– Да. Часто звонят пьяные, а потом решают не ехать, – объяснял таксист. – Проклятые пьянчуги, как же я ненавижу их! Сначала позвонят, а потом пропускают еще по пиву. Или, пока ждут, пропьют все деньги за проезд. Я спрашиваю, кто вызывал такси, а они не признаются.
– Понятно, – отозвался Джонни. Слева темнели маслянистые воды Пенобскот-Ривер. А тут еще Сара отравилась и потом неожиданно призналась, что любит его. Может, она плохо соображала, что говорит. А вдруг это правда? Господи Боже! Он же влюбился в нее с самого первого свидания!
Вот что было настоящей удачей в этот вечер, а вовсе не выигрыш на «Колесе фортуны». Но именно выигрыш то и дело вспоминался Джонни и внушал тревогу. В темноте, как в плохом сне, перед его глазами по-прежнему вращалось колесо, а в ушах звучало мерное постукивание указателя по штырькам, разделявшим сектора. Шальные деньги приносят несчастье.
Таксист свернул на Шестое шоссе и продолжил свой монолог.
– И тогда я говорю: «Чтоб я больше этого не слышал!» Да что он себе вообразил? Я ни от кого не потерплю такого, а уж тем более от собственного сына! Я за рулем уже двадцать шесть лет. Меня шесть раз грабили. В ДТП попадал – не счесть, правда, ни разу ни одной крупной аварии, за что отдельное спасибо Деве Марии, святому Христофору и Отцу Вседержителю. Понимаете, о чем я? И каждую неделю, какой бы плохой она ни оказалась, я откладывал пять долларов ему на колледж. С тех самых пор, как он только народился на свет Божий. И чего ради? Чтобы он в один прекрасный день заявился домой и сказал, что президент Соединенных Штатов – полный кретин? Да будь я проклят! Парень запросто может считать и меня кретином, правда, знает, что, скажи он такое, я бы ему сразу все ребра пересчитал. Вот такое у нас молодое поколение! И тогда я говорю: «Чтоб я больше этого не слышал!»
– Да уж, – согласился Джонни. Теперь они проезжали лесной массив. Слева раскинулась Карсонова топь. До Кливс-Миллс оставалось около семи миль. Сумма на счетчике увеличилась на десять центов.
Десять центов, десятая часть доллара. Ой-ё-ёй!
– А чем вы зарабатываете на жизнь? – поинтересовался таксист.
– Преподаю в старшей школе Кливса.
– Правда? Тогда вы понимаете меня. Что, черт возьми, такое с нынешней молодежью?
Молодежь отравилась сосиской под названием «Вьетнам» и теперь заражена трупным ядом. Ее продал парень по имени Линдон Джонсон. Поэтому молодежь отправилась к другому парню по имени Никсон и сказала: Господи, мистер, нам ужасно плохо, – а тот, другой парень, заверил, что знает, как это исправить, и скормил ей еще сосисок. Вот что не так с молодежью Америки.
– Не знаю, – ответил Джонни.
– Всю жизнь строишь планы, стараешься… – задумчиво протянул таксист, искренне сбитый с толку тем, что происходит, но его недоумение длилось недолго, ибо жить водителю осталось меньше минуты. И Джонни, тоже не знавший этого, почувствовал искреннюю жалость к человеку, который не мог ничего понять.
Не будем валять дурака…
– Всегда стараешься как лучше, а сын приходит домой с волосами до задницы и заявляет, что президент Соединенных Штатов – полный кретин! Кретин! Это ж надо! Я не…
– Осторожно! – закричал Джонни.
Таксист смотрел на него, и его одутловатое лицо типичного члена Американского легиона, выражавшее серьезность, злость и растерянность, вдруг осветил яркий свет встречных фар. Он перевел глаза на дорогу, но было слишком поздно.
