Не надо было пить, черт. Нужно закусывать. Он снова принялся рыться в пакетах с едой, что-то находил, отправлял в рот кусочки.
– Сотрудники? Ну… Раз говорят, так и было, – легко согласился Усов. Поднял свой стакан. – Будешь?
– Нет, я пас. Простите… – Вадик беспомощно осмотрел загаженную кухню. – А можно я кофе сварю?
– Дерзай, – мотнул головой Усов и снова выпил.
Вадик встал, полазил по шкафам, нашел кофе, сахар, турку. Засыпал, залил, поставил на огонь.
– Вы никуда в тот день после совещания не отлучались? – спросил он, стоя спиной к Усову.
– Нет, – слишком быстро ответил вдовец. И тут же хмыкнул. – А что говорят сотрудники на этот счет, Вадим Андреевич?
– Говорят, что все время вы были в офисе, – кивнул Вадик, помешивая чайной ложечкой в турке.
– Ну вот, видите! Сотрудники говорят…
– Но знать об этом никто не мог наверняка, Иван Сергеевич. Все же были в разъездах, – робко возразил Вадик.
Честно? Ему было стыдно говорить Усову об этом. Мужик был не просто убит горем. Он был сломлен. Это было очевидно. Но…
Но как любила повторять всегда Лариса – близкое окружение всегда возглавляет список подозреваемых. Он должен все проверить.
– А охрана, капитан? На вахте на первом этаже охрана, капитан, – отозвался Усов после непродолжительной паузы.
Вадик обернулся и обнаружил, что пауза возникла не из-за его напряженных размышлений. Просто Усов в очередной раз выпил.
– Но мы же с вами знаем, Иван Сергеевич, что из офиса можно выйти незамеченным. Минуя охрану. – Вадик взял чашку из сушки, налил себе кофе и сел к столу. – Мы же с вами знаем это, Иван Сергеевич?
– Хм-м… – Усов прищурился на Вадика, может, он у него двоился в глазах, кто знает. – А ты молодец, капитан! Твои до этого не додумались. Можно, Вадик. Конечно, можно выйти из офиса через запасной выход, минуя охрану. Но… Но зачем мне?!
И тут, словно бес какой в него вселился или глоток кофе наложился на водочный градус, Харламова понесло!
– А затем, допустим, чтобы выехать в райцентр, взять там машину, доехать на ней до нашего города, подкараулить Ларису возле дома важного свидетеля и… и убить ее.
Усов смотрел на Вадика, почти не моргая. То ли ошарашен был. То ли уже моргать не мог из-за беспробудного двухнедельного пьянства. Потом из его груди вырвался странный выдох, он перевел взгляд на Ларисин портрет и плаксивым голосом пожаловался:
– Вишь, что твой ученик творит, Ларочка! А я давно тебе говорил, гони его к чертовой матери. Дурак он! Только дурак мог до такого додуматься, малышка моя! Только дурак!
Мясистые плечи Усова задрожали, губы судорожно задергались, он заплакал.
– Как тебе такое в голову только пришло, засранец? – всхлипывал он без конца, размазывая по лицу слезы. – Зачем же мне… Зачем мне мою красавицу убивать?! И грабить! Глупый пацан, засранец! Уходи отсюда! Пока я… Пока я тебя с балкона не выкинул… Я! Ларису! Зачем? Вот скажи мне, зачем мне ее убивать?
Вадику было худо. Душу разрывало на клочки от жалости к этому опустившемуся за неделю мужику, от стыда перед его погибшей женой, которая посматривала сейчас с портрета, как казалось Вадику, с укоризной. И желудок заболел от водки, кофе и еды, неизвестно сколько пролежавшей на этом захламленном столе.
– Зачем? – простонал Усов.
– Я не знаю, – угрюмо отозвался Вадик. – Возможно, она что-то сказала вам, когда позвонила во время совещания. Вы, по словам секретарши, так разволновались.
