— По-моему, да, сэр, я помню. То есть, я знаю точно, я иногда думал, что если все пойдет хорошо и я начну побольше зарабатывать, а она найдет работу в другом месте, то я смогу всюду бывать с ней открыто, а после, если мы с ней будем все так же любить друг друга, можно будет и пожениться.
— Вы в самом деле думали тогда, что женитесь на ней?
— Да, сэр. Определенно думал — именно так, как я сказал.
— Но это было до того, как вы встретили мисс X?
— Да, сэр, это было раньше.
(— Здорово сделано! — язвительно заметил Мейсон на ухо сенатору Редмонду.
— Великолепный спектакль, — театральным шепотом ответил Редмонд.)
— А говорили вы ей на этот счет что-нибудь определенное? — продолжал Джефсон.
— Нет, сэр, не помню… Как будто ничего определенного не говорил.
— Что-нибудь одно — либо говорили, либо нет. Что же именно?
— Да, право же, ни то, ни другое. Я часто говорил, что люблю ее и хочу, чтобы мы всегда были вместе, и надеюсь, что она никогда меня не оставит.
— Но вы не говорили, что хотите на ней жениться?
— Нет, сэр, что хочу жениться, не говорил.
— Так, так, хорошо… А она? Что она говорила?
— Что она никогда меня не оставит, — с усилием, несмело ответил Клайд, вспоминая последний крик Роберты и ее последний взгляд. И, достав из кармана платок, он принялся вытирать лицо и ладони, покрытые холодным потом.
(— Отличная постановка! — с издевкой пробормотал Мейсон.
— Неглупо, неглупо! — небрежно заметил Редмонд.)
— Но скажите, — ровным тоном невозмутимо продолжал Джефсон, — если у вас было такое чувство к мисс Олден, как же вы могли так быстро изменить свое отношение к ней после встречи с мисс X? Разве вы так непостоянны, что ваши мысли и чувства меняются с каждым днем?
— Ну, об этом я раньше никогда не думал… Нет, сэр, я не такой!
— А до того, как вы познакомились с мисс Олден, вам случалось когда-нибудь серьезно любить?
— Нет, сэр.
— Но считали ли вы, что ваши отношения с мисс Олден серьезны и прочны, — что это настоящая любовь, — пока не встретились с мисс X?
— Да, сэр, я так и считал.
— А потом, после этой встречи?
— Ну, потом… потом уже все стало по-другому.
— Вы хотите сказать, что после того, как вы раз или два увидели мисс X, мисс Олден стала вам совершенно безразлична?
И тут Клайда осенило:
— Нет, сэр, не то. Не совсем так, — поспешно и решительно возразил он. — Я продолжал любить ее… даже очень, правда! Но я и опомниться не успел, как совсем потерял голову из-за… из-за… мисс… мисс…
— Ну да, из-за этой мисс X. Это мы знаем. Вы безумно и безрассудно влюбились в нее, — так?
— Да, сэр.
— И дальше что?
— Дальше… ну… я уже просто не мог относиться к мисс Олден, как раньше.
При этих словах лоб и щеки Клайда снова стали влажны.
— Понятно! Понятно! — громко и подчеркнуто, чтобы произвести впечатление на присяжных и публику, заявил Джефсон: — Сказка Шехерезады — чаровница и очарованный.
— Я не понимаю, что вы говорите, — растерянно сказал Клайд.
— Я говорю о колдовстве, мой друг, о том, что человек подвластен чарам красоты, любви, богатства — всего, чего мы подчас так жаждем и не можем достичь, — такова чаще всего любовь в нашем мире.
— Да, сэр, — простодушно согласился Клайд, справедливо заключив, что Джефсон просто-напросто хотел блеснуть красноречием.
— Но вот что я хочу знать. Если вы так любили мисс Олден, как говорите, и добились таких отношений с нею, которые следовало освятить браком, как же вы настолько не чувствовали своих обязательств, своего долга перед нею, что у вас могла явиться мысль бросить ее ради мисс X? Как это произошло, хотел бы я знать, — и я уверен, что это интересует также и господ присяжных. Где было ваше чувство благодарности? И чувство нравственного долга? Может быть, вы скажете, что у вас нет ни того, ни другого? Мы хотим это знать.
