Минут через десять груженый «рафик» выезжает из-за блока и устремляется в обратную сторону. От города…
Чечен-аул – небольшой населенный пункт почти рядом с городом, в стороне от дороги на Старые Атаги и дальше. Район – хуже не придумаешь, сплошная зеленка. Рядом с селом протекает грязный, ветвящийся тут на множество рукавов Аргун, рядом с селом – считай что болото. Поста внутренних войск тут нет – только комендатура в селе, которая даже днем ничего не контролирует. Зеленка, одноэтажная застройка – контролировать тут что-либо вообще невозможно. На въезде – пробитый пулями знак.
Конечно же, боевики в селе были, причем было их достаточно. За время с первой по вторую чеченскую укрытий нарыли достаточно. Раньше в чеченском доме вообще не был предусмотрен подвал, теперь в подвале догадались содержать рабов – а так как рабы были у всех, то и подвалы теперь были у всех. Жили люди подработкой, торговали на базаре в городе. Женщин в селе было примерно вдвое больше, чем мужчин…
Конечно же боевики не стали рисковать и поставили наблюдательный пункт. В армии наблюдательный пункт представлял бы собой машину, или бронетранспортер, или огневую точку на господствующей над местностью высоте, или, по крайней мере, пару решительных и умеющих маскироваться людей со стереотрубой. Здесь наблюдательный пункт представлял собой группу пацанов, у одного из которых была рация, недорогая «Алинко». Такие пацаны были по всей Чечне, они были горды тем, что им доверяют мужское дело, доверяют настоящее, взрослое дело – войну с русистами, и каждый из них мечтал о том времени, когда он станет достаточно взрослым и сможет воевать с русистами с автоматом в руках. В зеленку здесь уходили даже как-то буднично, как в других местах уезжают в райцентр по делам. Группа эта была не единственной, со стороны реки тоже велось наблюдение – недалеко была Ханкала, и все знали об этом.
Когда стрелки на дешевых советских часах еще не встали по стойке «смирно», со стороны города в направлении села свернул и покатился микроавтобус, принадлежащий дяде Зелимхану. У дяди Зелимхана дети были в Москве, а не в банде, это не добавляло ему уважения, но он был из сильного тейпа, всегда платил закят на джихад и был чеченцем, а не проклятым русистом, которые приезжают на бронетранспортерах. Именно поэтому ни один из пацанов не сорвался, не побежал, не закричал – и машина проехала мимо, ковыляя по разбитой дороге в сторону цели…
– Подъезжаем… – процедил сквозь зубы человек в военной форме без знаков различия, сидевший на переднем сиденье. Форма так и оставалась на нем – но теперь к ней добавилась черная шапочка, которая легко раскатывается в маску, и борода. Борода была накладной – единственная накладная борода, которая у них была. Сидевший за рулем Старый щеголял аккуратными офицерскими усиками – в Чечне их носили многие, подражая погибшему под бомбами Дудаеву. У него, как у революционного матроса, поверх формы крест-накрест была повязана пулеметная лента, такая же черная шапочка прикрывала волосы…
– Внимание!
Машина ковыляла по разбитой, много лет не ремонтировавшейся сельской дороге из плит. Мимо – зеленка, давно разбитая колхозная заправочная станция – колхоза больше не было, емкости были на вес золота, они нужны были для самопальных скважин и самоваров[6]. Мелькнула ярко-синяя ветровка – пацан! Ребенок, наверное, попросили поиграть здесь и посмотреть, не поедут ли злые дяди на бэтээрах.
Стуканет.
– Лис? – вопросительно.
– В эфире чисто.
Их единственная разведка, единственная система раннего предупреждения – трофейный «Кенвуд» со сканером, постоянно гоняемый по частотам, на которых любят потрепаться боевики. Если про их замысел узнают – в эфире сущее бешенство поднимется, и у них будет шанс унести ноги. Боевиков переоценивать тоже не следует – бардака у них хватает, и шанс выскочить из петли имеется…
– Пост справа, – говорит водитель.
– Жми…
У въезда в село, у самодельного КП, представляющего собой неизвестно каким ветром занесенную гаишную будку-стакан, стоит старый ментовский «уазик». Мент, держащий свой автомат за спиной, вальяжно поднимает руку. Автомат за спиной – важный признак, он показывает, что людей из леса этот мент не боится, те, кто боятся – ведет себя по-другому. Здесь вообще не в чести верность, долгие годы войны, разборок, крови отучили людей от верности чему-либо. Ведь верность – это не более чем привычка класть все яйца в одну корзину, дурная привычка, это вам скажет любой здравомыслящий человек. Вот и этот мент – типичный пример чеченского мента, идти в боевики смелости не хватило, но он живет на этой же земле, в этом же народе, и чтобы оставаться в живых, служит двум хозяевам, дует в обе стороны. Одновременно с этим он ненавидит собственный народ за этот страх и молчаливое осуждение – и если русские все же победят, он еще отыграется, он отомстит своим односельчанам. Но еще не время для мести. И потому если остановиться, он обязательно стуканет по рации тем, кто сейчас в селе, о том, что пожаловали гости. А если пристрелить его, то это будет поводом для уголовного расследования при любом окончании операции.
