— Сказала, папа, сказала! Ты совсем не обращаешь на меня внимания. Так увяз в своих биоинженерных слушаниях, что ничего не замечаешь.
— Но ведь это очень важные слушания, милочка, — возразил сенатор. — В скором времени человечеству предстоит принять решение: как быть со всеми этими планетами, которые мы открываем. И я заявляю тебе, что только безумец мог предложить создавать на них земные условия. Подумай, сколько времени и денег проглотит эта работа.
— Кстати, совсем забыла, — сказала Элин. — Мама звонила. Сегодня вечером ее не будет дома. Она прослышала о грозе и решила остаться в Нью-Йорке.
— Прекрасно, — проворчал сенатор. — В такую ночь лучше не путешествовать. Как ей понравился Лондон? Она что-нибудь говорила?
— Она в восторге от спектакля.
— Мюзик-холл, — пояснил сенатор Блейку. — Возрождение древнего развлечения. Очень примитивного, по-моему. Жена прямо больна им. Она у нас человек с претензией на тонкий художественный вкус.
— Какие ужасы ты говоришь! — воскликнула Элин.
— Ничуть не бывало, — ответил сенатор. — Это правда. Однако вернемся к биоинженерии. Может быть, у вас есть на сей счет какое-то мнение, мистер Блейк?
— Нет, вряд ли, — ответил Блейк. — По-моему, я несколько утратил связь с ходом вещей.
— Утратили связь? Да, так и должно было случиться. Эта шумиха вокруг звезд. Теперь я вспоминаю. Вы были в капсуле, и вас нашли какие-то шахтеры с астероидов. В какой системе?
— В окрестностях Антареса. Маленькая звезда, безымянная, только с номером. Но я ничего этого не помню. Меня не оживляли, пока не привезли в Вашингтон.
— И вы ничего не помните?
— Ничегошеньки, — ответил Блейк. — Моя сознательная жизнь началась меньше месяца назад. Я не знаю ни кто я такой, ни…
— Но у вас есть имя.
— Просто удобства ради, — сказал Блейк. — Я сам его себе выбрал. Джон Смит тоже сгодилось бы. Должен же человек иметь какое-то имя.
— Однако, насколько я помню, какие-то подспудные знания у вас были.
— Да, в том-то и странность. Я знал о Земле, о ее народе, о его обычаях, но во многих отношениях я безнадежно отстал от жизни. Я не перестаю удивляться. Я спотыкаюсь о незнакомые традиции, верования, слова.
— Не надо об этом, — тихо сказала Элин. — Мы не хотим показаться излишне любопытными.
— Ничего, — ответил Блейк. — Я смирился с этим положением вещей. Я попал в странную обстановку, но когда-нибудь, возможно, узнаю все. Может быть, вспомню, кто я такой, где и когда родился, что случилось там, в космосе. А пока, как вы понимаете, я здорово озадачен. Однако здесь все проявили такт, мне подарили жилище. Меня не беспокоят. Дом в маленькой деревушке…
— В деревушке? — спросил сенатор. — Я полагаю, он где-то неподалеку?
— Даже и не знаю, — ответил Блейк. — Со мной произошло нечто странное. Я не знаю, где нахожусь. А деревня называется Мидлтон.
— Это рядом, в долине, — сказал сенатор. — Отсюда и пяти миль не будет. Похоже, мы соседи.
— Я вышел прогуляться после обеда, — рассказал им Блейк. — И смотрел на горы из внутреннего дворика. Близилась гроза. Огромные черные тучи и молнии, но до них было еще порядочно далеко. А потом я вдруг оказался на холме за ручьем, напротив вашего дома. Шел дождь, и я насквозь промок.
Он умолк и осторожно установил свой бокал с коньяком на каменную плиту под очагом. Он посмотрел сначала на отца, потом на дочь.
— Вот так все и было, — добавил Блейк. — Я знаю, это звучит дико…
— Это звучит как нечто совершенно невероятное, — ответил сенатор.
— По-видимому, да, — согласился Блейк. — Причем дело не только в пространстве, но и во времени тоже. Я не просто очутился в нескольких милях от места, где стоял. Когда я вышел во дворик, только-только начинало смеркаться, а теперь уже ночь.
— Мне очень жаль, что этот болван-охранник ослепил вас фонарем. Должно быть, оказаться здесь уже было достаточным потрясением. Я не просил охраны. Я даже не хочу иметь ее. Но Женева требует, чтобы ко всем сенаторам была приставлена стража. Почему, — я толком и не знаю. Уверен, что в мире нет кровожадных людей. Наконец-то Земля стала цивилизованной, по крайней мере, отчасти. Хотя на это ушли долгие годы.
— Но из-за этого биоинженерного вопроса страсти тут накалились, — сказала Элин.
