Несмотря на то что было предложено сто двенадцать дополнений и семьсот двадцать три небольших поправки, доклад не только удовлетворил руководство РККА, но и был рекомендован для специального издания. Комиссия решила, что командный состав армии и флота должен быть ознакомлен с его содержанием. Слишком уж основательным и всеобъемлющим он выглядел, да и с идеологической точки зрения являлся очень грамотным решением. Это оказалось настолько неожиданно, что на лице Тухачевского явственно отразилось удивление. Такого поворота событий он не ждал.
– Ну что же, – произнес не спеша и очень веско Сталин, – раз товарищи считают, что доклад товарища Тухачевского важен старшим командирам нашей армии, значит, их нужно с ним ознакомить. Народ должен знать своих героев. Как вы считаете, товарищ Тухачевский?
– Товарищ Сталин, – спокойным уставшим голосом произнес Михаил Николаевич, – я считаю, что товарищи, внесшие без малого тысячу правок и дополнений, не меньше меня заслуживают того, чтобы их имена вынесли на титульный лист доклада. Кроме того, без вашей инициативы и координации он бы вообще не появился. Поэтому я считаю правильным при публикации указать на то, что доклад подготовил коллектив авторов под вашим руководством, а не лично я. Ибо иначе это будет неправильно и неверно.
Сталин внимательно посмотрел в глаза Тухачевскому. Пожевал мундштук трубки. Шаг, нехарактерный для прежнего Тухачевского, как, впрочем, и для текущего руководства РККА, выбил его из колеи. Тот же Егоров просто спал и видел, чтобы его портреты висели на каждом углу, а газеты трещали без устали о его гениальности и беспрецедентном вкладе в дело революции во время Гражданской войны. А тут маршал, прославившийся своими амбициями и стремлением к личной славе так, что за глаза его называли «Бонапартом», вдруг отказывается от авторства доклада. И это при том, что его содержание выводило имя автора в первые ряды военных специалистов мира. Даже Шапошников, прежде жестко и бескомпромиссно критиковавший идеи и предложения Тухачевского, лишь одобрительно кивает, вытирая пот после длительного обсуждения.
– Хорошо, товарищ Тухачевский, – кладя на стол трубку, кивнул Сталин. – Я думаю, мы пойдем навстречу вашему предложению. Ведь так, товарищи? – обратился он к членам комиссии, которые решительно закивали с весьма довольными лицами. Наибольшее одобрение читалось на лицах тех, чье имя если и заслуживало упоминания, то только в качестве объекта критики. «А ведь он хорошо придумал», – улыбнулся в усы Сталин, смотря на цветущего Егорова, Буденного, Ворошилова и прочих «выдающихся» деятелей РККА. «Хорошо, если Тухачевский отныне будет и дальше пытаться работать в команде, не выпячивая личных заслуг. Но вдруг наш «Наполеон» решил нарядиться «Талейраном»? Вдруг все эти расшаркивания лишь начало работы с кадрами – моими кадрами? Неясно… И пока не пойму – глаз нельзя спускать с этого новоявленного «Лазаря».
Михаила Николаевича привезли домой часов в десять утра второго марта на легковом автомобиле… Он понимал, что Сталин вряд ли поверил ему, решив разыграть сложившуюся ситуацию с наибольшей выгодой для дела. Да и как все это выглядело с его стороны?
Амбициозный авантюрист, поняв, что прежний идейный лидер (Троцкий) в своих планах отводит ему роль жертвенного барана, и почувствовав на шее готовую затянуться петлю, резко меняет не только лагерь, но и тактику. Поскольку по эту сторону баррикады уже есть утвердивший свои позиции лидер по линии вооруженных сил, перебежчик вынужден отказаться от видимых амбиций и претензий на лидерство. Грубо говоря, спасая свою шкуру, волк решил прикинуться верным псом и, усердно виляя хвостом, ждет своего часа, когда хозяин на миг утратит бдительность и отвернется. То, что, «раскаявшись», он просил расстрелять себя как предателя, не может служить основанием для потери бдительности, ибо для него было намного лучше рискнуть головой сейчас, пока еще оставался шанс выкрутиться, чем ожидать, как через год-два ему подарят законную пулю в затылок. А его попытки вкладывать усилия в расположение не только лидера, но и членов новой команды, вообще выглядели подозрительно в глазах Сталина, ведь для него – опытного аппаратчика – такой шаг был очевидным маневром в области работы с кадрами, на которой он сам в свое время и смог выбраться в лидеры.
