А волки? – спросил я.
Не знаю, – был мне ответ, – их принято опасаться.
Болото на нашем берегу вскоре обернулось выжженной степью, горячее дыхание одного берега касалось прохладного лба другого, воды между ними кружились и шипели, призывая туман.
Где же грешники? – наконец спросил я. – Тут сплошная пустыня.
Во-первых, – отвечал Ангел – по молитвам Богородицы от Пасхи до Вознесения грешникам дают отдых от работы и мучений, а во-вторых, преисподняя огромна, и Аракс – не главная река этого мира. В главных текут не вода, но кровь, магма и человеческий жир. Мы ведь с тобой православные, грешную кровь нам вкушать нельзя.
Можешь ли ты получить Восьмой чин? – спросил я, пользуясь тем, что Ангел мне отвечает. – Скажем, если совершишь какой-нибудь подвиг, например, обратишь кого-нибудь из этих? – указал я на чешуйчатую спину, что мелькнула в воде.
Кто-то сотворен овцой, кто-то – пастырем, – сказал Руахил, – и поменяться местами нельзя.
Мы замолчали, и я посмотрел на небо, которое затянуло одно огромное облако, пупырчатое как плацента. Берега постепенно сдвигались, даже облако стало ниже. Наша лодка плыла словно бы внутри лежащей на боку пирамиды, в вершине которой, видимо, и находился исток тёмной реки.
На второй день пути мы увидели всадников. Отряд сабель в двадцать – кони черные, седоки в красном – замер на белом берегу. Я знал, что с правой стороны никто не посмеет вредить нам, но все равно испугался. Благодатный ветер был спокоен, как индеец в боевом оперении, только слова молитв на его поясе вспыхнули в рассветной темноте.
Слуги Малика не шелохнулись, пропуская нас, лишь злые глаза их коней, желтые как осы, еще долго кружились над лодкой и пребольно жалили меня.
Они сторожили не нас, – сказал Ангел, – смотри, ты хотел видеть, вот и грешники.
Под речным обрывом на нашем берегу какие-то голые люди кирками кололи песчаник, возили его наверх на скрипучих тачках. Они не обращали внимания ни на патруль, ни на лодку. Только один старик распрямился, вытер лоб тыльной стороной ладони и, почудилось мне, помахал нам рукой. Что-то в его лице показалось мне настолько знакомым, что я подавился слюной и закашлялся, задыхаясь.
Молись за него, – сказал Руахил, – случалось, и убийц отмаливали.
Небо висело над нами уже так низко, что я разглядел: в тверди насверлены дыры, и когда над Аравийской пустыней вставало солнце, сквозь заброшенные шахты и скважины пробивались его лучи, здешние звезды.
Травы левого берега щекотали цветоносами облака, русло сузилось, и айсберги Джаханнма, как исламская угроза, наседали все решительнее, росли и расширялись на Запад. Горячие ветра Ада уже не пожирали их, но лишь кусали за бороды, вытачивали изо льда чудовищ, и эти монстры грызли теперь борта нашей лодки, замедляли ход.
Наконец мы уткнулись в ледяное войско. Руахил рубил его мечом, топил жаркой молитвой, но лед только лопался и крошился, а вместо каждой срубленной головы тут же намерзала новая.
Все, – сказал Руахил, – дальше придется пешком. Я с тоской посмотрел на ивовую бутыль. Ничего, – улыбнулся Ангел, – попросим у Рахваила еще одну.
Я спрыгнул на лед, Ангел взмахнул крылом, замел лодку снегом, чтобы не оставлять врагу тепло наших тел, и мы зашагали сквозь торосы вперед, туда, где в узкой ледяной щели холодно блестел колючий кристалл – исток Аракса.
Мы шли согнувшись. Какие-то шелудивые гады шипели из холодных нор над нашими головами, но кусаться не смели после того, как Ангел задел одного гардой, а другого осадил щелчком. Пещера становилась все ниже и у же, под ногами что-то хрустело так мерзко, что я боялся смотреть.
Дальше идти было невозможно. Ангел вытянулся во весь свой немалый рост, на мгновение завис над полом и отломил от кристалла две ледяные иглы. Когда одну из них он протягивал мне, рука его дрожала. Я зажмурился и проглотил.
Вопреки самым худшим ожиданиям со мной ничего не случилось, только нечеловеческий крик взорвался под сводами, и упал вниз лицом в костяную кашу Ангел Девятого чина, Хранитель, Руахил.
