То, что рассказал мне лейтенант Ковалев, несколько улучшило мое настроение, тем более, что печальный конец истории, который так удручал моего рассказчика, меня не тревожил.
Георгия Ефимовича Башкова встречали в Адлере лейтенант Ковалев и сержант Кузовкин. Оба были, конечно, в штатской одежде и приехали не в такси, а на развалюхе — «газике», который специально выделялся для подобных целей, как совсем не привлекающий к себе внимания. Развалюхой, похожей на видавшую виды машину какого-нибудь нерадивого водителя, «газик» был только по внешнему виду; на самом деле на нем стоял новый мотор, вся ходовая часть была в отменном порядке,— объяснил мне лейтенант Ковалев.
Башков в толпе пассажиров спустился с самолета, сел в автобус — вместе с Кузовкиным, а Ковалев двинулся на «газике» следом за автобусом. В городе Георгий Ефимович сошел возле Главпочтамта, Кузовкин последовал за ним,— Ковалев ехал поодаль, стараясь не терять их из виду, на тот случай, если Башков решит взять такси. Но он завернул в комиссионный магазин, сдал там золотое кольцо, получил деньги, зашел в ЦУМ и купил себе новый пиджак, за который расплатился — как заметил Кузовкин — из тех денег, которые получил за кольцо. Пиджак надел в примерочной, а старый попросил завернуть и взял с собой. Из ЦУМа зашел в ресторан, сдал сверток со старым пиджаком в гардероб, а сам некоторое время разглядывал на себе свою обнову в зеркале вестибюля и, по заключению того же Кузовкина, остался весьма недоволен покупкой. После обеда он взял сверток, направился в туалет, туда Кузовкин уже не пошел, тем более, что Георгий Ефимович тут же вышел, уже переодетый в старый пиджак, а новый он нес завернутым в бумагу. Желая расстаться с неудачной покупкой, он посетил комиссионный магазин, сдал новый пиджак на комиссию.
— Понимаете, Евгения Сергеевна,— рассказывал лейтенант Ковалев,— вроде бы мой Кузовкин не попадался ему на глаза, но у нас обоих создалось такое впечатление, что ваш бухгалтер мог думать, что за ним следят. Что все его действия — это разыгранный по такому случаю спектакль… Он вышел из комиссионного магазина, и вот здесь мы его и потеряли. И даже не потому, что он собирался удрать, скрыться от возможного наблюдения. Нет, все получилось просто: возле магазина останавливается такси, выходит пассажир, он садится на его место. А Кузовкину уже места нет, и других машин поблизости нет, светофор движение перекрыл. Я в квартале от магазина стоял, вижу такое дело, иду на красный… и надо же — детский сад через улицу пошел, девушка впереди и малыш с красным флажком — минуту я потерял, и такси ушло. Нашли мы это такси. Через полчаса нашли. Водитель рассказал: пассажир, который сел возле комиссионного магазина, выбрался в районе автовокзала. Побегали мы там, побегали… Подполковник мне строгача пообещал, а фотографию Кузовкина самолично с доски Почета вытащил. Осрамили, говорит, меня перед новосибирскими товарищами, где хотите, там и ищите, а чтобы был потерянный. Так что виноваты мы перед вами, Евгения Сергеевна.
И лейтенант Ковалев сокрушенно вздохнул.
— Но вы не тревожьтесь, найдем! — успокаивал он.— Наши его в аэропорту сфотографировать успели.
— Интересно! Покажите, как получился.
Снимок был шесть на девять — поясной четкий портрет Георгия Ефимовича на фоне самолетного трапа. Снято было, конечно, телеобъективом.
— Удачный снимок! Подарите мне, у нас такого нет.
— Пожалуйста, Евгения Сергеевна. Могу даже на память подписать,— невесело пошутил Ковалев.
— А я вашему горю попробую помочь.
— Это как?
— По-моему, с автовокзала он уехал в Краснодар. У него там жена.
— Жена?!
— Разошелся с ней шесть лет тому назад. Я ее знаю. Живет одна, и он вполне мог приехать к ней, так как она еще ничего не знает о нем. И то, что его милиция разыскивает, не знает тоже. А кроме нее ему здесь приютиться, по-моему, не у кого.
— Евгения Сергеевна! Да вы нас просто спасаете.
— Запросите Краснодарское отделение.
— А вы ее имя-фамилию знаете?
— Конечно. Даже адрес.
— Так я и запрашивать не буду, сам поеду — надежнее. Нет, сам не могу… Я Кузовкина пошлю.
— Не спугните Башкова.
— Что вы, да Кузовкин там на цыпочках ходить будет. Как призрак. Только бы на месте оказался.
