– Как же попасть на фронт! Уже везде писал, ходил с рапортами сам – бесполезно. Я же летчик, военный летчик, мне надо там быть! Бить фашиста, а я здесь почту развожу! Да ладно бы только почту, а то вот смех и грех, козу до Назимово отправить сподобились! Привязали, а она орет как ненормальная…
Сергей Комаров в 1939 году был призван в ряды Красной армии. В 1941 году с отличием окончил Ульяновскую военную авиационную школу летчиков и направлен служить в Красноярский край. А это совсем в другую сторону от войны, что ему категорически не понравилось. Но приказы не обсуждаются, Сергей, с детства приученный к дисциплине, вырос в семье военных, добросовестно и с полной отдачей выполнял свой долг служения Родине там, где было приказано. Прикомандированный к Енисейскому авиаотряду, он честно выполнял свой долг. Приходилось летать над таежным краем во всех направлениях. От Норильска до Абакана. Если бы не война, он был бы счастлив. Таких красот, как эта сибирская земля, ему еще не приходилось видеть, но война…
В этот вечер, после очередного полета, он зашел в штаб и долго рассматривал висевшую там, на стене, карту района. Что-то сверял по своей полетной карте, чем вызвал интерес командира.
– Что у тебя, Комаров?
– Дак вот, говорю же, вот здесь никаких населенных пунктов по карте, а там целая деревня по реке. Карты выдали, поди, еще царских времен, как по ним летать?
– Да не может такого быть! Нет тут ничего и никогда не было. Ты что-то путаешь…
– Да ничего я не путаю, я два раза над ней прошел. Низко, людей видел, избы, коров. Что я, во сне, что ли, самолетом управлял, товарищ командир?
– Ладно, пиши рапорт, доложу куда следует про твою «потемкинскую» деревню. Может, и правда карта старая…
Военлет Сергей Комаров сел за стол, вытащив из планшета остро заточенный карандаш, тщательно вывел на чистом листе: «Рапорт». Он уже восемь раз писал это слово за два месяца, просился на фронт. Но, увы, не отпускали. Теперь он опять машинально написал слово «Прошу» и, усмехнувшись, продолжил – «проверять на соответствие с действительностью полетные карты местности, поскольку в квадрате таком-то я обнаружил населенный пункт, никак на карте не обозначенный».
Данный рапорт так и остался бы в столе начальника аэродрома, как и многие другие докладные, если бы не летел он по срочным делам в Красноярск. А так вместе с другими важными бумагами, в спешке, и его случайно положили в портфель. Вызвали Никонова на совещание партактива, как всегда, срочно, и явка обязательна.
На совещании обсуждались вопросы, связанные с помощью фронту, поднималась роль и ответственность коммунистов за решение поставленных партией задач. В конце совещания представитель особого отдела в небольшом выступлении рассказал об участившихся случаях дезертирства и уклонения от мобилизации, потребовал на местах усилить контроль за контингентом призывного возраста. Тут-то и решил высказаться Никонов. Очень уж хотелось ему отметиться, показать себя краевому начальству. С места слово попросил и, получив разрешение, начал:
– Это, конечно, усилить контроль за контингентом, это понятно. Уклонение от мобилизации – все одно что дезертирство, и за то карать надо со всей строгостью. Я тут перед совещанием выяснить пытался, что за деревня на речке Коенга, есть такой приток Енисея в нашем районе. Никто не знает. По учету и по картам нет там никакой вообще деревни, а мой летчик над этой деревней дважды пролетел, людей, дворы, все, как положено, видел. Выходит, для кого мобилизация, а для кого мирная жизнь и не кончалась…
В президиуме начальство заерзало на стульях. Недоумение и возмущение на лицах. Недовольство даже в зале кто-то выразил.
– Как так?! Не может такого быть!
– Вы после совещания останьтесь, товарищ. Разобраться надо с вашим летчиком, – холодно приказал ему особист.
– Хорошо, – ответил выступавший и внезапно вспотел. Черт его дернул с этой деревней. А вдруг это действительно привиделось Комарову, ну, от недостатка кислорода бывает иногда у летунов, а может, он и выпивши был. Они, гады, всегда для сугрева… Надо было сначала самому проверить! От дурья башка…
Через полчаса в небольшом кабинете он, стоя навытяжку перед комиссаром особого отдела, трясущейся от волнения рукой положил на стол лист бумаги с рапортом.
– Я, товарищ комиссар, вот, рапорт имею от летчика. Проверить сами не успели, это ж только вчера факт такой известен стал.
– Зачем же на совещании такие вещи непроверенные заявлять? Это же дискредитацией партийно-советских органов попахивает, клеветой на советскую власть.
