А Тарзан?
Впервые в жизни он не отпраздновал победу торжествующим диким кличем. Вместо этого он схватил девушку в объятия и стал осыпать поцелуями ее дрожащие губы.
Несколько мгновений Джейн не пыталась высвободиться из сильных загорелых рук. Прикосновения лесного юноши заставили ее трепетать от чувства, которого она никогда не испытывала прежде. И впервые — робко и неумело — дочь профессора Портера ответила на жадный нетерпеливый поцелуй мужчины.
А потом завеса воспитания, условностей и культуры упала так же внезапно, как и взвилась.
Лицо Джейн Портер вспыхнуло ярким румянцем, она отпрянула от Тарзана и попятилась.
Тарзан не понял, что произошло. Девушка, которую он любил, которую только что спас, которая минуту назад отвечала на его поцелуи, вдруг оттолкнула его, и в глазах ее вспыхнул такой же страх, как тогда, когда она смотрела на похитившую ее уродливую гориллу. Что он сделал не так? В чем он перед ней провинился?
Ужас в глазах Джейн ранил его больнее клыков Теркоза. Тарзан нерешительно взял тонкую белую руку, на которой виднелись синяки от страшных пальцев гориллы… Но это прикосновение, вместо того, чтобы успокоить бедняжку, оказало совершенно противоположное действие. В безумном ужасе Джейн рванулась прочь, а когда лесной дикарь остановил ее, с тонким жалобным криком принялась колотить крошечными кулачками по его широкой загорелой груди.
У Тарзана вырвался сдавленный стон, какого не смогла бы исторгнуть самая жестокая полученная в схватке рана.
Буря противоречивых чувств бушевала в его душе, и наконец обезьяний приемыш сделал то, чего прежде не собирался делать.
Он подхватил женщину на руки и понес ее в джунгли.
Джейн, молчавшая, пока ее уносила обезьяна, на этот раз захлебнулась воплем и снова стала колотить кулаками по твердому, как скала, телу лесного дикаря. Но это было так же бесполезно, как осыпать ударами настоящую скалу.
Рано утром четверо людей в хижине у моря были разбужены пушечным выстрелом.
Клейтон первым выбежал наружу — и увидел, что за входом в маленькую бухту стоят на якоре два судна.
Одно было странно знакомым — ну конечно же, это «Арроу»! На борту второго корабля — небольшого военного крейсера — толпилось много людей.
Однако оба судна стояли на значительном расстоянии от берега, и Клейтон с ужасом подумал, что моряки могут не заметить хижину на берегу и людей возле дома.
И пока Эсмеральда бешено размахивала над головой красным фартуком, Клейтон бегом бросился к северному мысу бухты, к своему сигнальному костру.
Ему показалось, что прошла целая вечность, пока он добрался до огромного вороха сухих ветвей и кустарника. Трясущимися руками юноша разжег огонь — и с отчаянием увидел, что на «Арроу» подымают паруса, а крейсер уже двинулся вперед. Он помчался на самую крайнюю точку мыса, снял с себя рубашку и, привязав ее к длинной ветке, размахивал самодельным флагом над головой, пока не онемели руки.
Однако суда все удалялись, и молодой человек потерял уже всякую надежду, как вдруг толстый столб дыма, поднявшийся над лесом черной колонной, привлек внимание дозорного на крейсере, и тотчас дюжина биноклей была направлена на берег.
Оба судна повернули обратно. Потом «Арроу» остановился, покачиваясь на волнах, а крейсер медленно направился к берегу.
В двадцати ярдах от мыса он встал на якорь, к мысу заскользила шлюпка. Первым из нее выпрыгнул молодой офицер и пошел к берегу по колено в воде.
— Господин Клейтон, я полагаю? — спросил он.
— Слава богу, вы пришли! — был торопливый ответ. — Может быть, еще и теперь не поздно!
— Не поздно — что? — осведомился офицер. — Мы двинулись сюда, как только увидели ваш сигнал…
Натягивая рубашку, которую он отвязал от ветки, сбиваясь и путаясь в словах, Клейтон рассказал о том, что вчера была похищена юная девушка и что им нужны вооруженные люди, чтобы прочесать джунгли.
— Дьявол! — воскликнул офицер. — Если бы мы явились раньше… Но вечер и целая ночь в джунглях, в лапах огромной обезьяны… Бедная девушка, не знаю, чем теперь ей можно помочь!
От крейсера отвалило еще несколько шлюпок. Клейтон отчаянно умолял офицера поскорей послать людей в джунгли — как знать, может, еще не поздно? — и к его горячим просьбам присоединились наконец-то примчавшиеся на мыс запыхавшиеся старики и плачущая Эсмеральда.