– Жми.
– Тормозит.
– Жми!
Мент явно ничего такого не имеет в виду – он просто хочет взять дань. У него форма, автомат и красная книжка – это повод брать дань, а не охранять здесь закон. Зелимхан был на базаре, Зелимхан наторговал – Зелимхан должен поделиться…
Шлагбаума нет – спасение. Просто не успели поставить. «Рафик» пробегает мимо, обрызгав стоящего мента грязью из лужи – тот ошалело смотрит ему вслед, но ничего не предпринимает. Возможно, увидел чужих людей за рулем, но решил не связываться. Возможно, сделал себе заметку разобраться позже – Зелимхан все равно из села никуда не денется.
Чечен-аул! Грязная дорога, закутанные в черное женщины на улице. Сидящие у какого-то дома, исполненные собственного достоинства старики – наверное, годекан. Летящие из-под колес куры, брызгающая в стороны грязь. Старорежимные золотые шары грустно глядят на улицу из палисадника из-за сетки-рабицы…
– Куда?
– Направо. Давай.
«Рафик» поворачивает. Двигатель чихает, он явно не привык к такому обращению, но плевать. Им главное сейчас скорость, сделать все, прежде чем поймут.
Как и говорил информатор, крашенные ярко-синим, новенькие железные ворота – богатый дом! Приветом из старого, давно погибшего под пулями мира – согнутый из стального прутка улыбающийся Мишка под пятью сплетенными кольцами. Олимпиада-80…
– Справа. Синие ворота.
– Есть…
«Рафик» включает фары – горит только одна, но плевать. Скошенный нос микроавтобуса почти упирается в ворота, нервно гудит клаксон…
– Приготовиться, – бросает офицер на переднем сиденье.
– Приготовиться! – бойцы снимают оружие с предохранителей.
Несмотря на то что машина чужая, двери начинают открываться. Здесь привыкли доверять людям, здесь вообще очень дружелюбно относятся к людям – вот только людьми здесь считают далеко не всех…
Молодой, лет восемнадцати пацан открывает ворота. Треники, безрукавка из вывернутой мехом наружу бараньей шкуры, тапочки… В руке окровавленный нож – резал скотину или кур. Сегодня в доме гости – мужчины. Много мужчин. Надо много мяса.
Сидящий за рулем Старый посылает машину вперед, прежде чем пацан успевает сообразить, что к чему. Тупой нос микроавтобуса погребает его под собой, отбрасывает воротину. Машина врывается в просторный, покатый двор…
– Пошли!
Открытая дверь – шаг наружу, в смертельно опасный мир. В углу двора еще один пацан, совсем ребенок – выпускает из рук обезглавленного, трепыхающегося, брызгающего кровью петуха. Рот распялен в предупреждающем крике – русисты! Русские!
Две пули отбрасывают пацана назад, штурмовая группа выскакивает из теснины машины. Стрелок с АПБ идет первым, с пистолетом гораздо проще управляться в тесноте коридоров и комнат, пистолет позволяет обходиться с ним одной рукой. Первый номер бежит, чуть пригнувшись, второй сопровождает его, прикрывая более мощным АС. Светошумовых у первого номера по три, у второго – по одной. Точно так же распределены и другие имеющиеся гранаты – в бое в помещении, в городе у кого больше гранат, тот и прав.
– Бойся!
Белые – чтобы не спутали с боевой – ребристые, похожие на мячики для разработки пальцев гранаты летят в окна. Ослепительные проблески, глухой грохот взрывов, летят стекла. В замкнутом помещении это еще более впечатляюще – до разрыва барабанных перепонок…
– А, шайтан!!! – исполненный муки и ярости крик.
Девятимиллиметровая пуля выносит косяк.
– Вперед!
Пинок по двери, темный коридор, скользкий линолеум, чувяки под ногами. Много – в доме много народа. Какие-то крики – воют и визжат напуганные женщины, они пока дезориентированы. И хорошо, что так – успокоятся и так попрут…
– А, шайтан!!! – исполненный муки и ярости крик.
Девятимиллиметровая пуля выносит косяк.
– Вперед!