Думаю, оперативники подполковника Григорьева действовали вполне профессионально и все шло как должно, пока в их действия и планы не вмешался всемогущий Случай…
— А вот что за спектакль он здесь устроил,— сказала я Ковалеву,— это нужно проверить. Пройдусь я завтра по его следам. Проиграю его программу.
— Вам чем-либо помочь?
— Нет, лучше, если я одна прогуляюсь. Вы дайте мне что-нибудь для комиссионного магазина, понимаете?
— Понимаю,— Ковалев задумался на секунду и вытащил из кармана авторучку.— Вот, «Паркер», с золотым пером.
— Даже с золотым?
— Юбилейный подарок. Такие ручки наш «Интурист» продает. Запросите за нее рублей восемьдесят. Не дадут, конечно, но повод для захода в комиссионку будет.
Ковалеву не терпелось проверить мою версию. Мы забрались в машину и до места моего будущего жилья доехали уже без остановок.
Маленький домик за каменной оградой выглядел вполне мило и невинно, ничто не напоминало, что здесь когда-то разыгралась драма, которая чуть не стоила жизни его хозяйке. Чистенькая старушка встретила нас во дворе. Вполне симпатичная, как и ее домик, и нельзя было подумать, что она была замешана в весьма неблаговидных делах. Лицо — зеркало души, все это, конечно, так, но я как-то присутствовала на закрытом процессе, где судили зверского растлителя с лицом симпатичным до чрезвычайности…
— Она самая, Ирина Васильевна,— сказал Ковалев.
Он прокричал ей на ухо, кто я и зачем.
— Пожалуйста, пожалуйста! — пригласила нас Ирина Васильевна.
При этом она улыбнулась так задушевно и так ласково, что я подосадовала на природу, которая отпустила Ирине Васильевне столь много привлекательности, наверное, в ущерб тем, кто этого вполне заслуживал.
Она пропустила меня вперед, а сама вытащила из кармана пестренького халатика свернутую зеленую бумажку и ловко сунула ее Ковалеву. Тот не менее ловко ее принял. А когда Ирина Васильевна отвернулась, подмигнул мне весело и удалился.
Внутри домик был такой же светленький и чистенький, как и его хозяйка. Перегородка делила его на две половины. В проходной комнате стояла кровать хозяйки, никелированная и даже с шишечками, а также круглый обеденный стол с самоваром. Комната за перегородкой была обставлена более современно: поролоновая тахта, покрытая пледом,— одеяло и постельное бельё убирались в тумбочку у изголовья, два мягких стула, полированный журнальный столик с телефоном, полочка с книгами. На стене, оклеенной обоями цвета морской волны, над тахтой висела фотография с роденовской скульптуры «Амур и Психея», которая, видимо, должна была настраивать обитателя или обитательницу комнаты на соответствующий лад.
Я потыкала пальцем в тахту, поглядела на Родена… беззаботно пожить здесь с недельку было бы неплохо.
Ирина Васильевна пригласила меня к чаю. Самовар, правда, был электрический, зато варенье вполне натуральное, кисленькое, как раз в моем вкусе, только я так и не поняла, из чего оно. Разговаривать с хозяйкой было трудновато, она еще не научилась угадывать слова по движению губ собеседника, зато сама поговорить любила, как все старухи. Я ограничивалась пока тем, что покачивала головой в нужных местах.
После чая я познакомилась с наличием духовной пищи на книжной полке — несколько разрозненных журналов и выпусков «Роман-газеты», очевидно, оставленных моими предшественниками по тахте. На обложке журнала столбики цифр, то ли подсчитывали командировочные, то ли подводили итог расходам…
Позвонила по телефону; энергичный мужской голос ответил: «Бюро находок слушает!» У меня пока не было вопросов к «бюро находок», я положила трубку.
Вечером спустилась к морю.
Солнца уже не было, дул холодный ветерок, море недовольно морщилось. Любители позднего купания уже все повыбирались на берег. Я присела в сторонке на еще теплый, нагревшийся за день галечник. Без особенных эмоций поглядывала на пустынный морской горизонт.
Завтра придётся отправиться в путешествие по еще горячему следу моего бухгалтера. Каждый, с кем он встретился в ювелирторге, в ресторане, в комиссионном магазине, мог иметь отношение к его, а следовательно, и моим делам. Нужно подумать и попытаться разгадать, что скрывалось за покупкой нового пиджака, если он опасался, что за ним могут следить. В пиджаке легко что-то получить, а также легко и передать. Что, кому и зачем?…
Пологие волны лениво, без плеска накатывались на берег. Пожалуй, я бы и еще посидела, но тут на пляже появилась компания с транзистором. «Девушка, почему вы одна? Вам не скучио?…» — и я ушла домой.