Среди офицеров последней шлюпки был командир корабля. Услышав историю о похищении Джейн Портер, он печально покачал головой, но все-таки выкликнул охотников сопровождать профессора Портера и Клейтона в их поисках.
Охотников набралось даже больше, чем могли надеяться близкие пропавшей девушки, и командир выбрал двадцать матросов и двух офицеров — лейтенанта Арно и лейтенанта Картера. Пока лодки перевозили на берег продовольствие, патроны и оружие, Клейтон расспрашивал Арно — того самого офицера, который первым высадился на мыс — как случилось, что они пришли к этому побережью, да еще в сопровождении мятежной «Арроу»?
Оказалось, что месяц тому назад дозорный военного крейсера увидел «Арроу», шедшую на юго-запад под всеми парусами, но без флага. Когда судну просигналили, веля подойти, оно, наоборот, резко сменило курс, явно стараясь уклониться от встречи. Заподозрив неладное, крейсер пустился в погоню, но более легкому паруснику удалось улизнуть. Военный корабль опять пошел на юго-восток, и на нем уже успели забыть о приключении с погоней, как вдруг рано утром, пару недель тому назад, вахтенный опять заприметил знакомое судно, мотающееся по волнам — было видно, что им никто не управлял. Фок-шток и контр-бизань были подняты, как будто судно пытались поставить носом по ветру, но недавний шторм разодрал в клочья полотнища парусов.
Сперва командир решил переждать, пока ветер уляжется, и тогда уже пойти на сближение, но потом заметил человеческую фигуру, цепляющуюся за перила и слабо машущую тряпкой.
Тотчас спустили шлюпку, и она пристала к борту «Арроу». Зрелище, встретившее моряков на палубе этого судна, было самым безотрадным. Около дюжины мертвых и умирающих людей катались туда-сюда при килевой качке, живые вперемешку с мертвецами. Два трупа были обглоданы до костей — отчаявшиеся матросы дошли до людоедства.
Призовая команда скоро поставила на судне необходимые паруса, живым членам злосчастного экипажа оказали посильную помощь, а мертвых, завернув в брезент, привязали к палубе, чтобы товарищи могли опознать их прежде, чем они будут брошены в пучину. Оставшиеся в сознании матросы рассказали своим спасителям печальную историю о кладе, искушении, бунте и высаженных на пустынном берегу пассажирах.
История эта нам уже известна, поэтому нет смысла ее повторять.
А вот что произошло после отплытия «Арроу».
Так как на борту не осталось никого, кто бы мог управлять судном, вскоре после выхода в море начались споры о том, где они находятся и какого курса следует держаться. Три дня бунтовщики плыли на восток, но земли все не было видно; тогда они повернули на север, боясь, что северные ветры отнесли их к югу от Африки. Два дня шли они шли курсом северо-восток… И попали в штиль, продолжавшийся почти неделю. Вода иссякла, а через день кончились и запасы пищи.
Положение становилось все хуже, и на палубе каждый день раздавались проклятья в адрес испанского золота, из-за которого они влипли в это дерьмо. Один матрос сошел с ума и прыгнул за борт. Вскоре другой матрос вскрыл себе вены и стал пить собственную кровь. Когда он умер, его тоже бросили за борт, хотя некоторые требовали, чтобы трупы держали на борту. Голод постепенно превращал людей в диких зверей.
За два дня до того, как их встретил крейсер, мятежники так ослабели, что не могли уже управлять судном; в тот день умерло еще три человека. На следующее утро оказалось, что один из трупов частью съеден.
Весь день люди лежали и сверкающими глазами смотрели друг на друга с жадностью изголодавшихся хищных зверей. А на другое утро уже два трупа оказались обглоданными почти до костей.
Но эта еда каннибалов их мало подкрепила, потому что отсутствие воды было куда более сильной пыткой, чем голод. И тогда появился крейсер.
Когда выжившие поправились, вся история бунта была с их слов тщательно занесена в вахтенный журнал, но матросы «Арроу» оказались слишком невежественными, чтобы суметь указать, в каком именно месте берега были высажены профессор и его спутники. Поэтому крейсер медленно плыл вдоль всего побережья, изредка давая пушечные сигналы. Военные исследовали каждый дюйм берега в подзорные трубы.
Ночью они становились на якорь, утром снова продолжали упорные поиски… И наконец-то судьба им улыбнулась!
