– Я коренной крестьянин, из-под Смоленска. Город такой есть, на Днепре-реке стоит. Отец всю жизнь, как и дед, в кузне деревенской молотом махал. Дом отца один под железной крышей в деревне был. Мастер, золотые руки, ограды кованые делал, аж в Москву заказывали. Тут и наступило черное время, когда повсеместно стали в колхозы людей сгонять. Комитет, из самых последних прощелыг деревенских, бражников да лодырей собранный, постановил нас раскулачить. То есть отнять все, что нажито было. Отца кулаком объявили, ну, врагом как будто для всего народа. Его, который, почитай, на всю волость лошадей самолично ковал! Не было двора, где б его железо людям не служило справно.
Феофан замолчал, видно было, как играли желваки на его скулах. Но справился с собой и продолжил уже другим, как бы одеревеневшим голосом:
– Ну и вот, приехали, значит, пятеро с оружием, рабочие из Смоленска, с ними наши деревенские из этого комитету, стали кузню отнимать. Отец уперся: не отдам, и все. Те вязать его… да где там. Он поширше меня в плечах был. Раскидал, да одного из рабочих ушиб головой сильно, видать, ну и стрельнули в него из нагана. Прямо у нас на глазах. Я кинулся, и в меня стрельнули, и в брата, и в мать. Всех положили прямо во дворе кузни.
Феофан задрал рубаху, и все увидели шрам на груди слева.
– Токо меня под вечер со двора сосед вынес. Плохо в меня целились, попали, но не до смерти. Прятали меня по дворам полгода, пока не выздоровел. А потом я ушел. Хотел до Смоленска добраться, убивца найти. К ответу его призвать. Глупый был, не понимал, что там, где нет Бога, нет и справедливости. Схватили меня и как врага народа – в лагеря на двадцать пять лет. В лагерях этих хорошего человека встретил, только благодаря ему и выжил. Он же и помог бежать. Вот оттуда я и пришел. Как пришел к вам, сказывать не буду, знаете. Одно токо добавлю, звезды пятиконечные красные на шапках у тех, кто семью мою пострелял, были. Не украшение это, Кольша, знак такой у безбожников – как клеймо. Ежели со звездой – свой, ежели с крестом – враг.
– Знаем, – ответили мужики, кивая головой.
Все помнили, как вышел к ним в деревню из тайги худой и оборванный мужик. Дошел до первой избы и упал без сознания. Месяц выхаживала его вдовая Настя, месяц кормила с ложки, думали, помрет, кожа да кости. Однако встал, поправился. Да еще и знатным мастером дел кузнечных оказался. Веру принял, оженился на той Насте, теперь еще троих сыновей имеют, кроме Настиных двоих.
– Ты, Феофан, скажи, что делать-то, по твоему разумению?
– Уходить надо, да так, чтобы следа не осталось. Коль эти безбожники нас увидели, непременно искать станут. Сатана ими правит, сатана…
Феофан встал на колени и неистово перекрестился. Все также стали осенять себя крестами.
– Упаси, Боже… – шептали сотни губ.
Феофан встал. Отряхнул колени. Одернул на себе рубаху.
– За всех вас радею, не токмо за себя. Поверьте. Скоро уходить надо. Уйти и деревню по бревнышку раскатать, будто и не было ничего. Через месяц все зарастет. Могут и не заметить. Иначе найдут.
Затихли люди после рассказа Феофана. Мужики бороды теребят. Бабы глаза прячут.
Староста встал:
– Что же еще сказать, сами все слышали. Не пощадят нас нехристи. Думайте, люди. В семьях совет держите. Утром со стариками все обсудим и примем решение. На том сход закрываю.
Уже смеркалось. Народ, продолжая тихо, меж собой, обсуждать услышанное, начал расходиться. Где-то в конце деревни надрывно завыла собака. Ее вой подхватили еще несколько…
– Ой, не к добру тако… – сжал кулаки староста.