– Господи Иисусе…
Навстречу им по обе стороны разделительной полосы мчались две машины. «Мустанг» и «додж-чарджер» выскочили из-за холма и шли бок о бок. Джонни отчетливо слышал надрывный рев их двигателей. По их полосе с бешеной скоростью летел навстречу «додж». Его водитель даже не пытался отвернуть в сторону, и таксист застыл за рулем.
– Господи…
Джонни успел заметить, как слева промелькнул «мустанг». Такси и «додж» врезались лоб в лоб, и Джонни почувствовал, как его отрывает от сиденья и вышвыривает из машины. Он не ощутил сильной боли, хотя краем глаза заметил, как упиравшиеся в счетчик бедра вырывают его из крепления.
Послышался звон разбивающегося вдребезги стекла, и в небо взметнулся огромный столб пламени. Джонни вышиб головой ветровое стекло, и весь мир устремился в огромную черную дыру. Его выбросило из машины, и приглушенная боль в плечах и руках отозвалась в голове. Он парил. Парил в октябрьской ночи.
В голове мелькали смутные мысли.
Я умираю? Пришла моя смерть?
И внутренний голос отвечал:
Да. Похоже на то.
Джонни парил в окружении октябрьских звезд. Грохот взрывов. Отблески пламени. И черная мгла!
Его парение завершилось глухим ударом и всплеском, и он очутился в холодной жиже Карсоновой топи, в двадцати пяти футах от места, где намертво сцепившиеся машины полыхали ярким пламенем.
Черная мгла.
И угасавшее сознание.
Его целиком заполняло огромное красно-черное колесо, вращавшееся в пустоте, сравнимой только с расстоянием между звездами. Попытай счастья: первый раз – случайность, а второй – удача. Ой-ё-ёй! Колесо крутилось, черное сменялось красным, указатель щелкал по штырькам, и Джонни отчаянно вглядывался, не выпадет ли двойное зеро, при котором проигрывают все, кроме хозяина. Но разглядеть ему так и не удалось, потому что колесо вдруг исчезло. Кругом царили мгла и вселенский вакуум, полная и окончательная пустота. Холодное ничто.
Джонни Смит пребывал в нем очень и очень долго.
Глава третья
1
В третьем часу ночи 30 октября 1970 года в прихожей на первом этаже маленького дома в ста пятидесяти милях от Кливс-Миллс зазвонил телефон.
Эрб Смит с трудом оторвал голову от подушки и, пытаясь сообразить, что происходит, сел на кровати.
Сзади послышался сонный голос Веры:
– Телефон.
– Да, – сказал он и вылез из кровати. Эрб, крупный и уже начинающий лысеть мужчина почти пятидесяти лет, спал в пижамных штанах. Он вышел в коридор и включил свет. Внизу надрывался телефон.
Эрб спустился на первый этаж и направился в угол к маленькому столику, купленному Верой три года назад. На нем стоял телефон, и Вера называла это «телефонным закутком». Эрб, при своих двухста сорока фунтах веса, не умещался в нем и всегда разговаривал стоя. Ящик стола был до отказа забит периодикой типа «Ридерс дайджест», «Судьба» и религиозных «Высших сил».
Эрб потянулся к трубке, но сразу ее не взял.
Телефонный звонок посреди ночи мог означать одно из трех: либо какой-нибудь старый приятель так набрался, что решил поболтать, либо ошиблись номером, либо случилось несчастье.
Надеясь на второй вариант, Эрб снял трубку:
– Алло?
– Извините, с кем я говорю?
– Меня зовут Эрб Смит. Какого…
– Пожалуйста, не вешайте трубку.