– И об этом уже знаешь! – фыркнул Усов, брызгая слюной. – Да ничего она мне не сказала! Просто призналась, что на работу пошла. Я и разволновался. Она же заболела, капитан! И пошла на эту чертову работу! Я разволновался и… Черт! Как же болит вот тут!
Его крепкий кулак с силой ударил в грудь. Усов вытер слезы футболкой, завернув край до лица и обнажая крепкий торс. Никаких татуировок на левом боку под сердцем. Никаких! А у Володина там «татушка» была, надпись на латыни – «без промаха».
В глубине души Харламов все равно подозревал этого здоровенного мужика. Немного, процентов на десять, но подозревал. Выходит, это не он. Значит, водитель.
– Простите, Иван Сергеевич. Простите за мерзкие вопросы. – Вадик облокотился о стол, подпер подбородок кулаком, глянул мутно на хозяина, уставившего немигающий взгляд на портрет покойной жены. – Ваш водитель…
– Что он-то натворил? – не отводя глаз от портрета, глухо отозвался Усов.
– Вы хорошо его знаете?
– Он давно у меня. Возит туда-сюда, услужливый. Исполнительный. А что? – Усов глянул на капитана с печалью. – Правда, прошлое у него какое-то… Мутное какое-то. Все время молчит, не рассказывает ничего.
– В день убийства Ларисы Ивановны он был при вас?
– Нет, – замотал головой Усов. – Он сразу, еще до совещания, запросился по своим делам. Я и отпустил. А что?
– Нет, ничего… Вы извините, мне позвонить надо…
Вадик вышел на лестничную клетку. Говорить из квартиры счел кощунственным. Набрал один номер, второй, третий. Молчок! Потом набрал номер Селезнева.
– Не замерзли там еще? – спросил он, когда Вовкин отец отозвался.
– Все нормально, капитан. У вас все в порядке?
Смотря что считать порядком, подумал он с печалью.
– Да, все тоже нормально. Я скоро выйду, – ответил Вадик и тут же нажал на кнопку приема, к нему кто-то пробивался. – Да?!
– Вадим, мы его упустили, – злым голосом признался один из оперов, которые поехали брать водителя Усова в загородный дом.
– Твою мать! – выругался Харламов. – Как он мог уйти?! Кто его предупредил?! Твою мать!
– Никто не предупреждал. И не ушел он никуда. Висит он под потолком в своей кухне, капитан, – мрачным голосом поправился опер. – Даже записку написал.
– Да ладно! И чего в ней, чистосердечное признание?
– Практически, – вздохнул опер. – И подписался, знаешь, как?
– Как?
– Володин!
Харламов закатил глаза, хотелось заорать. Чтобы перепугать к чертям всех тут живущих и мирно спящих! Чтобы повыскакивали на лестничные клетки все эти беззаботные люди в трусах и ночных сорочках. Чтобы поняли, как плохо ему сейчас! Как безнадежно плохо, тупиково плохо ему сейчас!
– Отпечатки снимите быстрее, – попросил он, отдышавшись.
– Не могем, капитан! – Опер все же позволил себе полыхнуть матерком.
– Чё так?
– Так ладони все сожжены! Кислотой, огнем, не знаю, но все ладони, от кончиков пальцев до запястья. Вот так-то… – Оперативник вздохнул и тут же поторопился утешить: – Но в убийстве Усовой он признается в записке. Все расписал, как машину угнал, как караулил ее возле дома свидетеля, как убил. И как Колю Хилого потом убрал, когда тот начал его шантажировать. Ну что, капитан, дело закрыто?
– Кажется… Кажется, да, – нехотя признался Харламов, прощаясь. И вдруг вспомнил: – Слушай, а про пацана там в этом посмертном послании ничего нет?
– Про какого пацана?
– Да пацан один машину этой твари засек в ночь убийства Хилого, – немного исказил версию события Вадик, чтобы не вдаваться в отягчающие его душу подробности. – И боюсь, что увидал потом машину эту возле офиса и нагрянул туда, дурачок.