Удивительной красоты картина открылась перед группой, когда люди ранним утром вышли в район Сейдозера. Дух захватывало от грандиозности этого поистине фантастического творения природы. Огромная долина простиралась на несколько километров вперед к озеру, обрамленная высокими, не менее полутора тысяч метров в высоту, отвесными скалами. Сама долина, два-три километра шириной, поросла еловым лесом, густым и высоким. Разлапистые ели могли укрыть под собой что угодно.
– Я не удивлюсь, если в этих местах до сих пор мамонты водятся, – произнес Владимир Арефьев, и его лицо озарила восторженная улыбка.
– Насчет мамонтов не знаю, а вот немцы рядом, здесь, и нам их надо обнаружить раньше, чем они об этом догадаются. А если и догадаются, то должны подумать о нас совсем не то, что есть на самом деле, – ответил Вангол, вглядываясь в даль.
– Ясное дело, мы же геологи. А раз так, то и вести себя должны как геологи. Костер, палатки и все такое. Романтика то есть. Без опаски и раскованно. Мы ж на своей земле, – отбросив восторженность, серьезно продолжил Арефьев.
– Поэтому здесь мы разделимся. Вы втроем будете изображать геологов, идущих к озеру, а я по-тихому буду пробираться отдельно. При необходимости я вас найду.
– Вангол, может быть, пойдем по двое, я бы с тобой? – спросил Арефьев, вскинув на плечо охотничье ружье, взятое группой для маскировки.
– Нет, Владимир, твоя задача связь. Рацию проверь.
Вангол собрал всех вокруг себя и на песке под ногами нарисовал маршрут группы, обозначив примерно места стоянок и работ. Услышав о работах, Арефьев встрепенулся:
– Что делать-то будем?
– Шурфы копать, – улыбаясь, ответил ему Макушев. – Я буду начальником, а ты разнорабочим. Так что кайло и лопата – вот твое оружие до окончания операции.
– Отнюдь нет, вы заблуждаетесь, уважаемый. Моя задача связь, а шурфы – это по вашей богатырской части. Да и где это видано, чтоб начальство с такими лапищами было? Начальство в геологоразведке интеллигентное, а значит, народ худощавый и ростом небольшой, а вы, товарищ капитан, прям образец рудокопа. Вам и лопата ни к чему! – Арефьев прыснул от смеха.
Рассмеялись все.
– Старшим в группе оставляю Степана, – как бы не замечая этого разговора, заключил Вангол.
Макушев, сделав важное лицо, поднял палец вверх. Арефьев, театрально закатив глаза, схватился за сердце. Молчаливый и всегда спокойный Федор улыбнулся. Ему все больше нравилась группа, в которую его определили. Здесь всегда было место и шутке, и вместе с тем чувствовались настоящая дружба и сплоченность людей. Капитан, прошедший уже немалый путь в разведке, понимал, как это важно.
– Вы тут до утра останьтесь, костер палите, – Вангол, улыбнувшись, глянул на Арефьева, – и все такое. Шумните, в общем. А я пошел.
– Есть шумнуть! – ответил Макушев.