– Да, но…
Слишком поздно. В трубке послышался какой-то щелчок, будто абонент на другом конце уронил ботинок. Телефон перевели в режим ожидания. Из всего, что Эрбу не нравилось в телефонной связи – а это были и хулиганствующие подростки, интересовавшиеся, нет ли у него пирсинга на заднице, и телефонистки с бездушными голосами, и настырные распространители журналов, уговаривавшие подписаться на какой-нибудь из них, – самым ненавистным было, когда телефон переводили в режим ожидания. Это одна из тех коварных штук, которые тихой сапой вползли в нашу жизнь и за последние десять лет стали ее неотъемлемой частью. Когда-то на другом конце провода просто спрашивали: Вы подождете минутку? – и клали рядом трубку. В те времена вы слышали порой обрывки разговоров, лай собаки, звук радио, плач младенца. В режиме ожидания все происходило иначе. Трубка зловеще молчала. Там была только пустота. Лучше бы честно сразу сказали: «Подождите немного, пока я закопаю вас заживо!»
Он понял, что ему страшно.
– Герберт!
Он повернулся, прижимая трубку к уху. Наверху, на лестнице, стояла Вера в выцветшем коричневом халате, в бигудях, с питательной кремовой маской, похожей на застывшую корку, на лбу и щеках.
– Кто это?
– Пока не знаю. Просили подождать.
– Это ведь не из-за Джонни? С ним ничего не случилось?
– Не знаю, – повторил Эрб, с трудом сдерживая раздражение. Звонят в два часа ночи, просят подождать, и человек невольно начинает перебирать всех родственников и вспоминать, как у них со здоровьем. На ум приходят старые тетушки, вспоминаются болячки дедушек и бабушек, если те еще живы. А может, перестало биться сердце у кого-нибудь из старых друзей. И человек изо всех сил старается при этом не думать о сыне, которого очень любит, или о том, почему такие звонки обязательно раздаются в два часа ночи, или почему ему вдруг стало так трудно стоять…
Вера закрыла глаза и молитвенно сложила руки. Чувствуя нарастающее раздражение, Эрб с трудом удержался от слов: Вера, Библия при общении с Богом рекомендует уединение, и ты можешь обрести его в своей гардеробной. Но тогда она непременно наградит его красноречивой улыбкой, адресуемой ею всем неверующим мужьям, которым уготовано место в аду. А в два часа ночи и с продолжавшей молчать трубкой такая улыбка ему точно была не нужна.
Вера закрыла глаза и молитвенно сложила руки. Чувствуя нарастающее раздражение, Эрб с трудом удержался от слов: Вера, Библия при общении с Богом рекомендует уединение, и ты можешь обрести его в своей гардеробной. Но тогда она непременно наградит его красноречивой улыбкой, адресуемой ею всем неверующим мужьям, которым уготовано место в аду. А в два часа ночи и с продолжавшей молчать трубкой такая улыбка ему точно была не нужна.
В телефоне снова щелкнуло, и другой мужской голос – уже явно постарше – произнес:
– Здравствуйте, это мистер Смит?
– Да. А с кем я говорю?
– Извините, что заставил вас ждать, сэр. Сержант Меггс, полиция штата, отделение Ороно.
– Что случилось? Что-то с сыном?
Он невольно опустился на стул в «телефонном закутке». Силы вдруг оставили его.
– У вас есть сын по имени Джон Смит? – спросил сержант Меггс.
– С ним все в порядке? Говорите, ну же!
Послышались шаги по ступенькам, и рядом оказалась Вера. Мгновение она казалась спокойной, а потом рванулась к трубке, как тигрица.
– Что случилось? Что с моим мальчиком?
Эрб вырвал у жены трубку и, выразительно посмотрев, произнес:
– Сам разберусь.
Она замерла, не сводя с него выцветших голубых глаз и закрыв ладонью рот.
– Мистер Смит, вы слышите меня?
Он ответил, произнося слова с таким трудом, будто губы не слушались, как после заморозки:
– Да, у меня есть сын по имени Джон Смит. Он живет в Кливс-Миллс и работает учителем в местной старшей школе.
– Он попал в аварию, мистер Смит. И сейчас находится в очень тяжелом состоянии. Мне искренне жаль, что приходится сообщать вам столь печальную новость. – Голос Меггса звучал ровно и официально.