Пологие волны лениво, без плеска накатывались на берег. Пожалуй, я бы и еще посидела, но тут на пляже появилась компания с транзистором. «Девушка, почему вы одна? Вам не скучио?…» — и я ушла домой.
3
Я начала с ювелирного магазина.
У окошка приемщика стоял, растопырив локти, молодой парень в защитного цвета рубашке, из распахнутого ворота выглядывала застиранная «морская душа». Приемщик был старенький и серенький, как мышь, в потертых сатиновых нарукавниках. Он сдвинул на лоб лупу, через которую рассматривал массивный браслет в виде свернувшейся змейки с синими камешками на месте глаз.
— Из Индии? — спросил он.
— А что? — насторожился парень.
— А ничего.
Приемщик подал браслет обратно его владельцу.
— Не берете?
— Такие вещи не берем. Подарите браслет своей девушке. Она, уверен, не разберется. Вполне сойдет за золотой.
— Как?…
— Очень просто — подделка.
— Так проба же…
— И проба тоже.
Парень отодвинулся от окошечка и растерянно повертел в руках браслет. Насупился, ушел.
— Что у вас?
Я развернула бумажный пакетик и подала ему заранее снятое кольцо. Оно тут же рассыпалось в руках оценщика на отдельные звенья.
— М—м!…— протянул он.— Знакомая конструкция. Похоже — Египет?
— Не знаю. Мне его подарили.
— Что ж, нормальное золото, только низкой пробы. Высокой пробы такие кольца делать нельзя, звенья были бы мягкие, а им нужно сохранять форму. Иначе кольцо не сложишь. Я бы не советовал вам сдавать его на вес, как золото. Выгоднее сдать его на комиссию. Можно получить за него раза в полтора больше.
Я сделала вид, что колеблюсь.
— Я подумаю.
— Правильно, подумайте. Зачем в таких делах торопиться?
Пока я ничего не узнала.
— Скажите, а вы один здесь работаете?
— А вы желаете обратиться к другому оценщику?
— Нет, просто хотела узнать… Видите ли, вчера мой знакомый сдал вам золотое кольцо…
Приемщик пригляделся ко мне, еще выше сдвинул лупу на лоб.
— Скажите…— протянул он.— Какая погода у вас в Новосибирске?
— Погода? — опешила я.— Обыкновенная погода. Вчера снег шел.
— Вот он так же сказал. Вижу, удивил вас вопросом?
— Признаюсь.
— Был у меня гражданин, сдал золотое кольцо. Паспорт у него оказался с новосибирской пропиской. Я спросил, почему он не сдал кольцо у себя, он сказал, что некогда было. Фамилию его… вот фамилии у нас не принято говорить, знаете. Он, что — сдал ваше кольцо?
— Что вы, совсем нет.
— А то я подумал… Извините, что спрашиваю. Но я принял у человека золото, мне не хотелось бы услышать, что оно не его.
— Мы вместе летели самолетом,— пришлось сочинять на ходу,— он увидел мое кольцо, предложил сменять. А тут я узнаю, что кольцо он уже сдал.
— Зачем вам менять? Его кольцо — простой ширпотреб. Золото — и ничего более. А ваше — ручная работа, мастер выковывал его молоточком на наковаленке. Кольцо с сюрпризом.
Он подал мне кольцо, распавшееся на звенья и ставшее похожим на цепочку.
— Сложите, его, пожалуйста,— попросила я.— Я всегда так долго вожусь.
Несколькими точными движениями оценщик собрал все колечки в одно, я протянула руку, он таким же точным движением надел кольцо на средний палец.
— Спасибо!
— Вам очень нужны деньги?
— Нет, не особенно.
— Тогда носите его на здоровье. У вас красивые пальцы, это кольцо вполне будет на месте.
Я поблагодарила любезного приемщика. На сообщника фирмы Аллахова — Башкова он никак не походил.
Затем я посетила ЦУМ. В отделе мужской одежды у молоденьких продавщиц я узнала, что вчера работали они же. На всякий случай спросила, нет ли среди них Эмилии Щуркиной. Затем прошла в ресторан, уселась за тот же столик в углу, где сидел незадолго до меня Башков, разговорилась с официанткой, черноглазой, улыбчивой украинкой, которая одновременно работала и училась на курсах поваров.
Ничего существенного ни в ЦУМе, ни в ресторане я не узнала.
Находка ожидала меня в комиссионном магазине.
У дверей «Прием вещей на комиссию» расположилась небольшая очередь, четыре женщины с сумками и свертками, последним был мужчина, устало отдувающийся, вытирающий шею платком,— возле уличных дверей магазина стоял здоровенный полированный шифоньер, очевидно, его.