Пинок по двери, темный коридор, скользкий линолеум, чувяки под ногами. Много – в доме много народа. Какие-то крики – воют и визжат напуганные женщины, они пока дезориентированы. И хорошо, что так – успокоятся и так попрут…
Дверь. Из веранды идет в комнаты. Фигурная, со стеклянными вставками. Звенит стекло, внутрь летит еще одна «Заря»…
– Ай… граната!!!
Новый взрыв – теперь достается уже штурмовикам.
Пинок в дверь – пошли!
Большая комната. Глушенные как тараканы боевики – ковер на полу, на ковре блюдо с мясом, с которого надо есть руками, автоматы в рядок у стены. Это не амиры, это их охрана – душье непуганое, совсем обнаглели за пять лет свободы. АПБ упруго толкается в руку, на обои в цветочек брызгает кровь. Жалеть никого не надо – если что, за эти пять лет они никого не жалели, ни рабов, ни украденных. Так что все справедливо. Тот, кто живет по законам беспредела, должен быть всегда готов к тому, что и с ним поступят по законам беспредела…
Боевики упокаиваются один за другим. Заполошные голоса…
Дальше, дальше…
Чеченские дома разделены на мужскую и женскую половину – правда, не так, как в арабских странах, потому что в арабских странах дома изначально строятся так, а здесь приходилось перестраивать, потому что при советской власти так было не принято. Омерзительные бамбуковые занавески – шуршат, стучат, ничего не видно – а пуля сквозь них только так летит…
Еще боевики. Гремит выстрел – то ли ПМ, то ли АПС, пуля проходит мимо, бьет по потолку, летят щепки. Ответный огонь повергает и этого боевика на пол. Стрельба ведется с глушителем, поэтому ничего не слышно, и боевики пока не опомнились, не могут понять, что происходит. Может, думают, что бомбежка началась. Если бы была шумная, обычная стрельба – пришли бы в себя очень быстро.
Автоматная очередь – из коридора, ее глушит пулеметная очередь извне дома. Ага, тараканы начинают разбегаться…
– Бойся!
Еще одна «Заря» летит за угол. Оглушительный грохот…
– Аллах Акбар! – истерический визг.
Плескучий взрыв гранаты. На сей раз настоящей…
– Пошел!
Комната – разорванная осколками, дым, занимающаяся пламенем занавеска. Оплывающие кровью, израненные бородачи – какой-то ублюдок то ли не справился с гранатой, от шока выпустил ее под ноги, то ли сознательно бросил ее под ноги, чтобы погибнуть, но только не попасть в руки русистам.
– Держать!
Одна группа остается в комнате, вторая идет дальше. Коридор…
– А-а-а-а…
Пуля Вала отбрасывает назад старую, одетую во все черное женщину, бросившуюся на них с ножом. Та падает, но не умирает и продолжает хрипло выть на полу.
– Бойся!
Новый взрыв «Зари». Крики, визг, надрывный плач ребенка…
– Пошел!
Двери нет, вместо нее занавеска из какого-то материала. Слепо шарящие руки… заходящийся в крике ребенок, лежащий на полу бородач, в ужасе закрывшийся руками…
– Ништ фаери! Ништ фаери, шурави![7] Ништ фаери!
Душок, с..а. Мало ему Афгана было – еще и сюда приполз, гнида. Поставить бы ногу на эту бородатую башку – и раздавить. Но нельзя…
– Пакуем!
– Аллах! Аллах! Аллах! – причитает одна из женщин.
Сильный пинок повергает ее на пол, ствол автомата отслеживает все движения – у любой может быть пистолет или граната, тут даже дети воюют.
– Заткнись, дура. Мы сейчас для тебя Аллах…
– Тайфун, Тайфун[8], это Спринтер! Тайфун, Тайфун – это Спринтер, ответь…
Как всегда – какая-то хрень, шум и ничего больше. Ну почему бы не наладить порядок со связью, а?
– Тайфун, это Спринтер, ответь немедленно…
Бормотание рации – заглушил рокот ПКМ, поставленного на крыше захваченного дома – идеальный обстрел во все стороны, крыша очень плоская, словно под это спецом и рассчитанная. Пулеметчик ударил длинной очередью по перебегавшим от дома к дому боевикам, молнии трассеров ударили по человеческим фигуркам, разметав их в стороны. Двое остались лежать…
– Ты кто такой?! – заорали с другой стороны улицы. – Выйди, поговорим, да?!