– О Господи! – вырвалось у Эрба. В голове все поплыло. Однажды, еще во время службы в армии, он подрался с одним светловолосым здоровяком-южанином по имени Чайлдресс, и тот чуть не вышиб из него дух позади бара в Атланте. И сейчас Эрб чувствовал себя точно так же – сломленным и лишенным всякой способности соображать, поскольку все мысли смешались в какую-то бесполезную и вязкую кучу. – О Господи! – повторил он.
– Он умер? – спросила Вера. – Умер? Джонни умер?
– Нет, – ответил Эрб, закрыв ладонью трубку. – Жив.
– Жив! Жив! – Она упала на колени возле столика. – О Господи, прими нашу благодарность и яви свое милосердие и сострадание к нашему сыну, пусть десница Твоя защитит его, и мы просим Тебя, Сына Божьего Иисуса…
– Помолчи, Вера!
Все трое умолкли, будто размышляя над тем, как несправедливо устроен мир. Эрб сидел на стуле: с трудом помещаясь в закутке с телефоном, он упирался коленями в низ ящика, а прямо перед глазами был нелепый букет из искусственных цветов. Вера стояла на коленях на металлическом листе перед камином. А невидимый им сержант Меггс, казалось, наблюдал за этой странной картиной.
– Мистер Смит?
– Да. Я… прошу прощения за шум.
– Я все понимаю, – заверил Меггс.
– Мой мальчик… Джонни… он был за рулем своего «фольксвагена»?
– Смертельные ловушки, смертельные ловушки – вот что такое эти маленькие «жуки». – По лицу Веры текли слезы, скатываясь по засохшей корке питательной маски.
– Он ехал в местном «желтом такси», – пояснил Меггс. – Я расскажу, что нам известно. В аварии участвовали три машины, в двух из них за рулем сидели парни из Кливс-Миллс. Они устроили гонки и выскочили из-за холма на Шестом шоссе. Такси и машина, которая ехала по встречной полосе, столкнулись. Водитель такси и парень за рулем погибли. Ваш сын и пассажир из второй машины находятся сейчас в больнице «Истерн-Мэн». Оба в критическом состоянии.
– В критическом состоянии, – повторил Эрб.
– В критическом! – простонала Вера.
Мы разговариваем, как в дурном бродвейском шоу, почему-то подумал Эрб. Ему было неловко за Веру перед сержантом Меггсом: ведь тот наверняка слышал ее причитания, похожие на дурацкий хор, на фоне которого разыгрываются греческие трагедии. Интересно, сколько раз сержанту Меггсу случалось вести подобные разговоры? Наверняка много раз. Вполне возможно, что он уже позвонил жене погибшего таксиста и матери парня и сообщил им скорбную весть. Как они отреагировали? Но разве это важно? Разве Вера не имела права плакать по сыну? И почему человек в такой момент вообще думает об этом?
– «Истерн-Мэн», – повторил Эрб и записал в блокнот. На его обложке улыбалась телефонная трубка, а шнур затейливо извивался, образуя слова «Телефонный приятель». – Что с ним?
– Простите, мистер Смит?
– Что он повредил? Голову? Живот? Что? Ожоги?
Вера пронзительно вскрикнула.
– Вера, пожалуйста, замолчи!
– Лучше позвоните в больницу и уточните, – осторожно ответил Меггс. – У меня появятся подробности только часа через два.
– Хорошо, я все понял.
– Мистер Смит, мне очень жаль, что пришлось вам звонить посреди ночи с такой неприятной вестью…
– Да уж, – согласился Эрб. – Мне нужно позвонить в больницу, сержант Меггс. До свидания.
– До свидания, мистер Смит.
Эрб повесил трубку и молча уставился на телефон.
Вот так все и происходит, подумалось ему. И ничего не изменишь. Джонни…
Вера снова вскрикнула, и он с ужасом увидел, как она рвет на себе волосы, срывая бигуди.