11. Город Ангелов
До того как возникла Англиканская церковь, Теофил числился по небесной табели в Девятом чине. Ему было предписано содержать в порядке мост на реке Кэм, сажать корабельные леса в защищенных от северного ветра долинах и отмечать родинками детей, которые пяти лет от роду продолжали видеть его. Такие годились в лоцманы и священники.
Когда, движимый гордыней и похотью, король провозгласил себя Наместником, многие Ангелы отвернулись от него и покинули Британию. Одни из них пересекли Ла-Манш, другие, которых Бог отметил рыжими волосами, отправились в Ирландию, где в полях устроили свои невесомые дома и учили крестьян грамоте.
Теофил не мог бросить свои еще неокрепшие леса и остался. Тем более что после Исхода некому стало отводить от Острова шторма, и ненастными ночами морские брызги и хлопья пены долетали до реки Кэм. Так он стал младшим Ангелом и, молясь об изобилии плодов земных, поминал теперь не Папу, а короля.
Когда в стране становится мало Ангелов, ей требуется больше образованных людей. Забот у Теофила прибавилось, теперь он присматривал еще и за Университетом.
Он появлялся на ярмарках, публичных казнях и сельских праздниках и выкрикивал афоризмы великих философов древности в собственных переводах на Ангельское наречие. Те, кто слышал в плеске толпы хоть одно постороннее слово или даже пустой звук, – годились в студенты. Но таковых находилось немного, и туторы возились с глухими.
Однажды в Бристоле, в портовом кабаке, он нашел женщину, которая не только слышала его, но и умела ответить. Теофил почувствовал в ней родную кровь, и это ему не понравилось. Ангелиде не пристало вытирать жирные руки о фартук, разбавлять ром водой и браниться с матросами. Кроме того, колледжи для женщин были закрыты, и вместо Дарииловой дочери Теофил завербовал бледного юношу по фамилии Вульф, ставшего вскоре отличным хирургом.
Постепенно Ангел перешел с чужих афоризмов на собственные и до того увлекся сочинительством, что даже написал пьесу на французской бумаге своим пером и анонимно переслал ее известному издателю. Впоследствие это сочинение было приписано Кристоферу Марло.
Теофил догадывался, что многие произведения, которыми гордилась ныне британская литература, имели подобное происхождение.
Леса Ангела исправно вооружали королевский флот первоклассными мачтами, Университет процветал, и Теофиловы рекруты умножили его славу. Один из них открыл новый архипелаг, другой нашел противоядие от укуса болотной гадюки, третий – разгадал секрет дамасской стали. Ангел мог бы гордиться своей главой в Книге Жизни, если бы жизнь не наскучила ему.
Он исправно выполнял свой урок: вытягивал сосны, укреплял опоры моста перед паводком, наведывался на гулянья, но больше не распахивал крыльев от радости, когда какой-нибудь заспанный бакалейщик вдруг начинал шептать вслед за ним: Sal Ben Ion Rosh…
Раньше при одном его появлении бесноватые бились в судорогах и захлебывались пеной, а теперь просто переходили на другую сторону улицы. Одержимые, у которых от его взгляда, случалось, обугливалась кожа – нынче лишь чесались и отводили глаза. Сила покидала его и не возобновлялась с молитвой, крылья потускнели и стали терять перо.
Теофил сначала удивлялся себе, потом встревожился и, наконец, смирился. Он думал: все Ангелы стареют и крутятся в Господней мельнице бездумно, как жернова, перемалывая зерна, которые кто-то там наверху отделил от плевел. Быстрее вертеться – нет смысла, а медленнее – не дадут. Он любил детей и деревья, но его угнетала мысль, что дерево растет лишь затем, чтобы стать палубой, а ребенок – чтобы присоединить к империи еще один туземный аул, полный язычников и дизентерии.
Что наверху, то и внизу, – думал Ангел, – Небо и Земля – те же жернова. Значит, само Солнце не свидетельствует о славе Господней, а способствует росту растений, и бессмертная душа не мечется в поисках Бога, но самим своим движением служит обществу.
Он молился, чтобы Господь вразумил его, и боялся признаться, что с тех пор, как Папу сменил Государь, небеса над островом словно бы захлопнулись, а знамения служили лишь для навигации, астрономии и расцвета точных наук.
Кто же превратил нас в механику? – думал Ангел. – Кто льет воду на колесо, кто наполняет ветром крылья? Если Бог, то на кого Он работает, перемалывая леса на корабли? Если король, то разве мы в его власти?
Теофил сидел на вершине мелового холма, смотрел, как ковыляет в нору, переваливаясь с боку на бок, беременная крольчиха. Он не вышел на работу и был этим немного смущен. Сегодня, – решил он, – я тружусь здесь, сижу и пытаюсь понять, зачем Господь сделал кроликов такими плодовитыми.