Ночью они становились на якорь, утром снова продолжали упорные поиски… И наконец-то судьба им улыбнулась!
Офицер рассказал Клейтону, что они стреляли из пушек еще вчера, но далеко за мысом, и, вероятно, эти звуки не были услышаны обитателями хижины.
— Если бы знать!.. — мрачно проговорил молодой офицер, но не закончил фразы, взглянув на окаменевшее лицо Уильяма Клейтона.
Клейтону казалось, что время остановилось, что они попусту теряют драгоценные секунды, но наконец-то все приготовления к спасательной экспедиции были завершены, и небольшой отряд во главе с двумя офицерами и с профессором Портером в арьергарде отправился на почти безнадежные поиски.
XX. Наследственность и инстинкт
Джейн Портер наконец отказалась от отчаянных и бесплодных попыток вырваться. Теперь она в полубеспамятстве лежала в объятьях лесного дикаря, запрокинув голову и глядя сквозь ресницы в лицо того, кто нес ее на руках, легко шагая через заросли.
И она не могла не признать, что то было лицо необычайной красоты. Оно являлось идеальным типом мужественности и силы, который так хорошо умели передавать резцы ваятелей Ренесанса. Хотя Тарзан и был убийцей людей и животных, он (за редким исключением) убивал, как убивает охотник, не по злобе, а чтобы поддержать свою жизнь. Ни разгульная жизнь, ни темные страсти не наложили печать на это прекрасное лицо.
В тот миг, когда Тарзан напал на Теркоза, девушку поразила яркая красная полоса на его лбу, идущая от левого глаза до начала волос. Теперь, когда она внимательно рассматривала черты своего спасителя, полоса исчезла, только узкий белый шрам отмечал то место, где она проступала.
Ярко-синие глаза в обрамлении длинных мохнатых ресниц, губы, в уголках которых таилась улыбка, буйная грива черных спутанных волос — вот что сумела разглядеть девушка, снизу вверх смотревшая на странного лесного полубога.
Тарзан взглянул ей в глаза и неожиданно улыбнулся, а Джейн невольно ответила ему улыбкой… И внезапно страх оставил ее — она давно уже не чувствовала себя в такой безопасности, как в кольце этих сильных загорелых рук.
Должно быть, Тарзану передались ее чувства, потому что он улыбнулся еще раз, показав ровные белые зубы, и, остановившись, осторожно поставил девушку на землю.
Джейн не призналась бы даже самой себе, что почувствовала некоторое разочарование, когда путешествие в объятьях лесного божества так внезапно закончилось.
Она опустилась на мягкую траву небольшой полянки, куда ее принесли, и странный юноша по-звериному гибко уселся перед ней.
Нет, его явно не следует бояться! В этом она все более и более убеждалась, пытливо разглядывая тонкие черты и краснея под таким же пристальным изучающим взглядом синих глаз, ярко поблескивающих на загорелом лице.
А Тарзан в это время решал для себя вопросы, от которых могла бы закружиться голова у любого цивилизованного человека. Ему же, приемышу обезьян, не имеющему никакой возможности поговорить с этим восхитительным созданием, сидящим на расстоянии вытянутой руки, хотелось скулить и выть от сознания собственного бессилия — но даже этого он не мог сделать, чтобы не напугать девушку еще больше.
Как бы узнать, нравится ли он ей хоть немного? Он с тоской подумал, что она уже ответила на этот вопрос, сопротивляясь и пытаясь его оттолкнуть… Но потом Тарзан с надеждой вспомнил, как непонятно порой ведут себя белые люди — никогда не знаешь точно, что у них на уме! Если он так противен этой девушке, почему теперь, когда он больше ее не держит, она не пытается убежать?
Тарзан знал имя своей прекрасной пленницы — много раз он слышал, как белые мужчины окликали ее: «Джейн!» Он почти собрался с духом, чтобы попытаться выговорить эти звуки, но…
Джейн, донельзя измученная пережитыми волнениями, вдруг склонилась на шелковистую густую траву и по-детски положила ладонь под щеку. Она еще раз взглянула на сидящего рядом победителя ужасной обезьяны — и с давно позабытым чувством полнейшей безопасности погрузилась в глубокий сон.
Когда она проснулась, Тарзан ходил по поляне, и девушка невольно отметила изящество его походки, совершенство высокой фигуры и гордую посадку прекрасной головы на широких плечах.
Что за изумительное создание! Ни жестокость, ни низость не могут таиться под такой богоподобной внешностью. «Никогда еще, — подумала она, — подобное совершенство не ступало по этой грешной земле!»
