Он секунду подумал, кивнул собственным мыслям и распорядился:
– Кто-нибудь, вызовите Амтманна. Пусть тоже составит фоторобот своей хулиганки.
В русское посольство с просьбой выслать фотографию пропавшей туристки он позвонил самолично.
6 Так Катя или не Катя?
Мальчик Маня при ближайшем рассмотрении оказался Манфредом, а Муня – Эдмундом. Девочку Моню любящие австрийские родители с парижским шиком назвали Моникой, тем не менее из этой троицы только она одна была неподдельной землячкой Моцарта и Штрауса. А Муня и Маня приехали в Австрию по турпутевкам из России, где их немецкие предки пустили корни в незапамятные петровские времена. При этом раскидистые генеалогические древа Мони и Муни успешно произрастали в совершенно разных агроклиматических зонах: блондин был родом из Сибири, а брюнет – с Поволжья.
Чего ради Моня, Маня и Муня сбились в крепкое трио и какова природа объединившей их связи, я не спросила – постеснялась показаться неделикатной. Вдруг у людей порочная любовь втроем, а я им всю малину испорчу!
– Чего это ты испортишь? – обиделся внутренний голос. – Наоборот, ты поможешь им вернуться на путь истинный! С твоим участием люди смогут чинно и благородно разбиться на пары.
Я обдумала эту мысль, и она не показалась мне особенно противной. Новейшее общество «МММ» (Моня+Маня+Муня) на две трети состояло из весьма привлекательных индивидуумов. Хорошенько рассмотрев и сравнив внешность блондина и брюнета, я призналась себе, что они равно хороши. Мне было бы трудно отдать предпочтение одному или другому, если бы Маня не обладал дополнительным весомым достоинством: оно было неорганической природы и имело вид небольшого, с книжку, ноутбука.
– О! У вас «Мак»? – обрадованно вскричала я, разглядев фирменное «надкушенное яблоко» Apple за сетчатым окошком Маниного рюкзака.
– Тихо! – нервно заозирался Муня. – У нас еще и конопелька есть, но зачем же об этом кричать!
Я пропустила эту подозрительную реплику мимо ушей, потому что как раз прислушивалась к своему внутреннему голосу. А он настоятельно советовал мне быстренько подружиться с обладателем переносной компьютерной техники, потому что при наличии своего ноутбука в цивилизованной стране залезть в Интернет совсем не проблема. Не нужно бродить по городу в поисках компьютерных клубов, достаточно зайти в одно из тех многочисленных заведений, где в придачу к кормежке клиент при желании получает энную порцию интернет-часов. Смекнув, что у меня появился реальный шанс поискать информацию о самой себе в богатых закромах Всемирной сети, я внутренне приободрилась, однако мину скроила самую жалостливую.
– Манечка, миленький! Можно мне обратиться к вам с одной деликатной просьбой? – умильно спросила я, молитвенно сложив ладошки перед грудью.
Ее я постаралась максимально выпятить, так что ладошки выдвинулись довольно далеко.
– Лучше ко мне! – первым оценил убедительность моей просьбы белобрысый Муня.
– А то! – ответил брюнет.
В отличие от своего приятеля он был немногословен.
– Манечка, вы не могли бы сходить со мной в какой-нибудь ресторанчик с беспроводным Интернетом?
– Это интимный ужин или мы все приглашены? – опять влез с ненужным вопросом неугомонный Муня.
– Э-э-э… – я замялась. – Я с удовольствием пригласила бы всех, но у меня нет наличных. И я не знаю, сколько денег у меня на карточке.
– Боже, Катенька, о чем вы! – шустрый Муня галантно подхватил меня под локоток. – Какие деньги!
– Юро! – отчеканила внимательно слушающая Моника.
Это была ее первая реплика после прозвучавшего в самом начале нашей встречи короткого приветствия на немецком. Я вопросительно посмотрела на разговорчивого Муню:
– Какой еще Юра?
Любой Юра представлялся мне пятым лишним. При соотношении в компании женских и мужских особей «два к трем» без остатка разделиться на относительно непорочные пары было бы невозможно.
– Она говорит, какие именно деньги нужны: евро, – пояснил он, свободной рукой приобняв Монику за талию. – Так англичане говорят: «юро». Моничка у нас смышленая, она знает английский, а по-русски не говорит, но почти все понимает.
Тут я искренне позавидовала смышленой Моничке, потому что сама понимала и знала очень-очень мало. Прошло уже полночи и полдня с того малоприятного момента, как я обнаружила себя возлежащей на бухте строительной проволоки вблизи одной из архитектурных достопримечательностей австрийской столицы. И за все это время я выяснила только свое имя, причем такое неблагозвучное, что лучше бы его и не знать!