Теофил сидел на вершине мелового холма, смотрел, как ковыляет в нору, переваливаясь с боку на бок, беременная крольчиха. Он не вышел на работу и был этим немного смущен. Сегодня, – решил он, – я тружусь здесь, сижу и пытаюсь понять, зачем Господь сделал кроликов такими плодовитыми.
Когда солнце село, Теофил понял, что никто его не хватился. Он поднялся над холмом и полетел к морю. Пришло время вечерней службы. Ангел молился в полете, и море шумными вздохами возглашало Славу после каждой статии, пропетой им.
Сонные чайки поднялись со скал и сопровождали Ангела. Он рассеянно оглянулся и вдруг увидел, что не малая стая, но все небесное воинство летит вместе с ним. Девять чинов Ангельских явились ему в виде огненной колесницы, и он не был в ней даже гвоздем, но лишь бликом на колесе.
Ангел рухнул на землю, упал на колени в полосе прибоя и до утра повторял молитву мытаря, бил поклоны, всякий раз попадая в волну лицом.
Утром жена малого полосатика родила в намоленной бухте детеныша и теперь мычала, как корова, выталкивая его на поверхность бугристым носом. Теофил понял, что вины за ним не находят, и благословил китенка.
Любящий Бога поднялся и пошел по берегу вдоль скал. Вскоре он отыскал продуваемую ночными ветрами пещеру и поселился в ней. Здесь он положил на музыку двадцать восемь псалмов, по одному на каждый день месяца, и составил акафист святителю Николаю, восточному чудотворцу, покровителю мореходов и китов.
Как-то раз в первое полнолуние после весеннего равноденствия Ангел лежал на крыле и смотрел в звездное небо, читал известные от Начала Времен слоги – созвездия. Соленый ветер надувал слезу, в глазах у Ангела помутилось, и он увидел в горних стрелку, нацеленную на Север, и надпись под ней Город Ангелов, в каковую сложились знаки Рыбы и Тельца.
Теофил закрыл глаза, прочитал Отче наш, а когда открыл – все было по-старому, как в Начале. От конца ночи до боли в глазах он смотрел в небо, но знамения не повторяются. Как он помнил, есть только два воздушных города, один – в Едеме, на Востоке, второй – высоко в небесах, куда младшим ангелам путь заказан. Впрочем, за семь тысяч лет могли появиться и другие города.
Он поднялся, облачился в одежды паломника и пошел на Север, где Земля висит над пустотой ни на чем. Волны покорялись ему, ветра пробивали дорогу в тумане, когда он шел через океан. Морские гады подступили к Ангелу, плавники их были остры и ярки, что выдавало наличие яда. Теофил сказал про себя Слово, затем вытянул его изо рта. Слово было острое, как опасная бритва. Ангел бросил его в воду. Старые моряки говорят, что море в этом месте до сих пор дымится и вода прошита кровавыми пузырями.
К Ангелу вернулась Благодать, но он был так увлечен дорогой, что не заметил этого.
Он видел в море острова из птичьих перьев, где обитали змееголовые женщины, покрытые волчьей шерстью. Свадьбу норвежской сельди, которая сбивалась в огромные стаи, блистающие под водой, как облака. На свадьбу приготовили столько снеди, что рыбацкие шхуны увязли еще в закусках и не тревожили гостей. Земную ось, нижним концом она упиралась в гору Зеон, что в языческом Аиде, а верхнего – никто не видел, потому что ось тянется до самых Властей и Сил.
Ось была гладкая и толстая, в три ангельских обхвата, по ней сверху вниз текло отработанное Время, сладкое, как патока. Теофил наполнил фляжку про запас, он чувствовал, что приближается к цели своего путешествия, и не удивился, когда на горизонте появилась ледяная гора, на вершине которой высились купола храмов и острые пики сторожевых башен.
Горнист на одной из них заметил его и протрубил тревогу. Из города, грозно сверкая копьями, поднялась небольшая стая. Теофил стоял на пенном гребне и, как завороженный, следил за полетом боевого отряда. Впервые после долгого перерыва он видел все совершенство подобных себе. Узкие крылья Стражей чертили на воде стремительный след.
Теофил сотворил крестное знамение и, улыбаясь, глядел, как одежды бойцов меняют цвета, как если бы стрижи стали превращаться в чаек и больше не пикировали, жаля стальными клювами в темя, но кричали, суетились, хлопали англиканца крыльями по спине.