– И что?
– А то! Нет его дома, пацана этого. Пропал он! Два дня, как пропал! – взорвался Харламов бешенством. – Ищут его и родители, и участковый.
– Нет, Вадим Андреевич, про пацана там точно ничего нет. Только про Ларису Ивановну и про Колю Хилого. Может, загулял пацан? Найдется?
– Может быть…
Харламов отключился, убрал телефон в карман куртки и снова вернулся в квартиру. Говорить с Усовым больше было не о чем. Да и не получилось бы. Тот спал, уронив голову на сложенные на столе руки. Его стакан, наполненный до этого водкой, оказался пуст. Недолго думая, Вадик взял со стола салфетку, обхватил ею стакан Ивана Сергеевича, положил его в карман куртки и под тяжелое похрапывание вышел из квартиры…
Глава 22
Экстренное совещание, созванное генералом ранним утром, закончилось лишь через три часа. Много докладывали, дожидались отчета экспертов, результаты приносила секретарша, их тут же зачитывали. Снова начиналось обсуждение.
– Ни черта не понимаю! – взорвался ближе к финалу генерал. – Водитель этот Усовский, который по документам – Корников, кажется…
– Так точно, товарищ генерал.
– Так вот он во всем признался, да?
– Так точно.
– И в том, что убил нашего сотрудника. – Он снова перестал называть Ларису по имени, закрывшись ото всех броней должностного мундира, – и в том, что убил Хилого, и в том, что является Володиным. Зачем?! Зачем, скажите на милость, жечь себе ладони?! Признался? Будь любезен своему признанию представить доказательства! А он их сжег! Как это понимать?! Харламов! Что помалкиваешь все утро?!
– Никак нет, товарищ генерал.
Вадик встал с места, невольно потрогал затылок. Вроде на месте. Чего же так голову-то разрывает?! В затылке будто дыру кто пробил!
– Не помалкиваю. Имею мнение на сей счет.
– Ну! Поделись! Поделись своим личным мнением с нами! – Начальник обвел злым взглядом всех присутствующих, словно обвиняя их в отсутствии собственного мнения, которое вот у Харламова почему-то имелось. – Ну!
– Считаю, что самоубийство водителя Корникова было инсценировано. И никакой он не Володин, раз ладони были сожжены. Не сам же он их себе жег, правильно?
– А кто, кто? Ну!
– Думаю, тот, кто убивал его. Тот, кто был заинтересован в том, чтобы мы подумали, что Корников – это Володин.
– А кто был заинтересован?! – Генерал уже кричал. – Я долго из тебя буду слова давить, капитан?!
– Настоящий Володин, товарищ генерал. Думаю, он убил Корникова, заставив его написать «чистосердечное» признание. А может, сам и писал. Он же и ладони ему сжег. Чтобы теперь уж точно все следы уничтожить. Типа, как хотите, так и думайте. Вот вам подозреваемый, вот вам его признание. А вы…
– Понял я! Понял, капитан! А мы что хотим, то теперь и думаем! – взорвался начальник, подпрыгнув на месте. – А что мы думаем, капитан, а?! На этот счет у тебя какое мнение? Ты же не далее как вчера Усова подозревал. Так?
– Так точно, товарищ генерал, – произнес Вадик с тяжелым вздохом. – Но не подтвердилось.
– Что именно?! Ты расскажи, расскажи нам всем. – Генерал, как на танец выходить собрался, широко развел руками, распрямил спину.
– Отпечатки Усова, снятые с его стакана сегодня утром, не совпали с отпечатками Володина, которые у нас в базе хранятся.
– И? – Перевернутая ладонь начальника приглашающе предложила ему продолжить.
– И, значит, Усов – это не Володин.
– И? – снова тот же жест.
– И, значит, кто-то другой угнал машину из райцентра, приехал к дому Устинова и убил Ларису Ивановну.
– А как он узнал, где она?
– Следил за ней, не сам, конечно, сообщник его.