Тем временем блондин в продолжение прозаического разговора о валютных резервах протарахтел:
– Не волнуйтесь, Катенька, мы с Маней сами нынче очень даже при юрах, так что вполне можем угостить прекрасных дам праздничным обедом с Интернетом на десерт!
– В «Фазане» скоростной вай-фай, – молвил свое веское слово приятно молчаливый Маня.
– Идем в «Фазан»!
Шустрый Муня подмигнул мне левым глазом, а Монике – правым, быстро огляделся, определился с направлением и целеустремленно потащил нас нехоженой тропой поперек засиженного студентами газона к означенному заведению.
Интернет в «Фазане» был под стать названию заведения – быстрый как птица. Поэтому на выяснение подробностей интимной жизни Катерины Разотрипяты я потратила даже меньше времени, чем на последующий ужин. Правда, в отличие от ужина результаты виртуального поиска меня не только не удовлетворили, но даже огорчили и обескуражили.
Звучное и запоминающееся имя Екатерина Разотрипята в русскоязычном Интернете действительно упоминалось. Правда, безотносительно литературного творчества. В каком-то смысле Катерина и впрямь оказалась мастером слова, но только не художественного: она снискала себе прижизненную славу как великая разгадывательница кроссвордов и шарад. Всего пару месяцев назад эта знатная потрошительница крестословиц победила в престижном национальном конкурсе кроссвордистов, чему и была посвящена пространная статья-интервью в многотиражном издании «Великий и могучий». Столь интригующее название, способное придать самый высокий пафос мужскому журналу низменной эротической направленности, носила еженедельная газета, издающаяся в Екатеринодарском крае.
– Ага! – со значением изрек внутренний голос, едва мы с ним прочитали самый первый вопрос интервью: «Екатерина Максимовна, в нашем крае вы единственный титулованный кроссвордист. Как вам это удалось?» – Значит, ты живешь в Екатеринодаре!
– Боюсь, что нет, – возразила я, прочитав бойкий ответ Е.М. Разотрипяты: «Я шла к этой победе всю свою долгую жизнь, все семьдесят с гаком лет!»
Не знаю, как насчет неведомого «гака», но семидесятилетнего опыта в моем жизненном багаже совершенно точно не имелось!
– Ну что я могу сказать по этому поводу? – задумчиво протянул внутренний голос. – Либо ты не та Разотрипята…
– Хорошая рифма, – машинально похвалила я, отметив, что какой-то литературный талант у меня все-таки есть.
– Либо для своих лет ты удивительно хорошо сохранилась, – закончил он.
Это было похоже на комплимент, но даже он меня не обрадовал. Хмурясь, я пошарила на Яндексе и в Гугле, но никакой другой Кати Разотрипяты не нашла. Зато я откопала и внимательнейшим образом изучила еще пару газетных статеек о бабульке-кроссвордистке.
Екатерина Максимовна Разотрипята при ближайшем рассмотрении оказалась презанятной старушенцией. Судя по всему, она не испытывала недостатка в наличных средствах к существованию, каковые щедро тратила на периодику с головоломками. В одном из интервью бабушка призналась, что киоскерша из ближайшей точки «Роспечати» ее просто обожает, потому что охочая до кроссвордов Екатерина Максимовна не один год подряд исправно сметает с полок все тематические издания. В связи с этим у меня сложилось впечатление, что суммы, которые азартная старушка регулярно тратит на прессу с шарадами, сопоставимы с ее выигрышами. Это меня обеспокоило: я заподозрила, что банковский счет Катерины Разотрипяты может не выдержать серьезного кровопускания вроде покупки за безналичный расчет долгосрочного абонемента на трехразовое питание в венской булочной.
– Другими словами, ты полагаешь, что Катерина Разотрипята – это не ты, а ты – не она? – правильно уловил основную мысль мой внутренний голос. – Просто в твоем распоряжении случайно оказалась ее банковская карточка?
– Возможно, вместе с курткой, в которой она была зашита. Кстати, это характерно для наших русских бабушек – делать запасы на черный день, – предположила я, испытав острый приступ жалости к самой себе.
Неужто в прежней жизни и в другой стране я тоже была нищей бродяжкой?! Такой неимущей, что даже пенсионерка подала мне на бедность курточку со своего плеча?!
Неужто в прежней жизни и в другой стране я тоже была нищей бродяжкой?! Такой неимущей, что даже пенсионерка подала мне на бедность курточку со своего плеча?!
