— Спасибо, Кевин, — сказала она. — Данные удовлетворительные. Полагаю, гражданин коммодор Джастин тоже захочет с ними ознакомиться, но меня они устраивают полностью. Еще раз спасибо.
Голос её звучал обыденно, но зеленые глаза, встретившиеся с глазами молодого офицера, сверкали.
— Всегда к вашим услугам, мэм, — отозвался гражданин лейтенант Кевин Каминетти, младший брат личного секретаря Оскара Сен-Жюста.
Сунув планшет под мышку, он отдал честь, повернулся кругом и вышел из кабинета.
Проводив его взглядом, Эстер МакКвин потянулась к панели коммуникатора. Рука её была тверда.
* * *
Гражданин лейтенант Микис Цакакис вздыхал про себя, сопровождая гражданина секретаря Сен-Жюста по коридору, ведущему от шахты лифта. Традиционно, работа ночной смены службы безопасности любого политического деятеля была, как предполагалась, менее напряженной, чем защита этого же деятеля в течение общепринятого рабочего времени. Цакакис полагал, что для этой традиционной точки зрения должны иметься определенные основания, хотя его личный опыт едва ли её оправдывал.
В личной службе безопасности Оскара Сен-Жюста каждый знал, что гражданин секретарь Госбезопасности любил работать допоздна. К сожалению, он также любил работать спозаранку. По сути дела, он обладал неудобной привычкой появляться в своём кабинете в совершенно непредсказуемые часы, особенно когда его занимал некий особый кризис или проблема.
Никто не мог оспорить его график и никто из подчиненных не собирался критиковать привычки второго по значению человека Народной Республики Хевен. Однако это не означало, что Цакакису и его людям они нравились. В отличие от самого Сен-Жюста, кое-кто из них на самом деле предпочёл бы более размеренный график с удобными отрезками времени, предназначенными для таких мирских радостей как сон или даже немного личной жизни. Немного времени для общения с женой или мужем, появляющегося на более-менее регулярной основе, тоже бы не помешало.
Не то, чтобы хоть кто-то из них хоть когда-либо собирался жаловаться на график своего подопечного. Это было бы... неблагоразумно. Ещё точнее, это был бы простой способ вылететь из подразделения охраны гражданина секретаря, а за место в нём, при всех сопутствующих беспокойствах и неудобствах, шла жёсткая борьба. Посторонние, наверное, были бы этим изумлены, но всё же дело обстояло именно так. В основном не потому, что персонал Госбезопасности любил своего командующего, поскольку тот, честно говоря, не был особенно привлекательным человеком. Однако они искренне уважали его и, как бы не относилась к нему остальная часть вселенной, он обычно был неизменно вежлив с теми людьми, которые работали на него. Кроме того, единственным назначением в Госбезопасности, предоставлявшим большую ответственность или престиж — или шанс на продвижение по службе — было назначение в личную охрану самого гражданина Председателя.
Тем не менее, охрана самого ненавидимого во всей Народной Республике человека едва ли была синекурой. Только сумасшедший мог полагать, что имеет хотя бы самый незначительный шанс преодолеть заслон охраны Сен-Жюста, однако в историческом разрезе сумасшедшие имели прискорбно длинный перечень успешных покушений. Или, по крайней мере, убитых при покушениях неудачливых телохранителей. Так что все они имели привычку держаться начеку.
Это также помогало Цакакису с некоторой долей философского одобрения смиряться с неудобным графиком работы своего босса. Да, он делал жизнь Цакакиса нелегкой. Но он также ещё более затруднял для любого потенциального убийцы всякое разумное предсказание передвижений гражданина секретаря. И если привычка босса ломать без предупреждения тщательно разработанные графики гражданина лейтенанта и держала всю службу в напряжении, она также и препятствовала ей погрузиться в удобную самонадеянную рутину.
Цакакис жестко напомнил себе, что хотя отсутствие рутины было хорошей штукой, однако в настоящее время далось это ему невероятно тяжело. Он представления не имел, что могло заставить гражданина секретаря подняться на четыре часа раньше, однако было бы неплохо, если бы тот намекнул на то, что может так поступить, прежде чем отправился спать. Если бы он так поступил, то Цакакис и регулярный командир дневной смены могли бы должным образом согласовать свои графики. А в данном случае гражданин лейтенант был вынужден звонить гражданину капитану Рассел — вновь — для того, чтобы уведомить её о том, что гражданин секретарь Сен-Жюст в действительности не будет находиться дома, где она рассчитывала его застать, когда ей и её людям надо будет заступать на смену. Гражданин капитан, так же как и сам Цакакис, привыкла к этим внезапным и непредсказуемым переменам, однако это не сделало её намного счастливее от пробуждения в два часа утра, чтобы начать будить остальных членов своей команды. Это также ничуть не сделало её менее сварливой, и даже зная, что это не вина Цакакиса, она не преминула проехаться по нему только затем, чтобы сорвать своё раздражение.
