– Да пошлет вам господь попутный ветер! – крикнул на прощание брат Людовик, поднимая руку.
Неф медленно отошел от причала. Развернулся, и впереди оказалась лишь безбрежная поверхность моря. Высящийся над волнами донжон остался позади. Стало видно, что с запада он укреплен двумя навесными квадратными башенками.
А еще дальше, над горами, протянувшимися на горизонте, всходил месяц. Из-за вершин уже торчал его лоснящийся, словно отделанный серебром рог.
Волны, обласканные упавшим с неба светом, мягко заблестели, зато замок Тортозы стал черным и почти слился с берегом. Чуть севернее виднелся город – цепочка тусклых огоньков.
– Прощай, Святая Земля, – проговорил брат Анри.
– Почему так грустно, сир? – спросил Робер. – Ведь мы же сюда еще вернемся!
– Кто знает, – ответил де Лапалисс, и лицо его было грустным. – Все в руке Господней!
15 октября 1207 г.
Прованс, Марсель
Из-за горизонта медленно поднимался низменный, пологий берег. Холмы Прованса, такие зеленые в мае, когда Робер отплывал в Святую Землю, сейчас казались серыми и безжизненными. Марсель съежился под бесцветным осенним небом. Виднелась высоченная стена аббатства Святого Виктора, снабженная двумя башнями, размерами напоминающими донжоны.
– Вот и прибыли, с помощью Пречистой Девы, – сказал брат Анри, стоящий у борта. – Клянусь Святым Отремуаном, я изрядно соскучился по твердой земле!
– Ничего, сир, скоро вы ступите на нее, – со смешком ответил Толстый Эбруэн, капитан нефа, только что завершившего долгий путь по терзаемому осенними бурями морю. – Не будь я самим собой!
– Выгодный рейс, сеньор Эбруэн? – вступил в разговор брат Готье. Он, Робер и командор были из тех немногих братьев на борту, которых совершенно не мучила морская болезнь. – Пряности пойдут по хорошей цене?
– Откуда же мне знать, во имя Святого Николая? – расплывшись в хитрой улыбке, воскликнул капитан, напоминающий сложением винную бочку. – Но честно скажу, подобные рейсы не часто случаются. В основном возим паломников. По девятнадцать су с человека!
– И сколько их убирается на вашем судне? – поинтересовался Робер.
– Если следовать статутам, – капитан на мгновение задумался, – и на каждого паломника отвести место два с половиной пана [151] в ширину и семь панов в длину, то около пятисот человек уберется!
– Ничего себе, – покачал головой Робер. – Немало!
– Воистину так, – согласился капитан. – Но мы уже прибываем! Позвольте, сеньоры, мне вернуться к своим обязанностям!
Над палубой разнесся его зычный окрик. Матросы забегали, засуетились.
Неф медленно и величественно входил в порт Марселя.
18 октября 1207 г.
Лангедок, дорога Бокер – Ним
– Во имя Господа, брат Анри, может быть, вы хоть сейчас скажете нам, куда мы направляемся? – голос брата Андре звучал напряженно.
Вчера отряд переправился через Рону и сейчас двигался на юго-запад по старой римской дороге. Копыта звонко цокали по потрескавшимся каменным плитам.
– Увы, сеньоры, – ответил де Лапалисс с глубоким вздохом. – Приказом магистра я лишен такой возможности. Могу лишь сообщить, что мы должны добраться до Тулузы.
Брат Жиль изумленно крякнул, прочие рыцари промолчали, но лица их выглядели весьма красноречиво. Да и Робер чувствовал себя несколько странно – он ожидал, что после переправы отряд двинется на север, к Парижу. А там и родная Нормандия рядом…
Надеждам молодого рыцаря не суждено было сбыться.
Лошади неторопливо перебирали ногами, отмеряя туаз за туазом, а вокруг простирался благодатный, цветущий край. Даже унылое время не могло скрыть его очарования. Виноградники сменялись фруктовыми садами, чтобы уступить место оливковым рощам.
Все это в куда лучшую сторону отличалось от туманной и холодной Нормандии, и Робер невольно ощутил зависть. Тут же устыдился собственного греха, но гадостное ощущение осталось.
– Кому принадлежат эти земли? – стремясь поскорее забыть о проступке, спросил он у брата Анри.
– Это нимское виконство, и оно является собственностью графа Тулузы Раймона, – ответил де Лапалисс, – дальше к западу лежит домен виконтов Безье и Каркассона из рода Транкавелей, а по ту сторону Роны, откуда мы прибыли – владения графа Прованса, Альфонса. Его оммаж принадлежит брату, королю Арагона.