Я дождалась своей очереди и вошла.
За большим гладким, как у закройщицы, столом сидела приветливая молодая женщина, я поглядела на нее и разочарованно подумала, что «горячий» след, похоже, никуда меня не привел. Подала женщина «Паркер», назвала цену.
— Так дорого?
— Импортная,— пояснила я.— Всемирно известная фирма. С золотым пером. На любителя.
— Понимаете, я в магазине недавно. Наш главный оценщик в отпуске. Но вы подождите минутку. Он в отпуске только с сегодняшнего дня. Я ему позвоню. Он опытный товаровед и, конечно, уже встречался с подобными вещами.
Она искренне хотела мне помочь. Я присела на стул. Возле телефонного аппарата лежала затертая картонка с номерами телефонов сотрудников торгового управления и вообще нужных людей и учреждений. Она провела пальцем по номерам, повторив вслух фамилию, затем номер телефона… и пока она звонила, я повторила этот номер несколько раз, уверенная, что записывать его мне не придется.
— Это из комиссионного магазина… Владислав Витальевич… ах, его нет… будет позднее. Извините меня, пожалуйста.
Она положила трубку, повернулась ко мне. Но я уже узнала, что хотела узнать. Я поблагодарила женщину и ушла. Она не поняла, за что я ее благодарю, и несколько недоуменно и озадаченно поглядела мне вслед.
Я вышла из магазина на улицу.
«Поменьше действуйте — побольше думайте!» Я действовала целый день и решила, что настало время подумать. А где было удобнее всего думать, как не на морском берегу.
Тяжелые тучи затягивали небо, дул холодный ветер, слегка штормило. Купальщиков не было. Кое-где на берегу сидели одинокие фигуры, поглядывая на море. Я выбрала место у самой границы прибоя. Тяжелые волны накатывались на берег, с шипением гасли, оставляя на гравии чуть заметный пенистый след.
Поразмышляв пять минут, я убедилась, что мой сегодняшний успех вопросов не убавил.
Скорее, наоборот.
Когда Башков несколько дней тому назад произносил слова сожаления и раскаяния — я ему верила. Тогда он был искренним — я не ошибалась.
Я ошиблась, когда подумала, что это раскаяние будет длительным, стойким. Слишком крепко держала его липкая паутина стяжательства, привычного эгоизма, чтобы он свернул с пути — с волчьего следа, по которому шел все последние годы.
Полковник Приходько решил подождать с арестом Башкова. Теперь я понимала: полковник был куда дальновиднее, нежели я, решив, что, оставаясь пока на свободе, Башков будет нам более полезен.
И вот Башков привел меня к Щуркину…
Опасаясь слежки, Башков на всякий случай разыграл этюд с пиджаком. Чтобы иметь повод для встречи и — вероятнее всего — что-то с пиджаком передать.
Что?
Письмо? Вряд ли… Можно думать — деньги. Но зачем он вез их через всю страну, да еще с риском, что его задержат по дороге?
На этот вопрос ответа не находилось. Видимо, здесь мне придется спросить самого Башкова. Или — Щуркина…
Море равнодушно подкатывало к моим ногам волну за волной. Я огребла горсточку гравия и сердито швырнула в воду.
Что же из себя представляет Щуркин?…
4
Дома Ирина Васильевна пожаловалась, что не может купить свежей рыбы на завтрак. Что местные рыбаки обленились, предпочитают ходить за рыбой не в море, а в соседний «Гастроном», что их вполне устраивает скумбрия в томатном соусе или рыбный паштет.
Ирина Васильевна долго говорила о том, какую рыбку она едала раньше, и надоела мне несказанно.
Наконец она захватила хозяйственную сумку и ушла.
Господи! Какой простой, и бесхитростной, и бездумной может быть жизнь…
Я присела к телефону и позвонила по номеру, который узнала в комиссионном магазине. Разумеется, у меня был адрес Щуркина, но для предстоящего разговора нужна была нейтральная обстановка.
Мне ответил молодой женский голос:
— Владик! К тебе опять из комиссионки. Когда они оставят тебя в покое, человек в отпуске…
Голос не мог принадлежать Эмилии — Милочке Щуркиной, дочь позвала бы отца иначе. Вероятно, это была его жена.
«Щуркин у телефона!»
Чуть смешалась, услыхав этот спокойный бесцветный голос — будущего противника, с которым мне предстоит начать словесную пока схватку.
— Я приехала из Новосибирска. Очень нужно с вами встретиться. Не могли бы вы подойти к комиссионному магазину?