– Кара Господня! Кара за грехи наши, за то, как мы живем! Эрб, встань на колени рядом…
– Вера, мне нужно позвонить в больницу. Я не хочу это делать на коленях.
– Мы помолимся за него… пообещаем исправиться… если бы только он меня слушался и ходил в церковь чаще… может, это все из-за твоих сигар и пива после работы… сквернословия… поминания Господа всуе… кара… это кара…
Эрб обхватил руками лицо жены, чтобы остановить истерику и яростное раскачивание взад и вперед. Ощущение от ночного крема было неприятным, но рук он не убрал, испытывая к ней искреннюю жалость. Все последние десять лет его жена находилась в каком-то странном состоянии баптистского рвения и, как он считал, легкого религиозного умопомрачения. Через пять лет после рождения Джонни врачи обнаружили у нее доброкачественные опухоли в матке и вагинальном канале. После их удаления она не могла больше рожать. Через пять лет опухоли снова появились, и пришлось удалить матку. Вот тогда глубокая религиозность Веры непостижимым образом слилась воедино с ее другими верованиями. Она начала жадно читать об Атлантиде, о космических пришельцах, о расах «чистых христиан», живущих в чреве планеты. Вера читала журнал «Судьба» почти так же часто, как и Библию, а сведения, почерпнутые из журнала, дополняла тем, что постигла из Библии, и наоборот.
– Вера!
– Мы исправимся, – прошептала она, умоляюще глядя на него. – Мы исправимся, и он выживет! Вот увидишь…
– Вера!
Она молчала, не сводя глаз с мужа.
– Надо позвонить в больницу и узнать, что с ним на самом деле, – мягко сказал он.
– Х… хорошо. Да.
– Можешь посидеть на ступеньках и вести себя тихо?
– Я хочу помолиться, – по-детски жалобно сказала она. – Ты не можешь мне запретить.
– Я и не собираюсь. Только помолись про себя.
– Хорошо! Про себя! Ладно, Эрб.
Она подошла к лестнице, опустилась на ступеньки и поплотнее запахнулась в халат. Потом сложила ладони в молитвенном жесте, и ее губы зашевелились. Эрб позвонил в больницу. Через два часа они уже ехали на север по пустынному шоссе штата Мэн. За рулем их «форда»-универсала шестьдесят шестого года сидел Эрб. Вера замерла на пассажирском сиденье в неестественно ровной позе с Библией на коленях.
2
Телефонный звонок разбудил Сару без четверти девять. Еще не совсем проснувшись, она подошла к телефону. Спина и живот после вчерашней рвоты еще побаливали, но чувствовала она себя гораздо лучше.
Сара взяла трубку, не сомневаясь, что звонит Джонни.
– Алло?
– Привет, Сара. – Звонила Энн Страффорд, коллега по школе. Годом старше Сары, она преподавала в Кливсе испанский уже второй год. Энн очень нравилась Саре искрометной жизнерадостностью и неподдельным оптимизмом. Но сейчас она говорила подавленно и удрученно.
– Как ты, Энни? Мне лучше. Наверное, Джонни уже рассказал. Должно быть, отравилась сосиской на ярмарке…
– Господи, ты же еще ничего не знаешь? Ты не… – Энн оборвала себя на полуслове, и в трубке раздались странные булькающие звуки. Недоумение Сары сменилось страхом, когда она поняла, что Энн плачет.
– Энн? Что случилось? С Джонни все нормально?..
– Произошла авария. – Энн уже не сдерживала рыданий. – Он ехал в такси. И машины столкнулись лоб в лоб. За рулем другой машины сидел Брэд Френо, я преподавала ему испанский. Он погиб сразу, а его девушка – Мэри Тибо – умерла сегодня утром. Говорят, она училась у Джонни. Ужасно, просто ужасно!
– Джонни! – закричала Сара, снова чувствуя тошноту. Ее руки и ноги оледенели. – Что с Джонни?