Чеченцы до сих пор не могли поверить, что дом захватили русские. Слишком это нетипично, непривычно для русских – одна трофейная машина, никакой группы прикрытия, никаких вертолетов, никаких бронетранспортеров – ничего. Всего несколько человек, к тому же мент на въезде в село сказал, что ехали муджахеддины, не русские. Сопротивление в Чечне делится на идейных и простых боевиков, которые больше преступники, чем идейные воины, и всегда готовы вцепиться друг другу в глотку по любому реальному или выдуманному поводу. Поводом к нападению могло послужить все, что угодно – стадо скота угнали, дедушка дедушку зарезал, деньги не поделили. Но в доме кроме хозяина, против которого, несомненно, и направлена эта месть, есть еще и муджахеддины, и очень важные люди. И отвечает за них – не хозяин – а все село, вся умма. Если с ними что-то случится, претензии будут предъявлять всему селу. А это будет даже не русский фильтр, это намного круче…
Именно поэтому по дому не стреляли. Пытались понять, кто это, разрулить непонятку. В Чечне по своим надо стрелять очень осторожно, того и гляди, наживешь себе кровников. Без проблем можно стрелять только по русским.
– Ха д’е т’ъен![9] – проорал пулеметчик изо всех сил.
– Зачем так говоришь! Извиняться будэшь! Ты нэ амир, гдэ твой амир, пусть вийдет!
– У нас заложники! – заорал пулеметчик по-русски. – Только подойдите, всех кончим! Всех завалим!
– Нехорошо делаешь! Ты какого тейпа?! Зачем сюда пришел?! Ноъхчо ву?!
– Не твое дело! Ас х’ъа нан динна! Дошло?!
В доме, куда перетащили всех, готовясь к обороне, – дом был хороший, стены в три кирпича, как маленький замок, – офицер в форме без знаков различия на минутку оторвался от рации. Передохнуть, воды хлебнуть – в глотке совсем пересохло. Поймал на себе взгляд пацана, которого подстрелили около зарезанных животных, – тот оказался ранен на удивление несильно. Связанный куском парашютной стропы пацан – мускулистый, крепкий, как и все чеченцы, в четырнадцать лет крепче, чем призывники в матушке Руси, – лежал на боку и смотрел на русиста. И в его взгляде не было ничего, кроме пустоты. Так смотрели индейцы на американских поселенцев во время колонизации континента – они даже не говорили ничего, они просто молча смотрели. А потом начинали убивать.
Смотришь… ну-ну, смотри, смотри. То ли спортсменом станешь – вон какой крепкий, то ли боевиком.
Офицер снова включил рацию.
– Тайфун, это Спринтер, ответь…
– Спринтер, это Тайфун… – донеслось через шум помех, – слышу тебя плохо, прием.
– Тайфун, это Спринтер, не уходи с частоты! – встрепенулся офицер. – Работаю по духовской связи, свою потерял! Блокирован в населенном пункте Чечен-аул, в частном секторе, без брони. До сотни духов, автоматическое оружие и РПГ, как понял. Пока удерживаю позицию в частном доме, нужна бронегруппа, и как можно быстрее. Нужна срочная, конкретная помощь – хотя бы поднимите воздух, сделайте пару проходов над селом. Свое местоположение обозначу дымом. Тайфун, как понял, я Спринтер, прием…
Недалекое прошлое Лето 2014 года Черное море, российская исключительная экономическая зона
Эта платформа появилась здесь всего лишь два месяца назад. Само ее появление было сюрпризом для многих сторон: в частности, Турция, имеющая большие возможности по регулированию судоходства через проливы, прикладывала экстраординарные усилия, чтобы она здесь не появилась. Все дело в том, что сама Турция имеет на регион Черного моря очень большие виды, как и Италия, она мечтает о mare nostrum, нашем море, и делает все для этого, пока тихо и незаметно, но настойчиво, неторопливо и эффективно. Краеугольным камнем причерноморской политики Турции является представление этого места как чего-то бесполезного в геополитическом плане и совсем неценного в плане ресурсном (а как думаете – просто так появляются идеи России самой уйти с Кавказа?). Поэтому для Турции было крайне невыгодно появление в Черном море современной разведочной платформы, и она закрыла для нее доступ через проливы, балансируя на самой грани допустимого. Но русские не были бы русскими, если бы не нашли обходной путь… русские вообще великие мастера на это. Давним путем «из варяг в греки», русской речной системой, каналами, созданными еще при СССР, разобранную на несколько частей разведочную платформу протащили из северных морей до моря Черного. Здесь же, у новой базы военного флота в Новороссийске, ее собрали и начали бурить. Ситуация вокруг этой платформы была столь напряженной, что неподалеку, на водной глади виден был строгий силуэт малого артиллерийского корабля, а рядом с самой платформой – постоянно дежурила как минимум одна лодка RHIB с жестким днищем. На лодке были боевые пловцы.