Впрочем, обновленный Тухачевский несильно переживал по этому поводу, потому что он твердо знал – личные амбиции для Сталина всегда были на втором месте по сравнению с общим делом. А угроза предстоящей большой войны не столько народов, сколько идеологий, заставляла Иосифа Виссарионовича очень трепетно относиться к любым грамотным специалистам. По крайней мере, воспоминания из прошлой жизни подсказывали Михаилу Николаевичу, что именно понимание неготовности к войне, раздутости эфемерного могущества РККА, которую создал в своих докладах Ворошилов, заставило Сталина инициировать пересмотр многих дел по «врагам народа». Многие, безусловно, были виновны, но грамотных людей было брать неоткуда, а угроза приближалась слишком быстро, нарастая с каждой секундой. Вот на этом Тухачевский и сыграл, попытавшись стать тем самым компромиссным специалистом, которого можно терпеть при дворе ради пользы общего дела. Но ему и этого было достаточно, потому что то, как к нему будет относиться Сталин потом, зависело только от результатов его работы. Его работы…
Глава 6
8 апреля 1936 года. Москва. Антипьевский переулок. Здание Наркомата обороны СССР.
Ранним утром в понедельник восьмого апреля одна тысяча девятьсот тридцать шестого года Михаил Николаевич Тухачевский вышел во двор, где его ждал легковой автомобиль, положенный ему по должности. Наступил первый рабочий день маршала после вселения в него сознания Агаркова. Вчера ему звонили из наркомата, сообщали о радостном событии и провели небольшую очередную провокацию – предлагали прислать новенький ГАЗ-М1 [16], который только начали выпускать малыми партиями. Но Тухачевский решил не искушать судьбу и отказался, сославшись на то, что ему хватает и ГАЗ-А. Разумная умеренность в быту, стремящаяся к аскетизму, и работа в команде – вот те два ключевых ориентира, которых Михаил Николаевич решил придерживаться в дальнейшем. Слишком отчетливо в его голове стояли картинки судебных процессов второй половины тридцатых годов, когда при обыске у старшего командного состава армии находили приличное количество предметов роскоши и вещей, не вписывающихся в облик строителя коммунизма. Этот подход, конечно, не спасет в случае чего, но важным кирпичиком очень даже выступит. В конце концов, если вождь народов ходит в обычном френче и весьма умерен в быту, то его маршалу уж точно неуместно проявлять большую пышность.
Накануне они всей семьей гуляли в парке «Сокольники», и, когда дочка убежала к аттракционам, Тухачевский отвел супругу чуть в сторону от гуляющей публики, и у них состоялся серьезный разговор.
– Пойми, Нин, – говорил он ей на ушко, – ситуация очень опасна. Мы теперь с тобой на виду. Даже дома. Даже ночью.
– Как это?
– Нашу квартиру прослушивают. За нами наружное наблюдение. Обрати внимание на неприметного мужчину возле второй колонны. Он за нами присматривает последние полчаса. Думаю, скоро он сменится, чтобы не примелькался.
– Почему? Что ты такое натворил?
– Нин, это долгая история. Я пробую заручиться доверием товарища Сталина. Он мне не верит из-за моих старых игр. Но я его смог заинтересовать. Теперь нам с тобой нужно стать образцовой советской семьей. Соберись. От этого зависит не столько моя карьера, сколько наша с тобой жизнь. Даже Светлана находится под ударом.
– А ты не можешь все бросить?
– Уже нет. Он, – Михаил Николаевич многозначительно поднял брови вверх, – не прощает малодушия. У нас с тобой теперь только две дороги: или стать образцовой советской семьей, или умереть. Я слишком заигрался.
– Что же ты такое натворил? – задумчиво покачала головой Нина Евгеньевна.
– Поверь, лучше тебе не знать. Да и неважно это. Ты поняла меня? Все правильно сделаешь?
– Постараюсь, – тяжело вздохнув, сказала она.
– И помни, мы-то умрем, это ладно, но и Света может пострадать.
– Образцовая советская семья? – с усмешкой произнесла жена. – Значит, эту … – она поджала губы, – ты теперь выставишь? [17]
– Переведу, – пожевав губы несколько секунд, произнес Тухачевский, – увольнять ее нельзя, это вызовет подозрение. Просто переведу куда-нибудь, а себе подберу какого-нибудь парня, чтобы даже слухов нельзя было пустить.
– И все?
– Все, – улыбнулся Тухачевский. – Ты ведь понимаешь, что облику и духу советского маршала совершенно не способствует разврат. Поэтому я и говорю – все. Одно дело погулять, другое дело – поставить под удар тебя и дочь. Да такой удар, который вы, скорее всего, не переживете. Я никогда на такое не пойду.