Тарзан услышал, что она села, и приветствовал ее пробуждение улыбкой, снова вызвавшей ответную улыбку Джейн. Девушка собралась с духом, и, преодолев робость, впервые попробовала заговорить со своим спасителем.
Юноша напряженно всматривался в ее шевелящиеся губы, причем любая смена интонации вызывала всплеск эмоций его в темно-синих глазах — так, как ветер заставляет волны играть всеми цветами лазури и ультрамарина. Но он не ответил ни единым словом, и у Джейн упало сердце. Может быть, он немой? Но тогда он мог бы хоть показать жестами, что понимает!
Она попробовала снова, на этот раз заговорив по-французски. Тщетно!
Синеглазый бог только грустно покачал головой, и от этой грусти у Джейн защемило сердце.
— Ничего, — ласково сказала она, робко положив ручку на большую загорелую руку. — Мы обязательно сумеем договориться!
Грусти в синих глаза как не бывало.
Юноша вскочил со звериной грацией пантеры и выразительными знаками объяснил, что они должны оставить это место. Скоро ночь, и здесь небезопасно — так поняла его жестикуляцию Джейн и, не раздумывая, кивнула. Несмотря на неудачную попытку вступить а разговор, теперь она безраздельно доверяла этому странному человеку. Она уже поняла, почувствовала всем сердцем, что именно он — их вечный спаситель, защитник и «посланник небес», как упорно именовала его Эсмеральда.
Но к тому, что произошло вслед за ее кивком, Джейн все-таки оказалась неподготовлена.
В следующий миг она оказалась в объятьях лесного бога, а тот, крепко прижимая девушку к себе, птицей взлетел с ней на дерево.
Джейн невольно вскрикнула… Но тут же страх ушел, и осталось только захватывающее ощущение полета. Если на протяжение их пути ей и доводилось кричать, то не от страха, а восторга — она продолжала чувствовать себя в абсолютной безопасности, пока загорелая мощная рука обвивала ее талию, а ее руки держались за шею мчащегося по деревьям Тарзана.
И когда человек-обезьяна вместе со своей ношей спрыгнул в амфитеатре, где гориллы обычно танцевали Дум-Дум (трудно было найти более безопасное место в джунглях) и опустил девушку на землю, Джейн воскликнула задыхающимся от восхищения голоса:
— О, как это было чудесно! В жизни не испытывала ничего подобного!
Ей ответила сияющая улыбка, юноша жестом показал, что она может располагаться здесь… И, повернувшись, стремительно исчез в зарослях.
Джейн Портер недоумевала: зачем он ее оставил? Неужели он бросил ее здесь, в начинающих темнеть диких джунглях?
Она испуганно оглянулась. Каждый куст, окружающий большую круглую поляну, каждое дерево за стеной колючего кустарника казались ей логовищем какого-нибудь огромного ужасного зверя, только и ждущего мгновения, чтобы вонзить клыки в ее тело. Каждый звук превращался в ее воображении в поступь крадущегося в полутьме хищника.
Куда девалось то чувство безопасности, к которому она начала уже привыкать! Как изменился лес с тех пор, как она осталась без своего спутника и защитника!
Сжавшись в комочек, Джейн опустилась на траву, готовая заплакать. Но даже плакать она боялась.
Так девушка просидела десять или двадцать минут, показавшихся ей целой вечностью. Она почти молила о жестоких клыках, которые принесли бы ей смерть и прекратили эту агонию страха.
Услыхав позади легкий шорох, она со сдавленным криком вскочила…
Перед ней стоял Тарзан, держа охапку роскошных плодов.
Джейн Портер пошатнулась и упала бы, если бы юноша, бросив свою ношу, не поддержал ее. Она крепко прижалась к нему, дрожа, как испуганная лань.
Тарзан, приемыш обезьян, на этот раз не воспринял прикосновения Джейн как приглашение к поцелуям. Он тихо и нежно гладил шелковистые волосы, стараясь успокоить ее тихим бормотанием, как это делала Кала, когда в далеком детстве он пугался змеи Хисты или львицы Сабор.
И Джейн хотелось, чтобы это длилось вечно.
Она никак не могла понять, что же такое с ней происходит. Ей не хотелось думать о будущем, она почти забыла о тех людях, которые, без сомнения, сейчас горевали о ней. Ей просто было хорошо и спокойно, и она покорилась судьбе. За несколько истекших часов она вдруг стала доверять этому загадочному лесному существу так, как доверяла лишь очень немногим мужчинам. А что, если это необыкновенное состояние было просто-напросто любовью? Ее первой любовью!