– Очень неприятная мысль, – сказал внутренний голос, откровенно устрашившись наскоро обрисованной ретроспективы.
Я угрюмо задумалась, и в моем интернет-походе образовался долгий привал. Моня, Маня и Муня, наблюдавшие за мной из противоположного угла зала, решили, что нам пора воссоединиться, и прислали гонца с вестью о том, что стол накрыт к обеду.
Гонцом стал белокурый Муня. Когда он вырос передо мной, как Сивка-Бурка (тот еще жеребец!) и улыбнулся хитрой мальчишеской улыбкой, я вдруг подумала, что не имеет особого значения, кем я была раньше – нищенкой или принцессой. Главное – кто я есть сейчас: молодая красивая девушка, которая в силу возраста и природного обаяния легко приобретает новых друзей, преимущественно мужского пола. Тут я оглянулась на Маню – он тоже мне улыбался – и подумала, что один друг хорошо, а два – еще лучше. И когда получасом позже, после сытного обеда с веселящим пивом, Маня и Муня совершенно по-дружески спросили, какие у меня планы на этот вечер, эту ночь и всю следующую неделю, я с подкупающей честностью ответила, что не знаю. Не скрою: я предполагала получить более или менее нескромное предложение и не ошиблась в своих расчетах.
– Давай с нами? – зазывно улыбаясь, спросил чернокудрый Маня.
– Мы путешествуем по Европе на автомобиле, – объяснил белобрысый Муня. – Правда, все самое интересное ты пропустила, мы уже возвращаемся домой.
– В Россию?! – Такой удачи я даже не ожидала.
– Ну не сразу. Сначала посмотрим Швейцарию, Германию, Чехию и Польшу, – кивнул немногословный Маня.
– Польшу не зря называют «черным ходом в Европу», говорят, там граница такая дырявая, что грех ее не нарушить. Соглашайся! – жарко зашептал мне внутренний голос.
Я не поняла, какого он ждет от меня согласия – на автопробег по бывшим соцстранам или на прорыв государственной границы, но не заставила себя упрашивать и произнесла веское «Да!» с такой радостной готовностью, словно это была клятва Золушки на бракосочетании с Принцем.
Кстати, за прекрасного королевича запросто мог сойти любой из моих новых друзей. И судя по тому, как заинтересованно поглядывали на меня Маня и Муня, я казалась им вполне подходящей Золушкой.
Похоже было, что моя жизнь – в том числе и личная – начала налаживаться.
7. Алла
Я прикатила в аэропорт на такси, потому что этот вариант показался мне более надежным, чем бюджетная поездка на рейсовом автобусе. Не зная, как тут у них в Австрии с дорожными пробками, я на всякий случай запланировала время на переезд с часовым запасом, и весь он вместе с бонусным двадцатиминутным довеском от лихого венского таксиста достался мне в единоличное пользование.
Полтора часа я бродила по пустому и неуютному залу ожидания! Галопировала по кругу, нервно чертыхаясь, взволнованно заламывая руки и вызывая живой интерес только у раздвижных дверей, которые с намеком разъезжались всякий раз, когда я пробегала мимо них. А по окончании девяностоминутной пытки затянувшимся ожиданием выяснилось, что мои жертвы были напрасны, с тем же успехом я могла кружить по своему гостиничному номеру, оттаптывая золоченые львиные лапы помпезным табуреткам. Оказывается, наши мальчики вообще не нуждались в том, чтобы их кто-то встречал!
Во-первых, Инкин любимый мужчина капитан Кулебякин – я раньше этого не знала – в своем Институте МВД вполне сносно обучился немецкому. Во-вторых, мой собственный любимый мужчина, Инкин братец Казимир, перед лицом реальной опасности остаться единственным ребенком в своей нескучной семейке опустошил фамильные золотовалютные закрома и явился в капиталистическую Австрию состоятельным, как младой олигарх. Во-третьих, Инкин любящий папа Борис Акимович (настоящий полковник!) поднял по тревоге боевое братство от Москвы до самых до окраин и подключил к спецоперации по спасению дочурки такие силы, о которых мирные граждане говорят исключительно почтительным шепотом.
В результате эти два чудо-богатыря – Кулебякин и Зяма – волшебным образом получили шенгенскую визу за один день и прилетели в Вену как особо важные персоны. Их даже не выпустили в общую дверь, как всех остальных пассажиров аэрофлотовской «тушки», а почтительно свели по особому трапу две красотки стюардессы. И прощались с ними прелестные воздухоплавательницы так горячо и нежно, что я, глядя на это эротическое безобразие, испытала труднопреодолимый порыв окончательно осиротить Бориса Акимовича и Варвару Петровну, собственноручно лишив жизни их беспутного великовозрастного сынка.