— Он привел лишь к более решительной политике, — возразил сенатор. — И нет никаких причин…
— Есть, — ответила она, — есть. Все эти фанатики, почитающие Библию, все эти заклятые ретрограды и рутинеры ополчились против биоинженерии.
Она повернулась к Блейку.
— Известно ли вам, что сенатор, который живет в доме, построенном триста лет назад, и кичится тем, что в нем нет ни единого технического новшества…
— А повар? — перебил сенатор. — Ты забываешь о поваре.
Она пропустила его слова мимо ушей.
— …и кичится тем, что в доме нет ни единого технического новшества, связался с шайкой сумасбродов, с архипрогрессивистами, сторонниками далеко идущих преобразований?
— Никаких таких далеко идущих преобразований, — возразил сенатор. — Обыкновенный здравый смысл. Создание земных условий на одной планете обойдется в триллионы долларов. Гораздо быстрее и за умеренную цену мы сможем сконструировать человеческую расу, способную жить на этой планете. Вместо того чтобы подгонять планету под человека, мы подгоним человека под планету.
— В том то и соль, — сказала Элин. — Мысль о переделке человека стала твоим противникам поперек горла. Это существо уже не будет человеком.
— Возможно, его наружность и будет иной, — возразил сенатор, — но человеком оно по-прежнему останется.
— Разумеется, вы понимаете, что я не противница сенатора, — сказала Элин Блейку. — Но иногда бывает ужасно трудно заставить его осознать, с чем он столкнулся.
— Моя дочь выступает как адвокат дьявола, — пояснил сенатор. — И порой это приносит пользу. Но сейчас в этом нет особой нужды. Я и так знаю, насколько ожесточенно действует оппозиция.
Он взял графин. Блейк покачал головой.
— Может быть, я сумею как-то добраться до дому? — сказал он. — Тяжелый выдался вечерок.
— Переночевали бы у нас.
— Спасибо, сенатор, но если есть какая-то возможность…
— Разумеется, — ответил сенатор. — Кто-нибудь из охранников вас отвезет. Лучше воспользоваться наземной машиной: такая ночь не для леталок.
— Буду очень признателен.
— У одного из охранников появится возможность сделать полезное дело, — сказал сенатор. — Ему, по крайней мере, не будут мерещиться волки. Кстати, вы там, на улице, не видели волка?
— Нет, — ответил Блейк, — волка я не видел.
Глава 4
Майкл Даниельс стоял у окна и смотрел, как наземная обслуга на Риверсайде, по ту сторону бульвара, помогает домам заходить на посадку. Черные фундаменты влажно поблескивали в ночи, а в четверти мили от них лежал, как чернильно-черный лист, отражавший посадочные огни, Потомак.
Один за другим дома неуклюже спускались с затянутого тучами неба, становились на отведенные для них постаменты, покачивались, осторожно подгоняя посадочные решетки под рельеф фундаментов.
Пациенты прибывают, подумалось Даниельсу. А может, сотрудники возвращаются после выходных. Хотя тут могли оказаться и люди, не связанные с больницей, не сотрудники и не пациенты. Город набит битком: через день или два начнутся окружные слушания по вопросам биоинженерии. Спрос на участки огромный, и передвижные дома втискивали повсюду, где только могли найти стоянку.
Далеко за рекой, где-то над Старой Вирджинией, заходил на посадку корабль. Его огни тускло светились сквозь туман и изморось. Корабль направлялся к космопорту. Следя за его полетом, Даниельс гадал, с какой далекой звезды он сюда прибыл. И как долго не был дома? Даниельс грустно улыбнулся своим мыслям. Эти вопросы он задавал себе всегда, с самого отрочества, пребывая в твердой уверенности, что в один прекрасный день отправится в звездные странствия. Хотя Даниельс знал, что нынче всякий мальчишка мечтает о путешествии к звездам.
Влага стекала изломанными ручейками по гладким оконным стеклам, а там, за окнами, все приземлялись парящие дома, занимая немногие незанятые фундаменты. Несколько сухопутных машин плавно проскользили по бульвару. Воздушные подушки широкими веерами поднимали с мокрой земли водяную пыль. Вряд ли в такую ненастную ночь в воздухе много леталок.
Ему давно пора домой. Малыши, наверное, уже спят, но Черил еще не ложилась, ждет его.
На востоке, на границе поля зрения, глаз различал светящуюся отраженным светом прозрачно-белую колонну. Она высилась возле реки, воздвигнутая в честь первых астронавтов, которые пятьсот с лишним лет назад поднялись в космос, чтобы облететь вокруг Земли, — поднялись, увлекаемые грубой необузданной силой, порожденной химической реакцией.