Тот тихий разговор «на ушко» прошел очень быстро, пока никого на платформе рядом не было. Но его вполне хватило. Нина Евгеньевна оказалась довольно сообразительной дамой. Вот с родственниками Михаилу Николаевичу переговорить не удалось, да и не особенно хотелось. Память подсказывала, что там все слишком сложно и неоднозначно, чтобы с кондачка туда влезать и учить их жизни. Да и для новой синтетической личности, объединившей старого Тухачевского и Агаркова, они были родственниками очень условно. Рисковать ради них он не хотел. По крайней мере, не сейчас.
Разрядив обстановку на личном фронте, маршал входил в здание наркомата в приподнятом настроении. Теперь можно было окунуться в работу, не оглядываясь на собственные тылы. Тем более что жизнь, конечно, еще не удалась, но явно стала налаживаться, – первое из узких и скользких мест было с горем пополам преодолено, и он получил некоторую свободу маневра в осуществлении планов предвоенного этапа. Главное теперь было не расслабляться и продолжать с упорством буйвола работать. Можно сказать, что настрой у маршала оказался такой, что хоть песню слагай, поэтому Ворошилов, к которому он явился первым делом, дабы доложить о выходе из отпуска, оказался слегка «контужен» от такого напора и решительности, выказывая острое нежелание что-либо решать здесь и сейчас. Ему хотелось посоветоваться, все обдумать, ибо сказывалось недельное сидение на ближней даче, от которого он еще не вполне отошел. Впрочем, Тухачевский не сдавался и после часовых дебатов, закончившихся звонком в Кремль, добился приказа по наркомату о создании рабочей группы, которой следовало сесть за разработку единой и непротиворечивой концепции Вооруженных сил СССР и схемы их развертывания, на основании доклада, который приняла шесть дней назад высокая комиссия.
Потом была беготня по организации дел. Оформление перевода Кузьминой, экстренный поиск нового секретаря, дача распоряжений по приведению кабинета маршала в надлежащий вид и многое другое. Текучка в основном. Однако домой он ушел только в полночь. Дела не ждали. Да, до войны был еще не один год, но и проблем имелось немало.
Глава 7
5 мая 1936 года. Москва. Кремль. Кабинет Сталина.
Раздался стук в дверь, после которого заглянул Поскребышев.
– Товарищ Сталин, – сказал он, – к вам товарищ Берия с докладом, как вы и просили.
– Хорошо. Пусть войдет, – кивнул Иосиф Виссарионович и устало потер виски. И восьмичасовой рабочий день, и хотя бы один выходной в неделю казались для него мечтой… такой далекой и недоступной.
Спокойным, уверенным шагом вошел Лаврентий, к которому с каждым днем Сталин начинал привыкать все больше и больше. Умный, аккуратный в оценках, исполнительный… и преданный делу человек. Таких бойцов у него было мало, слишком мало.
– Товарищ Сталин, обобщенные материалы по делу «Рой», – кивнул Берия на пухлую картонную папку с бумагами, которую держал в руках.
– Что-нибудь новое выяснили? – спросил Хозяин.
– Да, – слегка замялся Лаврентий. – Мы завершили предварительное обобщение материалов и пришли к выводу, что очень многие из фигурантов используются вслепую. Кое-кто оказался врагом, пробравшимся в партийные ряды, но намного больше выявилось других – введенных в заблуждение либо страдающих от избытка нереализованных амбиций.
– Вот как? – удивленно поднял брови Сталин. – Так получается, что Тухачевский соврал своим партийным товарищам?
– Мы внимательно изучали его доклад и можем твердо сказать, что он не врал. Кое-где всплывали несколько неточные формулировки, но это вполне объяснимо отсутствием у него опыта работы в НКВД. Но картина, обрисованная им, правильная. На текущий момент мы смогли выявить среди руководства Советского Союза в целом и в РККА в частности несколько обособленных фракций. Но их интересы противоречивы настолько, что выступить одним фронтом эти группы не в состоянии. У них нет никакого связующего звена. Единственный шанс, который смог бы устроить всех в той или иной мере – это озвученный объектом «Бонапарт» вариант Термидорианского переворота. И он был вполне реален. Но даже если мы и смогли бы его избежать, предприняв жесткие и решительные меры, то это все равно очень сильно ослабило бы Советский Союз.
– У этих фракций есть какая-нибудь идеологическая платформа?
– Нет. У каждой фракции были и остаются только свои интересы, которые они последовательно продвигают. Но чувство страха их очень хорошо сплотило бы, хотя бы на время. Именно на это и делался расчет «Тенью». Военный переворот и смещение законной власти в случае успеха не только спасали их от смерти, но и давали определенные перспективы. Совершенно точно можно сказать, что объект «Тень» предпринял бы ряд популистских шагов. Например, вполне мог вернуть порядки времен НЭПа и отменить коллективизацию на селе, что привело бы к серьезной его поддержке со стороны крестьян.