Спускаясь в долину, Вангол долго слышал голоса своих друзей. Они весело обустраивали свою стоянку. Тюканье топоров и смех звонким эхом скатывались в долину, многократно отражаясь в скалах ущелий. Вангол шел быстро и бесшумно. Он вдыхал прохладный влажный воздух, насыщенный множеством лесных ароматов. Наполненный бесконечной гармонией неповторимых ощущений чистоты и величия еще не тронутой человеком природы. Величественные ели кронами почти скрывали солнечный свет, и редкие лучи светила, прорываясь сквозь колючие лапы, высвечивали полянки нежно-зеленого мха, сплошь покрывающего все в этом сказочном мире. Вангол чувствовал, как в него, словно целебный эликсир, вливается энергия этой красоты. Выбрав удобное место, лег на покрытую сухим мхом большую валежину. Он с благодарностью и теплом в душе вспомнил старого Такдыгана и прошептал про себя орочонскую молитву. Попросил Духов тайги помочь ему и сконцентрировал свое внимание на окружающем его таежном мире. Медленно, постепенно, горячими волнами по всему телу к нему приходила таинственная сила, переданная ему старым орочоном. Он стал лучше слышать, шорохи и звуки наполнили пространство. Включилось обоняние, раскрасив живыми образами все то невидимое живое, движущееся, копошащееся и ползающее вокруг. Вангол, довольный результатом, встал и двинулся дальше. К вечеру, выбирая место для ночлега, он почувствовал чье-то присутствие. Присутствие человека. Кто-то, затаившись, наблюдал за ним. Вангол удивился тому, что был обнаружен раньше, чем сам заметил чужого. Это было неприятно, но ничего не оставалось делать, как начинать игру. Делая вид, что он ничего не заметил, Вангол выбрал место для стоянки так, чтобы сделать очень невыгодным для наблюдения или атаки местоположение следившего за ним. Но тот не выдавал себя, не пытался переместиться, на что рассчитывал Вангол. Он чувствовал, что за ним наблюдает человек, но угрозы от него не исходило. Поэтому Вангол выбрал самый простой вариант. Он уже определил примерно его местоположение, но не показывал виду. Соорудив из камней очаг, Вангол разжег небольшой костер, открыл консервы и поставил на огонь котелок. Вел себя раскованно, оставив у костра ружье, отходил собирать дрова, резать лапник для лежанки. Приятный запах каши с тушенкой поплыл над полянкой. Вангол устроил себе что-то похожее на стол и стал его накрывать. Порезав хлеб, он поставил себе миску, а напротив поставил еще одну. Вытащив две ложки, положил одну рядом с этой миской. Когда снял котелок с огня, повернулся в сторону того, кто за ним наблюдал, и громко позвал:
– Выходи, есть будем, хватит в прятки играть.
Несколько секунд стояла тишина, затем шевельнулись ветви молодой ели, и на поляну легко и быстро вышел сухощавый мужчина, судя по одежде, местный охотник. Просторный меховой кафтан был подпоясан кожаным ремнем с ножнами, в которых лежал длинный, с кривым острием нож. Мягкие ичиги на ногах делали его шаги неслышными. Длинные седые волосы выбивались из-под высокой шапки. Европейского типа лицо, с большими, серыми, внимательными глазами, небольшая с сединой борода и крепкие руки, сжимавшие старую бердану, свидетельствовали о том, что это был человек бывалый. Вангол почувствовал исходящую от него силу и уверенность.
– Мое имя Вангол, – жестом указывая место у костра, представился Вангол.
– Я вижу, ты русский, я колттсаам, мое имя Ярасим. Я здесь охочусь. Это мои места, а зачем ты пришел?
– Я геолог, ищу в земле полезные минералы.
– Будешь землю копать?
– Да.
– Это плохо.
– Почему?
– Здесь нельзя землю копать. Этого чакли не любят. Они могут выйти, тогда всем будет плохо. Народу саамов будет плохо.
– Слушай, Ярасим, садись, давай поедим, пока горячее, и ты мне расскажешь, почему здесь нельзя землю копать, кто такие чакли, хорошо?
Вангол дружелюбно улыбнулся охотнику, приглашая его к столу.
Охотник посмотрел на Вангола, на его ружье, прислоненное к стволу дерева, на импровизированный стол, на котором источала аромат разогретая с перловой кашей тушенка и, согласно кивнув головой, наконец принял приглашение.
– Вот и хорошо, приятного аппетита.
Ели молча. Вангол заварил крепкий чай и только после него, когда тепло зверобоя с мятой разлилось негой по всему телу, спросил:
– Так что это за чакли?
– Чакли – это народ, который живет в земле.
– Разве можно в земле жить?
– Раз они там живут, значит, можно, – ответил охотник, вызвав улыбку у Вангола.
– Ты что, их видел?
– Да, – спокойно и очень серьезно ответил Ярасим. – Ты тоже можешь их увидеть, если захочешь.
Вангол даже растерялся от такого предложения.
– Что, это так просто? Любой человек может увидеть?