– А чей вассал граф Раймон?
– Сложно сказать, – брат Анри улыбнулся, – более хитрого правителя, клянусь Святым Отремуаном, свет не видывал! За Прованский маркизат с центром в Авиньоне он является вассалом Империи, за северные земли – короля Филиппа Французского. Но когда ему это выгодно, он может объявить своим сюзереном Педро Арагонского или Иоанна Английского!
– Воистину странно слышать такое, – сказал брат Андре, – представил бы я себе графа Шампанского, перенесшего свой оммаж от Франции к Империи!
– Вы, брат, родились к северу от Луары, а там все совсем по-другому, – покачал головой де Лапалисс. – Король Франции всегда был сюзереном всех северных земель, от Нормандии до Бургундии, и никто, даже король Англии, не оспаривал его права. В землях же лимузенского языка патроны Сен-Дени [152] никогда не утверждали свою власть! Транкавели борются здесь с Сен-Жиллями, Плантагенеты с Беренгьерами [153] , и каждый мелкий граф мнит себя, как в моей родной Оверни, независимым правителем, обязанным помощью и советом [154] лишь тому, кому желает!
– Видит Господь, что в Иерусалимском королевстве все гораздо разумнее, – сурово проговорил брат Эрар. – И вассал, нарушивший присягу, подлежит суду!
– Там со всех сторон наступают неверные, – пожал плечами брат Анри. – И любое другое положение было бы гибельно, здесь же нет внешних врагов и можно вдоволь тешиться междоусобными сварами!
В голосе де Лапалисса звучала настоящая боль, и Робер с сочувствием подумал о том, как нелегко жить, если твоя родина погрязла в братоубийственных войнах [155] .
20 октября 1207 г.
Лангедок, Монпелье
Отряд въехал в пределы Монпелье холодным ветреным вечером. Город, принадлежащий королю Арагона, был невелик, но сразу бросалось в глаза большое количество клириков. Молодые люди в ризах, с ловко спрятанными в лохматых шевелюрах тонзурами бродили по улицам, оживленно о чем-то спорили на перекрестках.
– Клянусь Апостолом! – воскликнул брат Жиль. – Тут, похоже, собрались школяры [156] со всего королевства французского!
– И из сопредельных земель, – кивнул брат Анри. – Ибо здешняя школа медицины не имеет себе равных!
Командорства в городе не было, и рыцари долго петляли по Монпелье, выискивая постоялый двор, достаточно большой для того, чтобы вместить весь отряд. Подобное заведение обнаружилось на одной из центральных улиц.
Пока ошалевшие при виде алых рыцарских крестов слуги принимали лошадей, де Лапалисс договаривался с хозяином.
– Нам нужны комнаты на двадцать человек, – медленно говорил рыцарь, пристально глядя на согнувшегося в полупоклоне простолюдина, – достаточно чистые, чтобы в них могли ночевать люди благородного сословия. Ты понял?
– Да, мессен, – ответил тот подобострастно.
– Плюс ужин на всех и завтрак рано утром. Все ясно?
– Да, мессен, – содержатель постоялого двора закивал. – Вот только есть вам придется в общем зале.
– Ничего страшного, – брат Анри величественно кивнул.
– Чем эээ, – хозяин на мгновение замялся, – мессен изволит платить? Мельгориены, рэмондены, руэргские солиды?
– Безанты! – коротко ответил де Лапалисс, и в ладони его блеснули золотые монеты.
– Ооо! – подобострастие обитателя Монпелье достигло опасной величины, в глазах засветилась жадность. Он быстро закивал и самолично распахнул перед братом Анри дверь.
Внутри оказалось душно. Большая часть столиков была занята, и при появлении рыцарей Храма висящий в воздухе гомон на мгновение стих, чтобы тут же возобновиться.
По мановению руки хозяина служанки бросились вытирать самый большой стол, стоящий в центре зала. Поверх исцарапанной ножами столешницы легла белая, с плохо отстиранными пятнами скатерть.
– Клянусь Гробом Господним, то я почти тридцать лет не был на родине, то приплываю сюда каждый год! – сказал брат Готье, вслед за рыцарями усаживаясь на лавку. Таскать вещи в отведенные комнаты было доверено оруженосцам и сержантам помоложе.
– Нельзя сказать, что ты сильно этим недоволен, – хмыкнул брат Андре, глядя на служанку, спешащую к столу с большим подносом, на котором стояли кувшин и несколько кружек.
Робер с изумлением наблюдал сцену, разыгрывающуюся за соседним столом. Его занимали несколько оборванцев, но возглавлял попойку, которая, судя по лицам собутыльников, длилась довольно давно, самый настоящий священник. Его стихарь покрывали пятна жира, положенной по сану накидки и вовсе не было видно, а подбитая мехом черная шляпа валялась на полу.
