Необходимо добавить, что существуют так называемые «привилегированные» места и «привилегированные» ткани – особые зоны организма, в которых аллотрансплантаты не вызывают иммунного ответа. Таким образом, пересаженная ткань может жить длительное время или даже неограниченно долго. Одно из наиболее известных «привилегированных» мест у человека – роговица. Пересадка роговицы помогает восстанавливать зрение. Успех этого метода лечения привел к тому, что он стал стандартной процедурой. Роговица не содержит кровеносных сосудов и благодаря этому защищена от воздействия лимфатической и иммунной систем. Наряду с «привилегированными» местами существуют также «привилегированные» ткани, которые менее подвержены отторжению. К ним относятся костный хрящ, сердечные клапаны, участки аорты и других главных кровеносных сосудов, а также сухожилия. Кости и хрящ могут храниться неограниченно долго в высушенном или замороженном состоянии; перед использованием их необходимо регидратировать или оттаять, соответственно. Помимо риска отторжения, существует еще и другая опасность – например, возможность переноса болезней при пересадке трансплантатов. Кстати, последняя проблема недавно была в центре внимания прессы в связи с пересадкой роговицы троим пациентам. Как было установлено позже, женщинадонор страдала болезнью Крейтцфельдта – Якоба, и, следовательно, существовала опасность заражения реципиентов этой болезнью через трансплантаты.
Никита закончил свой краткий ликбез и взглянул в сторону Карпухина, поднявшегося и занявшего его место. Теребя в руках изрядно помятый листок бумаги, куда он время от времени поглядывал, майор сказал:
– Это что касается медицины. Отторжение трансплантатов в прошлом было самым большим барьером на пути к успеху трансплантации. Вероятно, со временем на первое место выйдут другие проблемы, мешающие развитию трансплантационной хирургии. Самой большой из них на данный момент является доступность органов для пересадки. С ростом успехов трансплантационной хирургии увеличивается потребность в донорских органах. Кроме костного мозга и почек, которые берут у живых родственников, все остальные органы получают от умерших людей, то есть условием жизни больного становится смерть другого человека. Как ни странно, введение некоторых законов, способствующих нашей с вами безопасности, мешает развитию трансплантологии! Возьмем хотя бы закон об обязательном использовании ремней безопасности. Кроме того, с успехами медицины и хирургии количество донорских органов для пересадки уменьшилось. По некоторым данным, в настоящее время в нашей стране около девяноста тысяч человек ожидают появления органов для пересадки, многие из них могут умереть, не дожив до операции.
Ежегодно в мире выполняется сто тысяч трансплантаций органов и более двухсот тысяч – тканей и клеток человека. Лидером среди государств мира по количеству проводимых трансплантаций являются США. В России ежегодно производится четырепять трансплантаций сердца, до десяти трансплантаций печени и до восьмисот трансплантаций почек. Этот показатель в сотни раз ниже потребности в данных операциях. Этикоправовые вопросы трансплантации касаются оправданности и неоправданности пересадки жизненно важных органов в клинике, а также проблематики взятия органов у живых людей и трупов. Трансплантация органов зачастую связана с большим риском для жизни пациентов, многие из соответствующих операций до сих пор находятся в категории лечебных экспериментов и не вошли в клиническую практику. Взятие органов у живых людей сопряжено с принципами добровольности и безвозмездности донорства, однако в наши дни соблюдение данных норм поставлено под сомнение. На территории нашей страны действует закон «О трансплантации органов и тканей человека», запрещающий любые формы торговли органами, в том числе и предусматривающие скрытую форму оплаты в виде любых компенсаций и вознаграждений. Живым донором может стать только кровный родственник реципиента. Для получения доказательств родства требуется генетическая экспертиза. Медицинские работники не имеют права участвовать в операции по трансплантации, если они подозревают, что органы были предметом торговой сделки. Взятие органов и тканей у трупов также связано с вопросами этического и правового свойства: в США и странах Европы, где также запрещена торговля человеческими органами, действует принцип «испрошенного согласия», означающий, что без юридически оформленного согласия каждого человека на использование его органов и тканей врач не имеет права производить их изъятие. В России же действует презумпция согласияна изъятие органов и тканей, то есть закон допускает взятие тканей и органов у трупа, если умерший человек или его родственники не выразили на это своего несогласия. Итак, трансплантат может быть получен у живых родственных доноров или доноровтрупов. Основными критериями для подбора трансплантата является соответствие групп крови, генов, отвечающих за развитие иммунитета, а также примерное соответствие веса, возраста и пола донора и реципиента.