– Я не сказал, что это просто, и не сказал, что любой человек может их увидеть. Ты можешь.
– Почему?
– У тебя очень хороший слух. Ты услышал меня, дикий зверь меня не слышит, а ты услышал. Ты особенный человек. Ты как я. Ты знаешь, как говорить с Духами тайги. Я слышал это, и я понял, что ты достойный человек. Тебе можно рассказать, и ты сможешь увидеть.
– Выходит, ты долго шел за мной, а я этого не заметил…
– Я хотел узнать, почему ты ушел один, оставив своих людей там.
– Я тоже понял, что ты хороший человек. Я отвечу на твой вопрос, но прошу тебя сначала ответить мне. Ты знаешь, что идет война с немцами? Что…
– Я все знаю, меня на фронт не взяли по возрасту, старый я уже воевать, мне сказали, не гожусь. Так зачем ты пошел один?
«Вот его бы в группу…» – подумал про себя Вангол и честно ответил:
– Где-то в этих местах должна быть вражеская диверсионная группа, мы не геологи, а разведгруппа Красной армии. Нам необходимо найти немцев и захватить их. Лучше живыми, чтобы могли говорить. Необходимо знать, что им тут нужно. Выяснить их цели и задачи. Ты что-нибудь о них знаешь?
– Я и подумал сперва, что ты из них…
– Ты их видел?
– Да, две недели назад они пришли к Старику, взорвали и расчистили вход в пещеру и ушли в нее. Их было пять.
Охотник показал Ванголу пять пальцев. Потом два и сказал:
– Два немца и три смуглых мужика, лысых. Не знаю кто. Молились они не по-нашему, нехристи. Три дня я ждал, они не вышли назад. Их забрали чакли.
– Ярасим, спасибо тебе, ты даже не представляешь, как мне повезло тебя встретить. Это они. Это фашисты, которых мы ищем. Говоришь, двое немцев и трое смуглых? Как они общались?
– Один лысый был главный, он показывал всем, как нужно идти, у него была карта, я видел, как он водил по ней пальцем и что-то говорил, а все слушали. Что говорил – не знаю, далеко от них сидел, не слышно.
– Понял. Это монахи-проводники. С этим все ясно, разберемся. Ярасим, а кто такой Старик? И про чакли расскажи, очень интересно…
– Старик – это священное место на Сейдозере. Огромное изображение человека на скале. Недалеко пещера, ее вход давно был завален. Это сделали чакли, закрывая к себе путь. Я совсем мало знаю о них. Это древний народ, всегда живший в подземном мире. Они небольшого роста, очень сильные и очень мудрые. Они иногда выходят на поверхность, но это бывает крайне редко, и делают они это только по ночам. Не любят солнечный свет. Они не общаются с людьми уже очень долго, несколько тысяч лет. После того как приняли и пропустили к себе последние племена чуди.
– Неужели с ними нет никакого контакта?
– У простых людей нет. Но есть нойды, по-вашему – шаманы, которые могут разговаривать с чакли. Они просят помощи у чакли, если им не хватает своей мудрости. Чакли помогают им лечить людей и оленей. Нойды очень чтут эту помощь и уважают знания подземных мудрецов. Они боятся нарушить указания, полученные от чакли. Чакли могут жестоко покарать тех, кто поступил вопреки их совету или воспользовался их знаниями во вред.
– Как они с ними разговаривают?
– Я этого не знаю, но слышал, как нойда говорил на непонятном языке, когда лечил мою дочь. Дочь потом родила, смогла родить, нойда оленя не стал брать, отказался, сказал, что просил помощь у чакли, они помогли…
– Ты знаешь этого шамана?
– Да. Он живет в двух днях пути отсюда.
– Ты покажешь мне завтра эту пещеру?
– Да.
– Хорошо. Если желаешь, ночуй у моего костра.
– Нет, моя кувакса недалеко, я приду завтра, жди рано.
– Хорошо.
Охотник встал и, шагнув в сторону, бесшумно исчез, сразу затерявшись в зарослях. Даже Ванголу было трудно его ощущать в этом сумрачно-зеленом пространстве.