– Вот, пожалуйста, прочтите, это же на бумаге, черным по белому…
– Черным по белому, говоришь. Хорошо, проверим. Но если это бред твоего летчика, то под трибунал пойдете оба. Свободен.
Вечером этого же дня, брызгая слюной, по кабинету метался начальник краевого НКВД.
– Проверить мало. А если эта деревня действительно есть? Что тогда? А тогда мы с тобой под трибунал пойдем, потому как, уму непостижимо, за двадцать четыре года советской власти не увидели деревню на своей земле! Немедленно направить туда спецотряд НКВД, с особыми полномочиями. Найти эту деревню, если она есть, и сделать так, что ее нет! И никогда не было! Слышишь?! Никогда не было! И чтоб ни духу ни слуху об этой деревне. А этого, как его, ну, придурка, что на совещании выступил, законопатить так, чтоб и след его простыл.
– Так, а вдруг он прав?
– Тем более, ты что, не понял?!
– Так точно, теперь все понял. Сам с отрядом пойду.
Особист вышел из кабинета и прямо из приемной позвонил на аэродром.
– Дежурного НКВД!
– Сержант Деревянко.
– Там на Енисейск самолет должен быть.
– Есть рейс в шесть двадцать утра.
– На нем попытается улететь Никонов.
– Знаю такого, утром оттуда прилетел.
– Появится, задержать – и сразу ко мне, звони, машину пришлю. Ясно?
– Так точно.
Никонов не понимал, что происходит. Утром он приехал на аэродром, и его задержали. Никто не слушал его и ничего ему не говорил. Просто скрутили руки и бросили на пол в дежурке. Потом какой-то милиционер спросил:
– Никонов Иван Сергеевич?
– Да, – ответил он с надеждой, что сейчас все это недоразумение закончится, но сильный удар в голову погасил его сознание.
Очнулся Никонов на бетонном полу в камере, кроме сильной головной боли и духоты, какое-то время ничего не осознавал.
– Где я?
– В ж… – ответил чей-то сиплый голос.
– Товарищи, помогите, я задыхаюсь, – простонал он.
– Я же говорил, политического к нам определили… Сука, стучать теперь будет…
– А может, и не будет. Видишь, товарищу плохо, помоги ему, Муха.
– Эт можно.
Небольшого роста зэк спрыгнул со второго яруса нар и с телогрейкой в руках шагнул к лежавшему навзничь Никонову.
До прихода весны было еще так далеко, что ему, одинокому старику, становилось грустно, а порой до ужаса тоскливо. Голод и холод сковали город на Неве, его широкие площади, кварталы каменных домов и гулкие мостовые, мосты и гранитные набережные, заметенные снегом скверы и замерзшие посреди проспектов трамваи. Хозяйничали в городе бесконечная февральская метель и сумерки, скрывающие все в этом нагромождении больших, промерзших, обезлюдевших домов, да еще жестокие, хлесткие ветры, плутающие во дворах, переулках и руинах разбитых войной зданий. Как будто подслушав его мысли, ветер, опять сорвав с крючка, захлопал хлипкой наружной дверью подъезда, грозя расщепить и сломать ее окончательно. Нужно было найти силы встать и, выбравшись из тепла постели, выйти на этот пронизывающий ветер, чтобы ее закрыть. Старик, кряхтя, тихо, ворчливо ругаясь, вылез из-под пледа и побрел к дверям своей небольшой квартиры. Раньше, до войны, он был рад тому, что живет на первом этаже, теперь – нет. Тепло в доме уходит вверх, а помои летят вниз, замерзая на лестничных клетках и ступенях мраморных лестниц… Да еще эта подъездная дверь гремит прямо ему в стену… Он не успел дойти до двери, как что-то оглушительно грохнуло вверху, дом вздрогнул, осыпав старика штукатуркой с потолка и стен. Завывшая сирена известила об артналете, но для жильцов верхнего этажа это было бы уже без надобности – поздно. Там, куда угодил снаряд немецкой гаубицы, уже некоторое время никто не жил, выехали в эвакуацию. А этаж снесло, завалив обломками весь внутренний дворик дома. Когда тревога прекратила рвать душу своим надрывным воем и пыль развеялась, старик, одевшись, с трудом открыв прижатую обломком рухнувшей сверху балки дверь, вышел на улицу. Во дворе несколько человек, задрав голову, смотрели вверх на разбитый снарядом этаж. Никому из них, а это были члены аварийно-спасательной группы, не хотелось подниматься на эту как будто слегка дымящуюся верхотуру, сил просто не было. Увидев старика, один из них, вероятно старший, направился к нему.