– В настоящее время, – вставил Никита, – изза дефицита человеческих органов требования к донорам пересматриваются. Скажем, при пересадке почек чаще стали рассматриваться в качестве доноров погибающие пациенты пожилого возраста, страдавшие сахарным диабетом и некоторыми другими видами заболеваний. Таких доноров называют маргинальными или донорами расширенных критериев. Наиболее хорошие результаты достигаются при трансплантации органов от живых доноров, однако большинство пациентов, особенно взрослых, не обладают достаточно молодыми и здоровыми родственниками, способными отдать свой орган без ущерба для здоровья. Так что, к сожалению, посмертное донорство органов – единственная возможность обеспечить трансплантационной помощью основное количество пациентов, нуждающихся в ней.
– И тут мы переходим непосредственно к нашей проблеме, – кивнул Карпухин. – А именно, к нелегальной торговле органами и их «черному рынку». По данным Управления ООН по наркотикам и преступности, ежегодно в мире осуществляются тысячи незаконных операций по пересадке органов. Самый высокий спрос существует на почки и печень. В области пересадки тканей самым большим является число операций по пересадке роговицы. Первое упоминание об импорте человеческих органов в Западную Европу относится к 1987 году. Тогда правоохранительные органы Гватемалы обнаружили тридцать детей, предназначенных для использования в этом бизнесе. В дальнейшем подобные случаи были зарегистрированы в Бразилии, Аргентине, Мексике, Эквадоре, Гондурасе, Парагвае. Первым арестованным за нелегальную торговлю органами стал в 1996 году гражданин Египта, скупавший почки у малообеспеченных сограждан по двенадцать тысяч долларов США за штуку. Торговля органами особенно широко ведется в Индии. В этой стране стоимость почки, приобретенной у живого донора, составляет дветри тысячи долларов США. До принятия закона, запрещающего торговлю органами, в Индию приезжали больные из обеспеченных стран для проведения операций по пересадке органов, продаваемых местными жителями. В КНР, например, в трансплантологии активно используются органы казненных заключенных. В Бразилии операции по пересадке почки проводятся в ста медицинских центрах и существует практика «компенсируемого дарения» органов. По сообщениям сербских СМИ, судебномедицинская комиссия Временной администрации ООН в Косове (UNMIK) выявила факт изъятия органов у пленных сербов албанскими боевиками во время югославских событий 1999 года.
Рассказывая обо всем этом, майор нажимал на кнопки «эппла» Лицкявичуса, стоявшего на столе около электронной доски, и мы могли видеть ужасные фотографии преступлений, творимых в мире ради наживы.
– На территории СНГ, – говорил он, – наиболее остро проблема нелегальной торговли человеческими органами стоит в Молдавии, где была раскрыта целая подпольная индустрия торговли почками. Группировка промышляла набором добровольцев, согласных за три тысячи долларов расстаться с почкой для ее продажи в Турции. Одной из немногих стран мира, где законодательно разрешена торговля почками, является Иран. Стоимость органа здесь колеблется в пределах от пяти до шести тысяч долларов США. В России торговля органами ведется активно, как никогда, и в Питере дела обстоят не лучше, чем в других городах. Сотни дел о пропавших людях, импровизированные кладбища на окраинах, где у покойников удалены все пригодные для трансплантации органы и ткани, похищение детей в родильных и детских домах и отправка их за границу на органы – в общем, полный беспредел! Раскрывать такие преступления трудно, потому что между похищением человека, изъятием органов, пересадкой и непосредственно нахождением трупа (если, конечно, его обнаруживают!) проходит много времени. Кроме того, преступники редко идут на риск и проводят трансплантации на месте похищения – операционная может находиться за тысячи километров от города или деревни, где пропал человек.
– Но ведь случай с Толиком не совсем типичный, верно? – спросила я. – Его вернули! Не совсем домой, но все же оставили почти там же, откуда взяли.