Вашингтон, подумал Даниельс, город, где разрушаются дома, где полным-полно памятников; нагромождение мрамора и гранита, густо поросшее мхом древних воспоминаний, покрывавшим его сталь и его камень. Дух некогда великой мощи еще висел над городом. Бывшая столица старой республики, превратившаяся ныне в местопребывание провинциального губернатора, по-прежнему куталась, будто в мантию, в атмосферу своего былого величия.
По мнению Даниельса, лучше всего город смотрелся именно сейчас, когда на него упала мягкая влажная ночь, создающая иллюзорный фон, по которому движутся призраки.
Приглушенные звуки ночной больницы наполняли комнату, будто шепот, — тихая поступь бредущей по коридору сиделки, смягченное громыхание тележки, негромкое жужжание призывного звонка на посту медсестры, находившемся напротив, через коридор…
За спиной Даниельса кто-то распахнул дверь. Он резко обернулся.
— Добрый вечер, Горди.
Гордон Барнс — врач, живущий при больнице, — улыбнулся Даниельсу.
— Я думал, ты уже ушел, — сказал он.
— Как раз собираюсь. Перечитывал доклад, — он указал на стоявший посреди комнаты стол.
Барнс взял в руки папку с бумагами и взглянул на нее.
— Эндрю Блейк, — сказал он. — Это просто невероятно. Сколько Блейку лет, по-твоему? На сколько он выглядит?
— Не больше тридцати, Майк. Хотя, как мы знаем, хронологически ему может быть лет двести.
— Будь ему тридцать, можно было бы ожидать некоторого ухудшения функций, не правда ли? Организм начинает изнашиваться в двадцать с небольшим лет, функции затухают, и с приближением старости этот процесс все ускоряется.
— Известное дело, — ответил Барнс. — Но у этого Блейка, как я понимаю, все иначе?
— Вот именно, — сказал Даниельс. — Это идеальный экземпляр. Он молод. Он более чем молод. Ни единой слабинки, ни единого изъяна.
— И никаких данных относительно его личности? Даниельс покачал головой.
— В космическом министерстве прошерстили все бумаги. Он может оказаться любым из многих тысяч людей. За последние два века несколько десятков кораблей попросту исчезли. Взлетели — и ни слуху ни духу. Он может оказаться любым из людей, находившихся на борту этих кораблей.
— Его кто-то заморозил, — сказал Барнс, — и засунул в капсулу. Может быть, это нам что-то подскажет?
— Ты хочешь сказать, что он был такой важной птицей, что кто-то попытался его спасти?
— Нечто в этом роде.
— Вздор, — ответил Даниельс. — Выкинули человека в космос, а какова вероятность, что его снова найдут? Один к миллиарду? Один к триллиону? Не знаю… Космос огромен и пуст.
— Но Блейка нашли.
— Да, знаю, его капсула залетела в солнечную систему, которую заселили менее ста лет назад, и Блейка обнаружила бригада шахтеров с астероидов. Капсула пошла по орбите вокруг астероида, они увидели, как она блестит на солнце, и им стало любопытно. Слишком уж ярко она сверкала, вот они и размечтались: нашли, мол, исполинский алмаз или что-то вроде этого. Еще несколько лет, и он бы грохнулся на астероид. Попробуй-ка вычислить его шансы.
Барнс положил папку на стол, подошел к окну и стал рядом с Даниельсом.
— Я с тобой согласен, — сказал он. — Смысла во всем этом мало. Но судьба помогла парню. Даже после того, как его нашли, кто-то мог взломать капсулу. Они знали, что внутри человек. Капсула была прозрачная, и они видели его. Кому-то могло взбрести в голову оттаять и оживить его. Быть может, этим стоило заняться. Возможно, ему было известно нечто ценное для них, как знать…
— Пользы от него… — ответил Даниельс. — Но это уже второй интересный вопрос. Разум Блейка совершенно пуст, если не считать общего фона, причем такого фона, который человек мог бы получить только на Земле. Он знает язык, обладает человеческим мировоззрением и знаниями по основным вопросам обычного человека, живущего двести лет назад. И все. Что могло с ним произойти, кто он такой и откуда родом, он совершенно не помнит.
— Нет никаких сомнений в том, что он — уроженец Земли, а не одной из звездных колоний?
— Похоже, что нет. Когда мы его оживили, он уже знал, что такое Вашингтон и где он находится, но все еще считал его столицей Соединенных Штатов. Знал он и многое другое, такое, что мог знать только землянин. Как ты понимаешь, мы протащили его через целую кучу тестов.
— Как у него дела?