– О, товарищ, как вас? – И, не дождавшись ответа, продолжил: – Скажите, кто там проживал?
– Раньше учительница с дочкой, а теперь никто. Выехали они недавно, в эвакуацию…
– Вот и славно, значит, никто не пострадал, так и пометим, пожара нет, жертв нет. Так, товарищи, там никого не было, едем, тут рядом, на Кузнечный, там тоже попадание, здесь все хорошо…
Все сразу пошли в арку, на выход, и дворик опустел.
«Чего уж тут хорошего?» – подумал старик, оглядывая завалы. В куче битого кирпича и штукатурки он заметил какой-то сверток, плотно стянутый бечевой. Подошел, пнул ногой, сбив осевшую штукатурную пыль. Тяжелый. Старик поднял его.
«Что бы там ни было, книги, бумага какая или вдруг продукты… Уже ничье… Все сгодится…» – подумал он, глянул по сторонам, и понес к себе.
Расположив сверток на широком подоконнике кухонного окна, – кухонный столик он сжег еще в декабре, зачем стол, когда продуктов нет, – старик разрезал ножом бечевку и осторожно стал разворачивать сверток. Брезент, потом плотная бумага, и только тогда он увидел две стопки тщательно прошитых школьных тетрадей…
«Странно. Какую такую ценность могут они представлять? Так упакованы…»
Старик открыл страницу подшивки и увидел, что обычная линованная в косую страничка тетради вся плотно исписана мелким почерком. Старик принес очки и вгляделся. Более чем странно! Тетрадные листы были исписаны на немецком языке.
«Интересно, очень интересно, тетрадь школьника, судя по фамилии на обложке – Игоря Пустовалова, ученика 3 «Б» класса, за четвертую четверть 1941 года, по русскому языку, исписана от корки до корки – на немецком?!»
Старик пролистал все подшивки – все на немецком!
«Нет, звонить никому не буду! Уже звонил один раз, дураком назвали… Интересно, что же здесь написано?» Он взял первую подшивку и унес ее с собой в комнату, там в кресле, при свете настольной лампы, вооружившись словарем, благо он хранил его на всякий случай, он углубился в чтение рукописи. Он давно не читал на немецком, да еще рукописный текст, но с первых строк рукопись его заинтересовала настолько, что все свое время он посвятил ее переводу и чтению.
Так незаметно для него и пришла весна. Время – категория сугубо индивидуальная. У каждого из нас оно свое. То летит незаметно: сел в кресло, задумался, как когда-то в прошлом, очень давно, а уж к обеду зовут, а может тянуться бесконечной резиной…
Группа «Северный ветер» готовилась к выполнению задания в сжатые до предела сроки, к концу марта был намечен выезд к месту, условно названному «Врата». Снаряжение, одежда, продукты – всем этим занимался Степан Макушев. Ему помогали оба Владимира – Арефьев и Осокин. Все при этом с удовольствием наблюдали за Ванголом и Ольгой. А у тех был настоящий «медовый месяц». По прибытии на место они объявили о своей свадьбе. В своем очень небольшом коллективе они попросили сохранить это в тайне перед начальством до поры до времени. Это не составляло для их друзей никакого труда и было принято и одобрено с пониманием. Они не разлучались вообще, были вместе круглосуточно, понимая, что другого времени у них не будет. Ольга оставалась на базе, так решили на совещании еще в Москве, она должна была быть готова к заброске в тыл к немцам, но эта операция была еще в разработке и зависела от того, чем закончится основная, главная. Та, ради которой сейчас готовится к походу одна из подводных лодок Северного флота. Координаты точки высадки и места, под кодовым названием «Врата», Гюнтер сообщил Ванголу, и было верным решение в точности повторить маршрут немецкой экспедиции. Шансы были ничтожно малы, но они могли обнаружить хоть что-то, что может подтвердить правдивость рассказа немецкого ученого. Вангол не сомневался в Гюнтере, но начальство, несмотря ни на что, верило с трудом, и лишние доказательства тех событий могли иметь большое значение. Так или иначе, группа должна была высадиться и следовать по маршруту, пройденному немцами, достичь точки «Врат» и предпринять все возможное для вступления в контакт с тем, другим миром, о существовании которого никто и не подозревает. Никто, кроме очень малой группы людей, волею судьбы посвященных в эту тайну. Принес эту тайну немецкий ученый, руководитель тайной немецкой экспедиции, организованной обществом «Аненербе» под эгидой СС, Гюнтер Миттель, погибший в блокадном Ленинграде от артобстрела. Вангол не дал этой тайне умереть вместе с ее носителем. О существовании другого мира стало известно одному из самых влиятельных людей Советского Союза, Лаврентию Павловичу Берии. Именно по его совершенно секретному распоряжению была создана группа «Северный ветер». В эту группу, возглавляемую Ванголом, вошли Степан Макушев, Владимир Арефьев и Владимир Осокин. К этой группе была причислена и Ольга. Курировал группу и лично отвечал перед Берией за ее работу опытнейший разведчик Иван Красков. Больше о миссии группы «Северный ветер» на земном шаре не знал никто. Вернее сказать, на поверхности земного шара…
– Вангол, мне грустно. – Ольга крепко прижалась к любимому.
