заинтересовали. На них, в сторону верхней части банкомата мелькнула рука. Делать руке клиента там нечего. И что интересно, Антон не смог разглядеть даже внешности этого человека. Понятно, что не женщина и не девушка, понятно, что на голове капюшон темной куртки и… все.
Как ни сложно было просматривать снятые кадры с шести банкоматов, Антон все же решил восстановить видеонаблюдение на тех двух, где уборщица стерла пленочные объективы. И делать это нужно скрытно. Сразу же в голову пришла мысль вытащить на свидание Дашу. И легенда существовала вполне реальная. Она должна была ходить с ним вечерами и присматриваться к людям, которые отираются в районе некоторых банкоматов. Может, увидит, вспомнит лицо, которое было рядом, когда у нее пропала карточка из кармана.
Девушка не сразу согласилась с его умозаключением.
– Антон, так ведь полиция же нашла вора, – заявила она. – Того, который погиб при задержании. Ты же сам рассказывал.
– Дашенька, – вкрадчивым голосом возразил Антон, – он ведь мог работать не один, ему ведь мог передать карточку другой карманник. А еще есть человек или люди, которые карточками пользуются, как-то снимают с них деньги. Нет, ты зря! Твоя помощь может оказаться неоценимой!
И Даша согласилась. Ее буквально переполняло сознание важности этой миссии, настолько Антон был убедителен. С ее помощью, возможно, удастся накрыть целую шайку преступников, которые обокрали, может быть, тысячи людей. Остановить злодейскую руку – это ого-го какой поступок!
Кроме «ого-го какого поступка» была и другая причина, почему Даша с готовностью согласилась. Пока еще она не осознавала, не отдавала себе отчета в том, что ей интересно находиться рядом с Антоном, приятно его общество, что он ей очень симпатичен.
Они брели по вечерним улицам, смеясь, перепрыгивали через лужи, обходя банкомат за банкоматом. Антон с трудом пытался оставаться в рамках выбранной роли. Особенно, когда Даша заявила, что Кирюша им во время «операции» будет только помехой.
– А знаешь, – решился все-таки Антон поднять волнующую его тему, – вы с ним такие разные.
– С кем? С Кирюшей? А разве не все люди разные?
– Нет, не все! – рассмеялся Антон. – Масса людей подходят друг к другу так, как будто специально созданы один для другого. Общие интересы, общие взгляды на жизнь, вообще на мир. Мировоззрение!
– Ну, почему? – упрямо и задорно, как заядлая спорщица, заявила Даша. – Существует же понятие, что противоположности притягиваются. Как разноименные заряды. Я считаю, что люди и должны быть разными, что именно разным людям интереснее вдвоем, потому что они друг друга дополняют.
– Вряд ли, – покачал Антон головой.
– Почему? Ты не согласен?
– Абсолютно! Видишь ли, чужие привычки, чужие взгляды на окружающий мир, на обыденные ситуации всегда будут казаться странными, чуждыми, а иногда и нелепыми. Естественными кажутся только собственные привычки, взгляды. С человеком, который на тебя похож, комфортнее находиться рядом. А с человеком, который имеет противоположные взгляды и привычки, долго находиться вместе утомительно. Тут или до суицида недалеко, или до убийства. А уж до развода – раз плюнуть.
– Какой ты мрачный тип, оказывается, – с большим интересом посмотрела на спутника Даша. – А еще ты пессимист, меланхолик и человек, страдающий массой комплексов. Ну, не меланхолик, – поправилась девушка, – это я так, к слову. А вот насчет остального – это вполне определенно.
– Почему же пессимист-то? Если человека тянет к комфортному существованию, к удобству бытия, то какие же здесь комплексы?
– Конечно, комплексы! Комплекс моллюска, который прячется от окружающего мира в своей раковине, комплекс страуса, который от окружающего мира пытается спрятать голову в песок. И он не понимает, что все остальное-то снаружи, что от этого мира не спрячешься, не укроешься. Его надо принимать таким, какой он есть, бороться, сражаться. За себя, за свое счастье, за счастье близких, за семью!
– Опять борьба, опять агрессия…
– Почему агрессия, Антон? – вспыхнула Даша. – Я говорила о светлой борьбе, о великом, а ты сравниваешь ее с вульгарной агрессивностью!
– А разве страсть борьбы не проявление агрессивности? А разве нельзя жить в гармонии с миром, с людьми? Принимать все таким, как есть, не переделывать мир, а просто стараться найти в нем свою нишу и попытаться жить с ним в согласии.
– Это в самом деле твое мировоззрение?
– Нет, конечно, – спохватился Антон. – Разве я стал бы помогать тебе, ловить карманников, если бы в самом деле так считал? Это я просто философствую.
Антон вовремя остановился в этом споре, потому что, как он понял свой порыв, он попытался выдать за свое видение мира то, что желал бы видеть в женщине, которая ему симпатична. В будущей жене, например. А уж сам-то он никак и никогда не намеревался терпеть окружающий мир таким, каков тот есть. Наверное, Даша права насчет противоположностей. Ему не хочется видеть рядом с собой в доме борца, гладиатора. Ему хочется видеть рядом тихую, спокойную, терпеливую и добрую женщину, такую, которая…
– А может, ты в чем-то и прав, Антон, – вдруг заявила Даша и замолчала, глядя себе под ноги.
Антону показалось, что он угадал настроение своей спутницы. А не подумалось ли ей сейчас, что, опекая своего Кирюшу, она как раз и стремится влиять и подчинять такого же вот страуса, который зарывается от всего мира головой в песок. Безропотный, тихий. А если бы она взялась опекать настырного, бурно живущего человека с твердой жизненной позицией? Вряд ли бы он ее вытерпел больше нескольких дней. Не все противоположности притягиваются, а только некоторые. И вообще, не стоит применять к человеческим чувствам технические термины. В этом Антон тоже был убежден.
Глава 4
Когда стало надвигаться страшное прыщавое лицо, когда липкие руки стали хватать ее, валить на лежанку и лезть под платье, Юля потеряла над собой контроль. Более того, она потеряла связь с реальным миром. Или женская интуиция сыграла тут свою роль, или детские страхи, навеянные различными историями, фильмами, снами. Юля в этот момент увидела перед собой не человеческое лицо, а страшную маску то ли вампира, то ли оборотня, то ли сказочного дракона. Может быть, она и не понимала, не осознавала каких-то ассоциаций, а просто сильно испугалась. И рассудок отключил восприятие вообще, спас от еще более глубокого помешательства.
Юля лежала на своем скомканном матрасике в той же позе, в какой она осталась после того, как Монах оттащил от нее Вована и надавал ему по роже. Она лежала в неудобном положении и громко стонала. В такой позе ее и застал бывший врач Плетеный. После сделанных уколов успокоительного девочка затихла лежа с закрытыми глазами. Плетеный измерял ей пульс, давление и только отмахивался от расспросов о ее состоянии. Он ворчал, что сюда надо было сажать пацанов серьезных, а не козлов, которые в зоне под шконками живут и гальюны языком вылизывают.
Потом он поднялся наверх хмурый и язвительный.