– Вот! Вот мы и вернулись к тому, с чего начали! Следил за Устиновым кто? Николай Хиллов! Ларису он увидел? Да! Тут же ему было велено следить за ней дальше. Сообщник едет в ближайший райцентр, угоняет там машину, едет сюда на ней, убивает Усову. Машину возвращает. Все! Кто у нас сообщник Хиллова? Рогов! Значит, он и есть Володин? – Генералу самому эта версия не понравилась. Он тут же насупился, принялся ерошить бумаги на столе, и, наконец, проговорил: – И не факт еще, что Володин жив! Это утверждение сестры пострадавшего свидетеля. Сам-то он все еще очень слаб. И говорить не может. В сознание приходит на минуту-другую. Ну а вообще, капитан, могло быть так, как я сказал только что?
– Вряд ли, товарищ генерал. По времени не получается успеть съездить в райцентр, угнать машину, потом вернуться в наш город. По времени не выходит. И зачем так громоздить?
– Значит, Корников им эту машину пригнал. Он как раз там был! Или… – Он развел руками, но без прежнего куража. – Или я не знаю, что! Но… Но у нас есть признание Корникова, от этого не отвертишься. Вот что… Даю вам всем еще двое суток. Двое суток! Если вы мне не этого… оборотня, я докладываю наверх, что Корников и есть убийца. Все, ступайте, работайте!..
Работать не получалось. Голова совершенно не работала. В ней гудело и ухало, как в огромном чугуне, глаза слезились, и, кажется, поднималась температура. Он бы сейчас с удовольствием очутился в Машиной квартире, где пахло кофе и апельсинами, послушал отчаянный стук ее часов, послушал ее голос. Обещанной второй ночи в ее доме не случилось. Все ночи Маша, извинившись, проводила возле брата.
– Может, тут даже безопаснее. Тут камеры везде, – говорила она ему по телефону несколько дней назад. – У палаты охрана.
– Как он? – спросил ее Харламов в тот день.
– Никак. В коме, – коротко ответила Маша и, еще раз извинившись, простилась.
Больше он ей не звонил, не дошли руки. Но о состоянии пострадавшего свидетеля Устинова, на которого был зол чрезмерно, справлялся ежедневно у дежуривших у палаты сотрудников.
Может, позвонить?
– Да? – Голос Маши был заспанным. – Вы, Вадим?
– Я. Как там дела? У вас, у вашего брата?
– Сережа по-прежнему плох, – ответила Маша со вздохом. – Я пыталась уснуть, когда вы позвонили.
– Извините, – пробормотал Харламов, тут же представив ее рассыпавшиеся по подушке волосы.
– Как идет расследование? – строгим голосом поинтересовалась Маша.
– Результат есть, но обескураживающий. Как-то так получается, что Володина нет.
– То есть? – Она протяжно зевнула. – Как нет?
– Может, ваш брат что-то напутал, Маша? Может, он погиб тогда, много лет назад, Володин этот?
– Идите к черту, капитан! – озверела она сразу. Сна в голосе как не бывало. – Мой брат, может, трусоват, но с головой дружит! И если он сказал, что Володин тогда не умер, а жив до сих пор, значит, так и есть. Все, я спать! Ищите убийцу побыстрее. Мне надоело бояться…
Володин жив. Но кто это, черт побери?! И куда все же подевался пацан? Куда он сгинул, сев на автобус и так и не доехав до дома?
Повертев телефон в руке, Вадик набрал Вовкиного отца. Тот ответил почти сразу.
– Помощь нужна, капитан? Я готов, – отозвался он. – Пока в отпуске.
– Что там с мальчиком? Не нашелся? – спросил Вадик.
– Нет. Ваши обыскали все помещение. Ничего не нашли. Никаких следов. И все, как один, отрицают, что он там вообще появлялся. Только был он там, точно знаю, что был!
– Откуда такая уверенность?