Робер с изумлением наблюдал сцену, разыгрывающуюся за соседним столом. Его занимали несколько оборванцев, но возглавлял попойку, которая, судя по лицам собутыльников, длилась довольно давно, самый настоящий священник. Его стихарь покрывали пятна жира, положенной по сану накидки и вовсе не было видно, а подбитая мехом черная шляпа валялась на полу.
– Выпьем! – возгласил служитель церкви, разливая по кружкам вино. – За здоровье Апостолика Римского!
Но воззвание сие осталось безрезультатным. Один из оборванцев спал, упавши кудлатой головой на стол, прямо в винную лужу, а другие двое были, судя по остановившимся глазам, не в состоянии понимать слова собутыльника.
– Bagassa [157] ! – рявкнул священник. – Если вы не желаете со мной пить, то я пойду к девочкам один!
И, пошатываясь, духовный пастырь поднялся. Взгляд его упал на братьев Ордена.
– Ага, – проговорил он насмешливо, и в темных глазах, широко расставленных по сторонам от сизого носа, блеснула злоба. – Явились, предатели дела Христова! Чтоб вас всех Сатана взял!
– Побойтесь бога, святой отец! – воскликнул брат Анри. – Клянусь Святым Отремуаном, вы ведете себя недостойно!
– Bagassa! – вновь выругался священник. – Еще всякая ворона, нацепившая белый плащ, будет меня учить. – Проваливай в ад, рыцарь! Демоны приготовили там для тебя теплое местечко!
– Еще одно слово – и я вобью его тебе в глотку! – багровея от злости, с места поднялся брат Андре. Его поспешно схватили за руки.
Служитель церкви, как казалось, совсем утратил интерес к разговору. Покачиваясь, он направился к двери и вышел на улицу.
– Ничего себе! – невольно вырвалось у Робера. – Здесь что, все служители Господа такие?
– Надеюсь, что нет! – с выражением величайшего отвращения на лице воскликнул брат Эрар и припал к кружке с такой жадностью, словно только что выбрался из безводной пустыни.
– Везде есть недостойные пастыри, – со вздохом проговорил брат Анри. – Но здесь, в Лангедоке, их почему-то очень много!
– А почему он назвал нас предателями дела Христова? – поинтересовался Робер.
Де Лапалисс потемнел лицом.
– Слухи о том, что Орден продался мусульманам, ходят давно, – сказал он. – Начало им положил неудачный поход короля Людовика и императора Конрада. Проще всего было обвинить в неудачах кого-либо другого, вот немцы и французы свалили все на пуленов и на нас.
За столом у стены, судя по доносящимся обрывкам разговоров, ужинали школяры. Речь их была Роберу мало понятна, несмотря на то, что беседовали ученые юноши вовсе не на латыни, а на вульгарном ланге д'ок.
– … и несмотря на это, "Справочник здоровья" [158] надо чтить!
– А вот Одо де Мен в своем "О свойствах трав" говорит, что…
– Аллегорическое толкование Святого Писания не исключает…
Отчаявшись понять, что же именно обсуждают школяры, Робер принялся за еду, тем более что соус на основе миндального молока, поданный к приготовленной по случаю постного дня рыбе, оказался вовсе не плох.
Хлопнула входная дверь, и хозяин, до сего момента крутившийся вокруг стола с рыцарями, метнулся к ней. Заинтересованный Робер обернулся, ожидая увидеть у входа как минимум барона.
Но там, хорошо видимый в свете висящего на стене масляного светильника, стоял невысокий мужчина в простой черной одежде. На груди его золотилась цепь, говорящая о том, что ее обладатель – какой-то чин городской власти. Лицо пришедшего украшала короткая черная бородка.
Молодой нормандец уже отворачивался, когда вдруг неясная странность в облике незнакомца заставила его вздрогнуть. Он пригляделся и невольно перекрестился: из-под едва заметной круглой шапочки на голове бородача ниспадали на виски пряди пейсов.
Вошедший в зал человек был иудеем.
Но золотая цепь магистрата?
Представить себе такое Робер не мог, как не мог вообразить взобравшегося на коня и взявшего в руки копье крестьянина, самим Провидением предназначенного лишь для того, чтобы платить подати.
Он судорожно сглотнул, почти силой заставив себя отвернуться от ужасающего зрелища. Потрясенный второй за вечер невероятной сценой рассудок впал в оцепенение, и молодой нормандец только и мог, что молить про себя Господа, чтобы тот позволил ему не сойти с ума.