Страннику дали три часа, чтобы привести в порядок мысли и чувства. Его оставили в гостевой башне, в круглой комнате с гобеленами, предварительно сообщив, что сам архангел Гуриил – Архипастырь, Комендант крепости и Хранитель печати – хочет побеседовать с ним.
Теофил уже облачился в блистающие одежды и убрал волосы в косу, когда дверь отворилась и в комнату вошла рыжая девочка в белой тунике и лавровом венке.
Ваше Совершенство, – обратилась она к Ангелу по Девятому чину, – прошу вас следовать за мной.
Теофил ответил девочке коротким поклоном, и они стали спускаться по винтовой лестнице. Ступени и сами стены были ледяные, но холода Ангел не чувствовал. На улице их ждал паланкин, четверо уже знакомых Стражников легко подняли его и понесли вверх по широкой спирали к Собору Святых Верховных Бесплотных Сил, где у Гуриила была кафедра.
Теофил хотел было рассмотреть город получше, но на дверях паланкина было цветное витражное стекло, сквозь которое видны были лишь смутные силуэты. Ангел понял, что город ему откроют лишь после того, как Комендант лично убедится в чистоте его помыслов. Девочка сидела в уголке, поджав ноги, и что-то писала тонким перышком прямо на ладошке. Она почувствовала взгляд Теофила, подняла глаза и улыбнулась ему.
Его Высокосовершенство примет вас в верхней резиденции на куполе собора, – сказала девочка. – По нашему уставу в Церковь нельзя входить с оружием и письменными принадлежностями. Вам придется оставить мне меч, перо и записную книжку.
Назови свое имя, – сказал Теофил с улыбкой.
Меня зовут Раса, я ангелида, мне поручили вас проводить.
Ты покажешь мне город?
Девочка кивнула. Паланкин остановился, Теофил открыл дверь и задохнулся от осеннего света, которым был вызолочен купол Собора Высших Хоров.
Верхняя резиденция оказалась небольшой комнатой в фонаре, что находился на куполе, под самым крестом. Там стоял круглый стол и четыре кресла. Сесть Теофил не осмелился и застыл в поясном поклоне, пока четырехкрылый, как все Архангелы, Гуриил закручивал свитки и запирал на замок книги, с которыми только что работал.
Прошу садиться, – сказал Гуриил по-латыни и снял очки.
Теофил повиновался.
Ваше имя и чин? – Архипастырь перешел на греческий.
Теофил представился.
Как вы нашли нас? – вопрос прозвучал на арамейском.
Теофил вкратце пересказал свою историю. Экзамен был окончен, и разговор продолжался на ангельском наречии, глаголы которого, как известно, порождают живые картины, иллюстрирующие ска занное.
Гуриил говорил, а Теофил видел, что город на ледяной горе выстроил первый среди семи равных Первоархангелов – Гавриил. Когда-то давно, еще до Первого Пришествия, Гуриил служил у него келейником, но Господь по милости Своей вскоре призвал Гавриила в такие Сферы, где нет воздуха для дыхания всем Чинам, кроме первых трех, и молодой послушник не смог сопровождать своего наставника.
Говорят, что пустота между средними Сферами наполнена огнем Его гнева и в огне этом нет брода, а над ним – моста. Там зреет в черной раковине Звезда Полынь, и сторож ее – Ангел Ариил – твердит про себя пять нот – позывные Судного дня.
Гавриил создал Город то ли в семь дней, то ли в седьмом часу. Первоначальное его назначение – форт, перекрывающий северные выходы из Преисподней. Город даже выдержал непродолжительный штурм, но с восходом Рождественской Звезды война была окончена. Гуриил видел сам, как от ее тихого, но горячего света у бесов лопались глаза.
Ад переучивал штурмовиков в отравителей, террористов и сектантов, а грозный северный форт стоял пустым, пока в Горних не возникла нужда в своего рода Академии, которая разобралась бы в межконфессиональных проблемах и отделила бы Веру от ереси.
Гуриил в то время подвизался в ближних пещерах Киевской лавры. Бывший наставник явился ему и положил новое послушание – кафедру в Городе Ангелов. Гуриил успел заметить, что у Благовестителя выросла борода и поседели волосы.
В новом Городе разрешалось создать малый ангельский хор, где были бы голоса всех земных Церквей, признающих св. Троицу. Предпочтение отдавалось Ангелам, проявившим способности к языкам и сочинительству, так как возникла нужда в переводе многих книг.
Из подаренного Гавриилом лука Гуриил запускал в небо стрелы, которые ловили будущие академики.
Сейчас в городе было триста шестьдесят четыре Ангела, не считая служек, Стражников и ангелид. Теофил был последним и дополнял число. Голос Гуриила считался високосным.