– Верно, – кивнул Карпухин. – Как я уже говорил, таких, вместе с Лавровским и Красиным, одиннадцать человек. Мои ребята попытались связаться с ними – вернее, с их родителями. Только одна мамаша согласилась поговорить, но ничего нового не сказала. Некоторые переехали, а оформление командировок, сами понимаете, проблематично. Остальные отказались даже слышать о том, чтобы снова дать показания, считая, что, раз следователи уже один раз напортачили, и дело лопнуло, как мыльный пузырь, то больше к этому добавить нечего. Но мы продолжаем пытаться...
– Погодите, – прервала я майора, – у меня есть одна идейка.
– Да неужели? – поднял брови Лицкявичус.
В такие минуты я его ненавидела. Иногда глава ОМР вел себя вполне нормально, доверял моим суждениям, даже хвалил, хоть это и случалось очень редко. Но чаще всего он демонстрировал превосходство, причиной которого, судя по всему, являлся мой пол! Однако я заметила, что с Ивонной Лицкявичус общался подчеркнуто вежливо и внимательно выслушивал все, что она имела сказать. Может, дело в возрасте? Или просто в том, что ему не нравлюсь лично я?
– Что за идея? – словно не слыша высказывания Лицкявичуса и ничуть не обидевшись на то, что я его перебила, поинтересовался майор.
– Не знаю, как это вышло, – начала я, – но, несмотря на наши предупреждения и принятые предосторожности, одному журналисту удалось пронюхать о Толике Лавровском.
– Черт! – коротко выругался Лицкявичус.
– Кроме того, этот парень, похоже, провел свое маленькое расследование и выяснил, что наш мальчик – не единственный. Он утверждает, что беседовал с родственниками других пострадавших детей.
– Во дожили! – развел руками Карпухин. – С журналистами не говорят – поют, что твои соловьи, а с органами – молчок! И как, спрашивается, раскрывать дела, если не только свидетели, но и потерпевшие придерживаются кодекса молчания?
– Думаю, – продолжила я, – нам стоит поболтать с этим парнем, Олегом Гришаевым, прежде чем снова пытаться разговорить потерпевших. Если он не врет, то, возможно, у него есть информация, которая могла бы помочь нам выяснить, действительно ли дело Толика и остальные десять както связаны между собой?
– Отличная мысль! – согласился майор. – Может, тогда вы и побеседуете с парнишкой? Думаю, с привлекательной женщиной он будет более откровенен, чем с любым из нас.
На самом деле это было не совсем то, чего бы мне хотелось, – честно говоря, я надеялась, что этим займется сам Карпухин или в крайнем случае Лицкявичус. С другой стороны, никто ведь не тянул меня за язык: идея моя, значит, и воплощать ее мне.
– А вы нашли Елену? – спросила я Карпухина. – Я так и не смогла до нее дозвониться...
– Оказывается, ваша приятельница подала в розыск. Она написала заявление по месту жительства о пропаже ребенка около двух недель назад.
Я вспомнила, что именно к этому времени относится отмена наших с Еленой занятий и ее заявление о том, что Владик болен. Мы и подумать не могли, что мальчика похитили!
– В милиции Красину предупредили, что ребенка могли украсть с целью выкупа, поэтому просили шума не поднимать, а ждать на телефоне, – добавил майор. – Когда звонка не поступило ни на следующий день, ни через неделю, Елене сказали, что, как ни печально, но, согласно статистике, надеяться ей не стоит: сын, скорее всего, уже мертв. Более того, следователи решили, что она сама может иметь отношение к его исчезновению, и начали активно «разрабатывать» версию мамашиубийцы.
– Какая глупость! – воскликнула я. – Лучшей матери, чем Елена, я не встречала, а ведь она одна поднимала Владика, без мужа!
– К счастью, ваша преподавательница – не единственная потерпевшая в таком положении, и мне удалось убедить этих ретивых ребят снять ее с крючка, – пояснил Карпухин. – Их версия и в самом деле выглядит неубедительно, ведь после того, как следователи умыли руки, Красина обратилась на несколько кабельных каналов, и два из них согласились передать обращение матери к похитителям. Так как каналы не центральные, неудивительно, что никто из нас этого обращения не видел. Узнав о его существовании от самой Красиной, я навел справки: все правда, такой сюжет проходил. Разве мамаша, желающая избавиться от сына, пошла бы на телевидение?