Когда за спиной хлопнула дверь, он осторожно оглянулся, и увидев, что странный человек исчез, облегченно вздохнул. Теперь можно было все списать на разыгравшееся воображение.
22 октября 1207 г.
Лангедок, окрестности Безье
Дождь моросил второй день. Противный и мелкий, он сыпал из низко нависшего серого неба и казался нескончаемым. Влага пропитывала плащи, проникала сквозь одежду, которая становилась противной и липкой. Погода навевала уныние.
Лошади плелись, печально опустив головы, под их копытами плескала жидкая грязь, кое-где перемежающаяся гигантскими лужами. Деревни, нанизанные на дорогу, точно бусины на нитку, выглядели одинаковыми, как доски в заборе.
– Клянусь Святым Отремуаном! – воскликнул брат Анри, когда из туманного марева выступили дома очередного селения. – Жара Леванта отсюда вовсе не кажется такой уж неприятностью!
– Воистину так, – согласился, шмыгая заложенным носом, брат Жиль. – А дождь и холод мнятся приятными тому, кто погибает от жажды где-нибудь в пустыне!
– Именно, – рассмеялся брат Андре, и тут же спереди, заглушая шелест дождя, донесся звон колокола, зовущего прихожан на молитву. Похоже, лежащее впереди селение было достаточно богато, чтобы содержать собственный храм.
– Ускорим ход, сеньоры! – сказал брат Анри. – Давно я не был на мессе! Не пропустим эту обедню, да и заодно обсохнем в помещении, а то я сырой, словно выдра!
Церковь высилась на площади, расположенной в самом центре селения, и вид имела заброшенный. Рыцари и сержанты спрыгивали с коней и один за другим входили под каменную арку входа. Робер оказался последним.
Внутри было блаженно сухо.
Когда спины товарищей, обтянутые белыми плащами, раздвинулись, молодой нормандец с удивлением обнаружил, что церковь, не такая уж маленькая, почти пуста. Около алтаря топталось с десяток селян, а гнусавый голос священника, согбенного старичка, вольно разносился по помещению.
При появлении рыцарей Ордена он заметно дрогнул.
Робер слушал обедню со все возрастающим удивлением. Священник бормотал нечто невразумительное. Похоже, он весьма нетвердо знал собственные обязанности. В самой церкви виднелись следы запустения: иконы были старые, кое-где на ликах святых облупилась краска, стены местами пошли трещинами. Свечей горело совсем мало, и даже запах горячего воска, свойственный храму, тут почти не чувствовался.
Служба завершилась. Селяне, истово крестясь и испуганно оглядываясь, обошли рыцарей и спешно покинули храм. Священнику деваться было некуда. Испуганно моргая подслеповатыми глазами, он смотрел, как брат Анри подходит к нему.
– Что угодно тебе, сын мой? – спросил он дрожащим голосом.
– Благословите, отец, на дальнюю дорогу, – ответил де Лапалисс. – И скажите, почему на службе так мало людей, во имя Господа? Селение-то у вас большое!
Священник поднял руку в крестном знамении.
– Тяжкие времена, – вздохнул он, – не ходят люди к Господу!
– Это я и сам вижу, – голос брата Анри стал сердитым, – но почему?
– На все воля Господа, – затрясся священник так, точно его собирались четвертовать.
– Клянусь Святым Отремуаном, я давно не встречал такого болвана! – воскликнул командор небольшого отряда. – Пойдемте отсюда, сеньоры!
Брат Анри весь кипел гневом. Даже дождь, продолжающий все так же неутомимо сеяться с неба, не охладил его ярость.
– Видит Господь, такие пастыри больше вредят вере Христовой, чем десяток еретиков! – сказал он в сердцах, садясь в седло.
– Неудивительно, что церкви пусты, – добавил брат Симон, глаза его мрачно сверкнули, – если учитывать славу, которую стяжал от Барселоны и до Парижа Беренгарий, епископ Нарбоннский!
– И что это за слава? – спросил брат Готье.
– Бог для почтенного прелата – деньги, – ответил астуриец, – и иногда его называют вожаком разбойников! При таком пастыре паства вряд ли будет особенно благочестивой!
После нескольких часов пути под непрерывно моросящим дождем впереди показались стены Безье. Высокие и мощные, они производили впечатление, а вот флаг виконта над одной из башен висел жалкой намокшей тряпкой. Герб, представляющий синюю главу и три алых пояса на серебряном поле, было не разглядеть.
– Прекрасный город, – сказал брат Анри, несколько успокоившийся после инцидента в церкви, – чего, к сожалению, нельзя сказать об его правителях…