– Понимаете… Там уборщицей работает женщина одна. Она… Она родственница дальняя одной знакомой, знакомой моей жены.
– О господи! – Харламов закатил глаза, сразу утратив нить родственных связей.
– Да не важно. Факт в том, что уборщица нашла там за день до ваших людей под стойкой охранника авторучку. Закатилась она туда. Вовка мой посмотрел и сказал, что это Ромкина авторучка. Сто процентов Ромкина. Значит, был он там!
– А нашим уборщица про авторучку ничего не сказала?
– Нет, – опечалился Селезнев. – Сказала, что уже домой ее отволокла на тот момент. Тряпкой вытирала. Ну, в смысле, отпечатков Ромкиных на ней уже быть не может. Докажи потом вам, что она ее с пола в фирме подняла, если из дома вдруг принесла.
– Да уж… – согласно кивнул Вадик. – Но Вовка авторучку узнал?
– Совершенно верно!
– Значит, мальчишка в фирму поперся все же?
– Да. Выходит так.
– Куда же он?..
– Не он, а они, товарищ капитан! – воскликнул с болью Селезнев. – Они его куда-то дели! Только как докажешь-то?! Если и докажешь, что заходил, доказать, что не выходил потом оттуда, никак. Так ведь? Прав я?
– Да… Свидетели нужны. А их и нет.
– Товарищ капитан, может, поможете, а?! – взмолился Селезнев. – У меня ведь у самого такой же вот оболтус. Все в истории попадает. Вам ли не знать!
– Чем же я могу помочь? Обыск был, никаких следов мальчика найдено не было. Осмотрели все подсобные помещения. Гаражи. Все осмотрели. Я знакомился с документами. Чем я могу помочь?
И про себя подумал: ему бы кто помог лже-Володина найти! Под чьей личиной он теперь прячется? Как выглядит?
– Слышал я, что водитель хозяина фирмы повесился, – признался Селезнев.
– Слышали? Откуда? По радио передавали? – разозлился Харламов.
А потом сообразил – уборщица! Она доложила своей дальней родственнице, знакомой жены Селезнева, а та уже ей. Такая вот информационная цепочка получается.
– Так что?
– Ну… Он же замешан в чем-то. Может, и Ромка у него?
В загородном доме водителя и в его квартире никаких следов мальчика обнаружено не было точно. Но Харламов промолчал.
– Вы бы поговорили с ним, – вдруг снова взмолился Селезнев-старший.
– С кем?! С покойником?! – вытаращился Харламов и головой покачал. – Вы это… Того!
– Да нет. С хозяином его. Может, он какие схроны знает своего водилы, а? Вадим Андреевич, поговорили бы, а?
Вот кого ему точно не хотелось теперь видеть, так это Усова. Снова сидеть на загаженной его двухнедельным запоем кухне. Слушать упреки, смотреть на фотографию Ларисы. Осознавать, что ее больше нет и не будет и за всем этим стоит какая-то мразь, которую он – Вадик Харламов – все никак не может найти!
В то, что Ларису убил водитель Корников, Вадик не особо верил.
– Поговорите, Вадим Андреевич! – продолжал просить Селезнев-старший. – Я вас как отец прошу! Очень прошу! Может, ему что известно?
– Ладно, – нехотя согласился он. – Давайте сегодня вместе съездим вечером и поговорим. Сейчас не могу, слишком много работы. Писанины столько, что, дай бог, до вечера управиться бы…
Целый день Харламов писал, отчитывался, без конца его вызывали к начальству, где он снова отчитывался и что-то подписывал. Выдохся так, что когда вышел на улицу вечером, то не сразу почувствовал, что идет дождь. Ощутив, вздрогнул от неприятной ледяной влаги на лице.
– Здрасте. – Селезнев его уже ждал возле машины. – Я на такси приехал, счел, что на двух машинах как-то ни к чему. Поехали, Вадим Андреевич?
– Мне бы поесть. – Харламов вожделенно глянул на вывеску кафе через дорогу.