Цакакис ухмыльнулся при воспоминании о вдохновенной брани Рассел и пространных комментариях относительно своей предполагаемой родословной. Гражданин капитан до свержения правительства Гарриса была сержантом морской пехоты и грубость её выражений славилась по всей Госбезопасности. Цакакис имел удовольствие знакомиться с ей стилем и словарём чаще чем большинство остальных и в некоторых случаях в этом было мало приятного, однако он всегда считал, что находится рядом с истинным мастером и сожалел, что его коммуникатор не был включен на запись, чтобы сохранить для потомства утренний шедевр. Он не был уверен, однако похоже было, что Рассел ни единого раза не повторилась.
Они дошли до личного кабинета гражданина секретаря и Цакакис, как только Сен-Жюст исчез в святая святых, спрятал улыбку и принял подобающее при исполнении служебных обязанностей выражение лица. Гражданин лейтенант потратил несколько секунд, чтобы проверить расположение остальных семерых охранников его команды в общем коридоре и приемной, предназначенной для секретаря Сен-Жюста, затем осторожно открыл непримечательную дверь и вошел. Пересёк тесную комнатку, уселся перед панелью наблюдения и включил её.
Сен-Жюст в большей степени чем прочие политические деятели шёл навстречу пожеланием своих телохранителей. Жизнь, проведенная в качестве профессионала в области безопасности, помогала ему оценить проблемы собственной охраны. И то, что всего лишь несколько триллионов человек желали бы его прикончить, давало некоторые дополнительные аргументы в пользу его уступчивости. Однако имелись один или два вопроса, в которых он не уступал, и одним из них был неизменный отказ от размещения вооруженного телохранителя непосредственно в его кабинете. Цакакис был бы счастливее, если бы ему позволили находиться там, где он мог держать гражданина секретаря под личным присмотром, однако он знал, как ему повезло, что не приходится выносить эксцентричные причуды и слишком частые истерики людей вроде гражданки секретаря Фарли. И, по крайней мере, Сен-Жюст не возражал против электронного наблюдения.
Цакакис снял мундир и повесил его на спинку другого стула, налил чашку кофе из стоящего в углу кофейника и удобно устроился проводить ещё одну благословенно унылую и скучную вахту.
* * *
Майор Алина Грику выругалась с тихой злобой. Черт его подери! Они знали, что он имел склонность к непредсказуемым поступкам, но какого дьявола он должен был выбрать именно эту ночь для того, чтобы страдать от бессонницы работоголика?
Она сдержалась, хотя это и было тяжело. Её ударная группа сидела буквально на головах друг у друга в переполненном грузовом отсеке гражданского аэрофургона без опознавательных знаков, а она сама с почти физической болью жаждала нормальной системы связи штурмового шаттла. И могла ощущать такое же напряжение своих людей. Каждый из них знал утвержденный план не хуже неё самой, что означало, что все они также знали, что тщательно срежиссированный график полетел ко всем чертям.
Грику не знала, почему сигнал о начале операции послали сейчас, со столь малым упреждением — для четких и аккуратных брифингов не было времени — но подозревала, что если она узнает причины, то они ей не понравятся. В голову лезло всякое, вроде утечки информации, а мысль о том, что телохранители их целей могут их поджидать, не была приятной.
А теперь это.
Она закрыла глаза и заставила себя обдумать ситуацию. При большом желании она могла бы использовать встроенный коммуникатор своей боевой брони для связи с генералом Конфлансом, однако это должно было быть последним средством. Она не слишком беспокоилась о безопасности защищенной связи, но Госбезопасность вела круглосуточное прослушивание и любые передачи на отведенной военным частоте, исходящие из гражданских аэрофургонов без опознавательных знаков, кружащих вокруг башни, в которой проживал командующий Госбезопасностью, вероятно пробудят всевозможные подозрения.