– Почему вы так считаете?
– Село недовольно коллективизацией, которая прошла с масштабными и грубыми перегибами из-за низкой компетентности назначенного сверху руководства на местах. Впрочем, даже на областных уровнях имеется приличное количество партийцев, которые совершенно ничего не понимают в сельском хозяйстве. Идеологический слом, безусловно, идет ударно и успешно. Но это только одна сторона вопроса. Проблема производства сельскохозяйственной продукции стоит перед нами очень остро, чем крестьяне недовольны. Не прошло и нескольких лет с тех пор, как их недовольство выливалось в весьма обширные восстания против советской власти. Сейчас мы держим ситуацию под контролем, но объект «Тень» – опытный демагог и легко обернет это недовольство в свою поддержку.
– Но товарищ Ягода мне докладывал, что ситуация на селе стабилизировалась.
– В целом – да, так и есть. И с каждым годом она действительно улучшается. Но крестьяне лишь смирились с текущим положением дел, и говорить о безоговорочной поддержке советской власти нет никакой возможности. Они уступили силе. Катастрофической ситуацию не назовешь, и за десять-пятнадцать лет спокойной работы мы смогли бы ее исправить, но у нас нет этих лет.
– А сколько у нас есть? – с легкой, хорошо скрываемой улыбкой спросил Сталин.
– Четыре, может быть, пять лет.
– То есть вы считаете, что «Бонапарт» прав?
– Курируя разработку «Бонапарта», я запросил у товарища Слуцкого анализ по обстановке в Испании. Если не вдаваться в подробности, то в испанском обществе наметился серьезный раскол, который продолжает прогрессировать. Вероятность Гражданской войны, о которой говорил «Бонапарт», крайне высока. Товарищ Слуцкий считает, что она начнется в самое ближайшее время – один-два месяца. Основными инициаторами восстания против законной власти станет армейское руководство и радикально настроенные граждане, склонные к фашистской идеологии. Поэтому мы ожидаем очень сильную поддержку повстанцев со стороны Берлина и Рима. Кроме того, ИНО уверено в том, что Германия и Италия прикладывают все усилия для того, чтобы подготовить и реализовать этот переворот. Для них он является шансом получить нового союзника.
– А Великобритания и Франция разве не вмешаются в этот конфликт?
– Вмешаются. Точно так же, как вмешались в процесс ликвидации демилитаризованной Рейнской области. То есть максимум осудят Германию публично, но не предпримут никаких решительных действий.
– И почему, по вашему мнению, Франция так и не решилась на военную реакцию?
– Достоверных сведений нет, – слегка замялся Берия. – Но ИНО считает, что это обусловлено чисто экономическими соображениями. И я с ним согласен.
– Поясните.
– Выдворение германских войск из Рейнской области потребует частичной мобилизации. По приблизительным расчетам ИНО, она обойдется Франции в сумму порядка тридцати миллионов франков в сутки. То есть примерно около восьми миллионов рублей. В условиях прогрессирующего бюджетного дефицита и общего роста социальной напряженности, Париж не рискнул. Да и в принципе не мог решиться на этот шаг. Товарищ Слуцкий считает, что Франция из-за прогрессирующего финансового кризиса сейчас практически не готова к войне.
– Значит, провокация Гитлера не была авантюрой?
– Да. Хороший стратегический расчет. Франция, по его мнению, это колосс на глиняных ногах. Кроме того, в ней растет влияние различных социалистических и коммунистических сил, которые не настроены на войну.
– Тогда почему «Бонапарт» считает, что Великобритания и Франция поддержат Германию с Италией в испанском конфликте? Это что, беспочвенное предположение?
– Нет. В случае, если они этого не сделают, то не получится создать решительного перевеса у одной из сторон конфликта, из-за чего возникнет соблазн попробовать свои силы или у германского блока, или у нас. И в Европе может начаться новая полномасштабная война, в которую они будут безусловно втянуты. Учитывая прогрессирующий экономический кризис, который сильно ударил по экономикам практически всех европейских государств, и рост социальной напряженности, это может привести к социалистическим революциям. Они этого боятся и постараются предотвратить такое развитие ситуации, даже пойдя на уступки Германии, в том числе и весьма серьезные. Мы считаем, что мнение «Бонапарта» о том, что Великобритания и Франция выступят против Германии только в случае непосредственной угрозы завоевания, более чем правдоподобно. До возникновения данной угрозы Лондон с Парижем будут на стороне Берлина, стараясь отсрочить начало крупномасштабной войны.