Впрочем, самонадеянный Зяма даже не понял причины, по которой я попыталась задушить его в объятиях.
– Вижу, ты соскучилась! – одобрительно похлопав меня пониже спины, сказал он.
И поверх моего плеча послал обольстительную улыбку стюардессам, которые увязались за ним с летного поля, как мерзкие голохвостые твари за Гаммельнским крысоловом.
В отличие от Зямы Кулебякин был суров и непокобелим. На стюардессочек он не глядел, да и мне подарил лишь один-единственный долгий взгляд. В нем, залакированный скупой мужской слезой, светился немой укор: «Что ж ты, Трошкина, не уберегла подругу?» Я виновато шмыгнула носом и развела руками.
Позу вешалки я приняла совершенно напрасно – бессовестный Зяма тут же нацеплял на меня своих хурджинов. Мужественный капитан Кулебякин, услышав мой слабый стон, обернулся, благородно освободил меня от Зяминого багажа и с досадой спросил нашего общего друга:
– Не пойму, Зямка, зачем ты столько тряпок набрал?
– Ну привет! – обиделся наш франт. – Не в деревню, чай, приехали! В столицу просвещенной Европы! Что же, мне тут в самых обычных посконных портах ходить?
Я фыркнула. Казимир Кузнецов не только знатный ловелас, но и великий художник-дизайнер, сильно озабоченный соответствием своей наружности своему же творческому потенциалу. Ничего самого обычного он и дома-то не носит. В дальнюю дорогу Зямочка оделся почти непритязательно: снизу на нем были штаны из болотно-зеленого, в широкий рубчик, вельвета, с большими присборенными карманами из изумрудной с золотом парчи, а сверху – узкий бархатный камзольчик цвета увядшей травы, украшенный большими золотыми пуговицами, похожими на среднего размера елочные шары. Стройную шею изящного кабальеро обвивал платок из кремового шифона с узором из крошечных бурбонских лилий, буйную мелированную голову венчал зеленый замшевый берет с настоящим павлиньим пером. Картину дополняли мягкие сафьяновые сапожки и ювелирный гарнитур из желтого золота с красными кораллами, выточенными в форме больших кривых зубов – комплект составляли брутальное ожерелье и одна пиратская серьга. Разноплеменный люд в международном аэропорту города Вены на скромное убранство моего возлюбленного дизайнера засматривался вплоть до остолбенения.
– Ну рассказывай! – скомандовал капитан Кулебякин, когда мы разместились в такси.
Вообще-то, я уже рассказывала ему историю таинственного исчезновения Кузнецовой по телефону, но тогда необходимость экономить каждый евроцент (международный звонок – удовольствие дорогое!) лишила меня обычного красноречия. Теперь я развернулась во всей красе, выдав двадцатиминутный драматический монолог с классическим вопросом в финале: «Что делать?» Однако у многоопытного опера Кулебякина нашлось с полсотни более узких вопросов. Далеко не все из них я сумела укомплектовать ответами, которые могли удовлетворить нашего милицейского товарища. Поэтому сразу по прибытии в гостиницу капитан распихал по карманам стребованные с Зямы австрийские деньги и собственные российские документы, надвинул поглубже бейсболку с патриотичным значком зимней Олимпиады в Сочи-2014 и отправился выжимать оперативную информацию из венских коллег.
Зяма в образе невинно любопытствующего («Ну-ка, ну-ка, посмотрим, как ты тут устроилась!») заглянул ко мне в номер и, легко преодолев мое слабое сопротивление, примерно на полчасика устроился в нем вместе со мной. Затем он принял душ, переоделся из дорожного в домашнее (коричневые с металлической нитью джинсы в художественных разводах бронзовой патины, мягчайший джемпер из кашемира цвета «мокко» и замшевые мокасины) и отправился искать источник информации среди гостиничного персонала.
Я уже знала, что в числе горничных есть разбитные девахи украинского происхождения, и нисколько не сомневалась, что обольстительный Казимир Кузнецов быстро найдет с ними общий язык. То, что поиск общего славянского языка пройдет по большей части в горизонтальной плоскости уединенных горниц, также не вызывало у меня никаких сомнений, но я наступила на горло своей ревности и не приковала Великолепного Казимира к изголовью своей кровати противоугонной цепью для велосипеда (прикупленной в скобяной лавке венского захолустья двумя днями раньше как сувенир для соседского пацаненка Васьки).