Грику не знала, почему сигнал о начале операции послали сейчас, со столь малым упреждением — для четких и аккуратных брифингов не было времени — но подозревала, что если она узнает причины, то они ей не понравятся. В голову лезло всякое, вроде утечки информации, а мысль о том, что телохранители их целей могут их поджидать, не была приятной.
А теперь это.
Она закрыла глаза и заставила себя обдумать ситуацию. При большом желании она могла бы использовать встроенный коммуникатор своей боевой брони для связи с генералом Конфлансом, однако это должно было быть последним средством. Она не слишком беспокоилась о безопасности защищенной связи, но Госбезопасность вела круглосуточное прослушивание и любые передачи на отведенной военным частоте, исходящие из гражданских аэрофургонов без опознавательных знаков, кружащих вокруг башни, в которой проживал командующий Госбезопасностью, вероятно пробудят всевозможные подозрения.
Хорошо. Если он не здесь, было всего лишь ещё одно место, где он мог находиться. И, может быть, это на самом деле к лучшему. Грику на самом деле вовсе не нравилась идея наброситься на Сен-Жюста у него дома. Убийством гражданских оптом и в розницу занималась Госбезопасность, а не они, но она знала, что если она и её штурмовая группа встретят в жилой башне какое-либо организованное сопротивление, случайные жертвы среди гражданских будут неизбежны. Но если он спозаранку уехал в офис, там вокруг него не будет никаких гражданских. Во всяком случае, никаких непричастных. Разумеется, оборотной стороной было то, что штаб-квартиру Госбезопасности едва ли можно было назвать легкой добычей. Однако в три часа утра бдительность охраны здания должна по меньшей мере несколько уменьшиться, а в компьютере её брони находилось то, что считалось полным на текущий момент планом башни. Что лучше всего, никто и не помыслит, что кто-либо может быть настолько безумен, чтобы напасть на людоеда в его собственном логове.
Вход
не должен представлять проблемы, заключила она. Выход, опять-таки, совершенно другое дело, но если им удастся захватить Сен-Жюста живым, у них будет весьма веский аргумент для прохода через защиту. А если им не удастся захватить Сен-Жюста — или, по крайней мере, его прикончить — тогда и они и все члены их семей навряд ли переживут опустошительные чистки, которые наверняка воспоследуют. От этой мысли её замутило, но на это не было времени. Планом операции предусматривалась атаки её команды на Сен-Жюста и команды капитана Виклоу на Роба Пьера одновременно и до того, как станут действовать другие, чтобы устранить их еще до того как поднимется общая тревога. А Виклоу не имел никакой возможности знать, что Сен-Жюст решил этом утром перебраться в другое место. Это означало, что она должна принимать решение быстро.
Она повернулась к пилоту.
— Пит, поворачивай. Похоже, что мы собираемся нанести визит гражданину секретарю в его офисе. — Она оскалилась в хищной усмешке. — Надеюсь, он не будет слишком огорчен, что мы не предупредили его о своём визите заранее.
* * *
Микис Цакакис зевнул и потянулся, затем скривился и снова потянулся к кофейной чашке. Мало что было скучнее наблюдения за тем, как кто-то сидит за столом и работает с документами. Однако скука была хороша. Любой телохранитель без колебаний согласился бы с этим, подумал он, затем фыркнул собственным мыслям и отпил кофе.
Он посмотрел на дисплей, показывающий движение вокруг башни. Происходящее снаружи не входило в зону его ответственности, но в эти сиротливые часы любое развлечение было благом.
Не то, чтобы там было на что посмотреть. Разумеется, ключевые отделы Госбезопасности работали круглосуточно, но население башни в ночную смену составляло менее половины обычного и стоянки аэрокаров были соответственно полупусты. Он лениво просматривал разные этажи и вновь поморщился. В освещении внутри этих огромных внутренних пещер не было никакого существенного различия, но они в этот ранний час всё же казались мрачными и пустынными.
Он пронаблюдал, как гражданский аэрофургон осторожно прошел через один из автоматизированных шлюзов защиты и приподнял бровь. Фургон был без опознавательных знаков, но с другой стороны множество машин Госбезопасности не несло опознавательных знаков и он задался вопросом, в какой секретной операции участвует эта.
* * *
Когда системы безопасности приняли код доступа, Алина Грику старательно сдержала вздох облегчения. Генерал Конфланс заверил её, что они сумели достать действующие коды системы внешнего контроля и она полностью ему доверяла, иначе её здесь вообще бы не было. Но она была ветераном, десятилетия назад познавшим Первое Правило Войны: Дерьмо Случается. Она взяла за правило считать, что любые сведения от разведки будут полны дерьма, поскольку в результате любые неожиданности оказываются приятными.