– Ох, Артем Иванович, – недоверчиво покачал головой Павел. – И не такое, знаете ли, бывает – уж поверьте моему опыту! Известны случаи, когда родители годами дурили следствие, и никто не мог поверить, что они и в самом деле имеют отношение к преступлению. Правда обычно открывалась по чистой случайности, с появлением ранее не опрошенных свидетелей.
– Послушайте, но как же тогда быть с возвращением Владика?! – сочла я нужным вступиться за Елену. – Если Красина или Лавровские и в самом деле причастны, то почему детито вернулись? По всем законам жанра они должны были бесследно исчезнуть, а родители, поплакав для протокола, вернулись бы к своей нормальной жизни.
– Как бы там ни было, – сказал майор, – сейчас Елена Красина в больнице, дежурит возле сына. Ему может понадобиться пересадка спинного мозга, а не только кровь. Врачи ждут результатов анализов.
Только бог знает, что пережила Елена за все то время, что о Владике не поступало никаких известий! Сначала его украли, потом ее заставили поверить в то, что похитители потребуют выкуп (это у неето, простого учителя, считающего каждую копейку и подрабатывающего везде, где только можно!), а затем вообще обвинили в самом страшном грехе.
Каждый раз, работая с ОМР, я обещала себе, что не стану воспринимать наши расследования как чтото личное, и каждый раз эти обещания не выполнялись. То, что случилось с Толиком и Владиком, не могло обойти меня стороной.
* * *
Я обожаю пятницы. Раньше мне было все равно, ведь выходные случались и среди недели. Но теперь пятница олицетворяла собой не просто день перед уикендом, она стала чемто вроде праздника. У нас с Олегом вошло в привычку после работы отправляться в большой торговый центр, находящийся по дороге домой. Как правило, мы проводили там несколько часов. Одной из многочисленных хороших черт Шилова была терпимость к моим маленьким слабостям. Я – законченный шопоголик, хоть мне и стыдно в этом признаваться. К счастью, у меня мало времени для того, чтобы тратить деньги, иначе они вообще не задерживались бы в моем кошельке. Но по пятницам я позволяю себе «уходить в отрыв», и Олег, надо отдать ему должное, не мешает мне это делать. Конечно, он не ходит со мной по бутикам, не ожидает часами, пока я примеряю шмотки и верчусь перед зеркалом, – нет. Он просто дает мне время насладиться любимым делом, а сам отправляется в продуктовый отдел, где затаривается овощами, фруктами, чаем, кофе и прочей снедью, а потом усаживается в кафе, где ожидает моего возвращения. Я прибегаю всегда с опозданием, нагруженная пакетами с заветными кофточками, шарфиками и обувью, и мы обедаем, разговаривая обо всем, что произошло за неделю, ведь частенько Шилов и я не успеваем поболтать, хоть и живем в одной квартире. Оба устаем и порой просто не хотим вспоминать о работе, особенно когда дела идут не так хорошо, как хотелось бы. Но в пятницу, в ожидании двух свободных дней, мы бываем откровенны друг с другом и не жалеем времени на обсуждение самых разных тем.
Вот и теперь, сидя в маленьком китайском кафе, среди большого количества других людей, я рассказывала Олегу о том, чем сейчас занимаюсь.
– Это отвратительно! – сказал он, когда я дошла до описания состояния Владика. – Агния, тебе не кажется, что вы влезаете в дело, которым должны заниматься другие люди? Ты хоть понимаешь, какие деньги крутятся в этом бизнесе? А это означает, что соваться туда опасно!
– Но у тех, кто должен этим заниматься, как ты говоришь, почемуто руки оказались коротки! Вместо того чтобы прислушаться к голосу разума, милиция начинает разрабатывать самую легкую версию: они едва не привлекли родителей за то, что у тех украли детей! Я даже не думала, что торговля органами ведется в таких масштабах. Нет, я, конечно, слышала, что время от времени такое происходит, но гдето в других местах, в других странах, и я никак не могла представить, что это может коснуться меня так близко. Оказывается, в России существует огромная проблема и целая разветвленная преступная сеть, которая заполняет вакуум отсутствующих органов для пересадки. А свято место, как известно, пусто не бывает!
Шилов задумчиво посмотрел на меня.
– Ты помнишь громкое московское дело Орешкина в две тысяча третьем году? – спросил он неожиданно.