«Да, такого бы к нам в группу, – еще раз подумал Вангол. – Нужно будет с ним поговорить на эту тему». Удобно устроившись на ароматном пружинящем ложе из лапника, в тепле от каменного очага, где еще тлели угли костра, Вангол уснул.
Проводив штурмбаннфюрера СС Пауля Штольца из Кёнигсберга в Берлин, Ольга возвращалась в Тильзит. Водитель вел машину молча, иногда потирал рукой шею, видимо, болело.
– Как ваше самочувствие? – с участием поинтересовалась Ольга.
– Все нормально, ударился при падении. Пройдет.
– Приедем, я дам вам лекарство.
– Благодарю вас.
Перед отлетом Штольц сказал, что сменил после ее исчезновения всю охрану и прислугу в доме. Он написал записку новой управляющей, предоставив ей недельный отпуск на время своего отсутствия, и распорядился устроить Ольгу в отдельной комнате. В той же, в которой она и жила. Когда Ольга вошла в нее, заметила, что ничто не изменилось. Так же на стуле осталась лежать забытая ею перчатка. Нетронутой была и постель. Только сейчас Ольга успокоилась. Всю дорогу она провела в напряжении. Если бы Штольц «передумал», водитель-эсэсовец мог в любой момент просто пристрелить ее или привезти в Тильзит и сдать в абвер. Штольц не передумал. Водитель был исключительно аккуратен и подчеркнуто вежлив с ней. Записка, поданная фрау Ингрид, управляющей имением, тоже возымела свое действие. Ее встретили как хозяйку дома. Она не могла, как женщина, не заметить этого.
«Что ж, хозяйка так хозяйка», – решила Ольга и принялась наводить порядок. Прислуга с удивлением наблюдала, как она, откуда-то безошибочно зная, где что лежит, действовала в доме. К приезду Штольца все в старинном доме сияло новой чистотой и безупречным порядком. Ольга волновалась – предстояло самое трудное. Штольц раньше не скрывал своих чувств к ней. Как он поведет себя сейчас? Как ей удержаться на той грани отношений, сыграть свою роль так, чтобы ни у кого не оставалось даже тени сомнений в естественности их отношений? Это было нелегкой задачей. Ольга боялась не столько за себя, в себе она была более чем уверена. Она боялась за Штольца. К счастью, ее опасения оказались напрасными. Штольц прибыл из Берлина совсем другим человеком. Он был в прекрасном настроении, наполнен какой-то новой для нее, неизвестной энергией. Она не сразу поняла. Он объяснил ей сам. Уединившись с ней в своем кабинете, он заговорил:
– Ольга, вы посланы мне Богом. Сначала вы лишили меня ума и пленили мое сердце. Когда вы сбежали… – Пауль поправился, – ушли, я думал, что моя жизнь закончилась. Мне стоило большого труда выйти из кризиса, поверьте, дорогая, это так. Но потом вы вернулись и разбудили мой разум и освободили мою душу. Как будто черная пелена спала с моих глаз. Вы не представляете, как я вам благодарен. Я знаю теперь, ради чего живу. Ради моей родины, возрождения старой добропорядочной Германии, сейчас ослепленной и обманутой. О, мой Бог! Я благодарю тебя за то, что ты вернул мне рассудок. Как я мог быть таким глупцом? Ольга, я был на совершенно секретном совещании СС в «Аненербе». Там говорили о возможности создания людей-роботов. Солдат, не боящихся боли и не знающих страха. Солдат, не имеющих никаких человеческих эмоций. Жалости, совести, стыда! Там говорили об этом всерьез. Вы понимаете, Ольга? Кошмар. Самое ужасное, что еще неделю назад я бы даже не задумался обо всем этом. Я бы продолжал выполнять эти преступные планы сумасшедшего маньяка. Как миллионы других слепцов, я бы шагал в пропасть с улыбкой на губах, лелея и боготворя своего фюрера. Адольфа Шикльгрубера… Я, потомок старинного дворянского рода…