К сожалению, таковых неожиданностей было немного.
Однако на этот раз, похоже, наблюдалось исключение. Она разглядывала схему на дисплее шлема пока пилот тщательно естественным образом вел машину на заданное место парковки.
* * *
Его разбудил грохот взрывов.
Он не понял сразу, что это были именно взрывы. Он уже многие годы спал плохо, но этим вечером смог заснуть намного крепче обычного и поначалу посчитал это просто отдаленной грозой. Однако перейдя из глубокого сна к ошалелому бодрствованию он понял что это не могло быть громом. Апартаменты Председателя находились в самом сердце Народной Башни и были слишком хорошо звукоизолированы, чтобы звук простого грома потревожил их обитателя.
Он стряхнул сон и поднялся в кровати, а его пульс участился при новой серии взрывов. Они были ближе и он выскочил из постели и сунул голые ноги в ботинки, одновременно его рука скользнула под подушку и извлекла тяжелый пульсер военного образца.
Дверь в его спальню распахнулась и он полуприсел, вскидывая пульсер. Человек, показавшийся в проёме распахнутой двери вскинул руки и Роб Пьер едва не нажал на спуск, прежде чем узнал одного из своих телохранителей.
— Мы должны вывести вас отсюда, сэр! — воскликнул сержант Госбезопасности.
— Что происходит? — потребовал ответа Пьер — Где гражданин лейтенант Адамсон?
— Сэр, я не знаю. — голос телохранителя был сдавлен от напряжения и слова вылетали нечленораздельно следуя друг за другом с панической неповоротливостью, сдерживаемой лишь железной суровостью подготовки. — Они атакуют нас с крыши и снизу и у них более тяжелое оружие чем у нас. Пожалуйста, сэр! Нет времени для расспросов — вы должны уходить немедленно — или...
Пьер уже торопился к двери. То, что гражданин сержант даже не представлял, где находится гражданин лейтенант Адамсон, командир его личной охраны уже более двух стандартных лет, говорило кошмарные вещи о том, что должно творится за пределами его спальни. Но человек, сделавший себя хозяином Народной Республики Хевен, был не из тех, кто в критической ситуации замирает столбом, подобно кролику со Старой Земли, попавшему в свет фар автомобиля. Плечи сержанта госбезопасности немного расслабились, когда человек, которого он был обязан защитить даже ценой собственной жизни, начал двигаться; он повернулся и отступил в коридор.
Пьер был почти удивлен силой собственного страха, в то время, как казалось вся башня содрогалась от ярости взрывов и приближающегося боя. Он думал, что после столь многих вынесенных смертных приговоров, столькой крови, он и Смерть стали старыми друзьями. Но не тут-то было. Он был поражен, обнаружив, что несмотря на всю свою усталость и несчетное число раз, когда он желал, чтобы нашелся какой-нибудь путь — какой угодно — соскочить со спины тигра Народной Республики, он отчаянно желал жить.
В роскошно убранном коврами коридоре висело облако дыма и пыли и он мог слышать завывающую сирену пожарной тревоги, поскольку датчики температуры фиксировали ад, прорывающий себе дорогу к апартаментам Пьера. К гражданину сержанту присоединились еще три бойца Госбезопасности. У одного из них был легкий трехствольник, но остальные двое несли только пульсерные ружья и, за исключением гражданина сержанта, никто из них не принадлежал к его постоянной охране. Однако явным образом импровизированный отряд похоже хорошо знал, что делать. Они, оставив гражданина сержанта сразу за собой, образовали подвижный клин, перемещаясь перебежками по коридору. Пьер знал, что они направляются к аварийной шахте, замаскированной в его личном зале совещаний и улучил мгновение, чтобы помолиться о том, чтобы тот, кто бы ни стоял за этим нападением, не знал о шахте или о том, куда она ведёт.
А затем, внезапно, перестало иметь значение, знали они или нет. Пьер ощутил удар в спину, когда еще один взрыв, громче всех остальных, прогрохотал позади него. Гражданин сержант развернулся к Пьеру лицом, его правая рука подняла пульсер, а левая ухватила гражданина Председателя за воротник пижамы и буквально швырнула вдоль по коридору. Ноги Пьера оторвались от пола и он полетел подобно неловкой птице, пока один из вооруженных пульсерами солдат ГБ не поймал его и не припечатал к полу.