– Отчего?
– Ты же знаешь, скоро расставаться…
– Ольга, главное, что мы нашли друг друга, теперь мы будем вместе всегда, понимаешь, не важно, где мы будем, рядом или нет, наши души всегда будут вместе…
– Дурачок ты, Вангол, я не про это… я про… – И ее рука медленно заскользила по груди Вангола.
– Ах ты… ну-ка, иди ко мне…
Ольга со смехом отпрянула, но после короткой борьбы, как всегда, сдалась «на милость победителя».
– Господи, какой ты горячий, прямо огонь… – высвобождаясь из-под Вангола, шептала Ольга, нежно целуя его влажную грудь и плечи.
Вангол, откинувшись навзничь, лежал с закрытыми глазами; после нее он просто летал, его душа ликовала, взмывая в незримые высоты, а затем падая в необъятные просторы света и счастья. Как будто омытый свежей росой, он приходил в себя медленно, постепенно, укрощая удары своего сердца…
Ольга, уже встав, накинула на себя рубашку Вангола и суетилась с завтраком, мелькая перед ним манящей наготой.
– Оля, иди сюда, – пытался ухватить ее за рубашку Вангол.
– Все, все, все… – улыбалась она. Ее глаза излучали тепло и любовь. – На сегодня довольно, вставай, завтрак готов.
Вангол любовался ею, затягивая подъем.
– Дорогой, уже остывает…
Вангол встал и долго плескался под струями воды, которой не жалела Ольга, щедро поливая ему на спину.
Через час вся группа была в сборе. Пришла радиограмма о том, что на месте высадки, на побережье, их будут встречать местные охотники с оленьими упряжками, они уже выдвигаются в тот район.
– Значит, и нам пора, товарищи геологоразведчики… – улыбнулся Вангол.
– Из бригады была шифровка, завтра в 20.00 нас заберет буксир, в море переберемся на подлодку, она уже нас ждет.
Макушев виновато улыбнулся:
– Мужики, а я в нее помещусь?
– Придется идти в надводном положении… – нахмурив брови, серьезно проговорил Арефьев и, не удержавшись, прыснул от смеха.
– Да, Степан, туго тебе придется… – рассмеялись все.
– Перед дальней дорогой отдых, все свободны до завтра, – сказал Вангол, поднимаясь из-за стола.
– Так, Арефьев, за мной, нам еще с упаковкой продуктов надо разобраться, – мстительно скомандовал Макушев.
– То-ва-рищ капитан, отдых же перед длительным плаванием по поверхности великого океана объявлен… – пробовал отшутиться Владимир, но Макушев, уже не шутя, добавил:
– Жду на складе через полчаса.
– Есть, – ответил Арефьев.
Сутки пролетели незаметно. Ровно в 20.00, на флоте на этот счет всегда порядок, в вечерней темноте к причалу приткнулся бортом буксир и уже через пять минут исчез в сгустившейся темноте, забрав с берега четверых мужчин. Через два часа хода с буксира увидели две зеленых сигнальных ракеты, и, сбросив ход, капитан осторожно подошел к подводной лодке. В море было тихо, легкий штиль, лодка ответила на сигналы буксира коротким приветствием, на ее борту появились матросы швартовой команды.
– Отдать носовой! – скомандовал капитан и протянул на прощание руку Ванголу. – Бог даст, встретимся.
– Обязательно, Афанасьич, обязательно!
Командир подводной лодки капитан-лейтенант Лузгин встретил приветливо. Спустившись из рубки по вертикальному трапу в центральный отсек, Вангол с любопытством осматривался.
– Да, габаритный у вас товарищ, – смеялся командир лодки, увидев спускавшегося в отсек Макушева.
– Нас не предупредили, для него же двойная пайка полагается… да и гамак его не выдержит, – шутили с разных сторон матросы.
– Ладно, придумаем что-нибудь, проходите в нос, да-да, вот туда, осторожно, не побейтесь, тесновато у нас.
– Вижу, что не проспект, – согнувшись почти пополам, бурчал Макушев, протискиваясь сквозь тесный проход в отсеке.