— Судя по всему, хорошо. Я не получал от него вестей. Он живет в маленькой общине к западу отсюда, в горах. Он решил, да и я тоже, что ему нужно немного отдохнуть, нужно время, чтобы прийти в себя. Вероятно, это даст ему возможность поразмыслить, нащупать свое прошлое. Может, теперь он уже начинает вспоминать, кем и чем он был. Это не моя затея — я не хотел ничем его утруждать. Но мне думается, что, если он все вспомнит, это будет вполне естественно. Он и сам немного расстроен положением дел.
— А если вспомнит, расскажет тебе?
— Не знаю, — ответил Даниельс. — Может быть, и расскажет. Но я не связывал его никакими обещаниями. Это, по-моему, было бы неразумно. Пусть делает все по собственной воле, а если у него возникнут затруднения, он, наверное, свяжется со мной.
Глава 5
Блейк стоял во внутреннем дворике и смотрел, как удаляются красные стоп-сигналы быстро движущейся по улице машины. Дождь прекратился, и в просветах между стремительно летящими тучами виднелись немногочисленные звезды. Дома на улице стояли черные, горели только лампочки во дворах; в его собственном доме была освещена прихожая — знак того, что дома поджидают хозяина. На западе громоздились горы — черное пятно на фоне неба.
Дул холодный северо-западный ветер. Блейк плотно запахнул на груди коричневый шерстяной халат, закутался в него до самых ушей, съежился и, пройдя через дворик, поднялся по короткой лестнице с тремя ступеньками к двери. Та открылась, и он шагнул внутрь.
— Добрый вечер, сэр, — сказал Дом и добавил укоризненно: — Похоже, вы припозднились.
— Со мной что-то случилось, — ответил Блейк. — Не знаешь, что бы это могло быть?
— Вы покинули внутренний дворик, — сказал Дом, негодуя: от него требовали сведений, которых он не мог дать. — Вам, разумеется, известно, что наша опека не распространяется за его пределы.
— Да, — промямлил Блейк, — известно.
— Вы должны были сообщить нам о том, что уходите, — строго сказал Дом. — Вы могли бы условиться о связи с нами. Мы бы снабдили вас соответствующей одеждой. А так что получается? Я вижу, вы вернулись в одежде, отличной от той, которая была на вас, когда вы уходили.
— Я взял ее взаймы у друга, — ответил Блейк.
— Пока вас не было, на ваше имя поступило сообщение, — сказал Дом. — Оно в почтографе.
Почтограф стоял сбоку от входа. Блейк вытащил торчавший из передней стенки листок бумаги. Записка, выведенная аккуратным четким почерком, была краткой и официальной. В ней говорилось: «Если мистер Эндрю Блейк сочтет удобным для себя связаться с мистером Райаном Уилсоном из городка Уиллоу-Гроув, он сможет узнать нечто чрезвычайно полезное».
Блейк осторожно держал бумажку в пальцах. Невероятно, думал он. Это пахнет мелодрамой.
— Уиллоу-Гроув? — переспросил он.
— Мы посмотрим, где это, — ответил Дом.
— Будьте добры! — проговорил Блейк.
— Ванна сейчас будет готова, — сказал Дом. — Если, конечно, вы хотите.
— И еду недолго сварить! — крикнула Кухня. — Что желаете, хозяин?
— Как насчет яичницы с ветчиной и пары ломтиков поджаренного хлеба?
— Мне одинаково легко сделать все что угодно, — сказала Кухня. — Гренки с сыром? Омар?
— Яичницу с ветчиной, — заявил Блейк.
— Как быть с обстановкой? — спросил Дом. — Мы неприлично долго не меняли ее.
— Нет, — устало ответил Блейк, — оставь все как есть. Не трогай обстановку. Какая разница…
— Еще какая, — резко произнес Дом. — Существует такая штука, как…
— Оставь ее в покое, — повторил Блейк.
— Как вам угодно, хозяин, — сказал Дом.
— Сначала поесть, потом — в ванну, — проговорил Блейк. — И спать. У меня был трудный день.
— А что с запиской?
— Пока не думай о ней. Утром все решим.
— Городок Уиллоу-Гроув находится к северо-западу отсюда, — сказал Дом. — Пятьдесят семь миль. Мы посмотрели по карте.
Блейк пересек гостиную, вошел в столовую и уселся за стол.
— Вам надо прийти и забрать еду, — заявила Кухня. — Я не могу ее вам принести!
— Знаю, — ответил Блейк. — Скажешь, как только все будет готово.
— Вы уже сидите за столом!
— Человек имеет право сидеть там, где пожелает! — вспылил Дом.
— Да, сэр, — воскликнула Кухня.
Дом снова умолк, а усталый до изнеможения Блейк пересел в кресло. Он заметил, что в комнате мультобои. Хотя, если вдуматься, это даже и не обои, на что Дом указал Блейку еще в день его приезда.