Поистине, это был допрос с пристрастием — нападение на собственного свидетеля. Но Джефсон говорил только то, что был вправе сказать, и Мейсон не вмешался.
— Но я…
Клайд смутился и запнулся, как будто его не научили заранее, что нужно ответить: казалось, он мысленно ищет какого-нибудь вразумительного объяснения. Да так и было в действительности, потому что, хоть он и зазубрил ответ, но, услышав этот вопрос на суде и вновь оказавшись лицом к лицу с проблемой, которая так смущала и мучила его в Ликурге, он не сразу вспомнил, чему его учили… Он мялся, поеживаясь, и наконец произнес:
— Видите ли, сэр, я как-то почти не думал об этом. Я не мог думать с тех пор, как увидел ее. Я иногда пробовал, но у меня ничего не выходило. Я чувствовал, что одна она нужна мне, а не мисс Олден. Я знал, что это нехорошо… да, конечно… и мне было очень жалко Роберту… Но все равно, я просто ничего не мог поделать. Я мог думать только о мисс X и не мог относиться к Роберте по-старому, сколько ни старался.
— Вы хотите сказать, что вас из-за этого ничуть не мучила совесть?
— Мучила, сэр, — отвечал Клайд. — Я знал, что поступаю нехорошо, и очень огорчался за нее и за себя; но все равно, я не мог иначе. (Он повторял слова, написанные для него Джефсоном; впрочем, прочитав их впервые, он почувствовал, что все это чистая правда: он и в самом деле тогда испытывал известные угрызения совести.)
— Что же дальше?
— Потом она стала жаловаться, что я бываю у нее не так часто, как раньше.
— Иными словами, вы стали пренебрегать ею?
— Да, сэр, отчасти… но не совсем… нет, сэр.
— Ну, хорошо, а как вы поступили, когда поняли, что так сильно увлеклись этой мисс X? Сказали мисс Олден, что больше не любите ее, а любите другую?
— Нет, тогда не сказал.
— Почему? Может быть, по-вашему, честно и порядочно говорить сразу двум девушкам, что вы их любите?
— Нет, сэр, но ведь это было не совсем так. Видите ли, тогда я только что познакомился с мисс X и еще ничего ей не говорил. Она бы не позволила. Но все-таки я тогда уже знал, что не могу больше любить мисс Олден.
— Но ведь у мисс Олден были на вас известные права? Уже одно это должно было бы помешать вам ухаживать за другой девушкой — вы этого не понимали?
— Понимал, сэр.
— Тогда почему же вы это делали?
— Я не мог устоять перед ней.
— Вы говорите о мисс X?
— Да, сэр.
— Стало быть, вы бегали за ней до тех пор, пока не заставили ее полюбить вас?
— Нет, сэр, это было совсем не так.
— А как же?
— Просто я встречался с нею то тут, то там и стал по ней с ума сходить.
— Понятно. Но все же вы не пошли к мисс Олден и не сказали, что больше не можете относиться к ней по-старому?
— Нет, сэр. Тогда не сказал.
— Почему же?
— Я думал, что она огорчится, — я не хотел, чтобы ей было больно.
— Так, понятно. Стало быть, у вас не хватало морального или интеллектуального мужества для того, чтобы сказать ей правду?
— Я не разбираюсь в моральном и интеллектуальном мужестве, — отвечал Клайд, несколько задетый и уязвленный таким определением, — просто я очень ее жалел. Она часто плакала, и я не решался сказать ей правду.
— Понятно. Что ж, пусть будет так. Но я хочу спросить вот о чем. Ваши отношения с мисс Олден оставались столь же близкими и после того, как вы поняли, что больше не любите ее?
— Н-нет, сэр… во всяком случае, недолго, — пристыженно пробормотал Клайд.
Он думал, что все в зале суда слышат его… и мать, и Сондра, и все люди по всей Америке узнают из газет, что он ответил! Когда несколько месяцев назад Джефсон впервые показал ему эти вопросы, Клайд спросил — зачем они нужны, и Джефсон ответил: «Для воспитательного воздействия. Чем неожиданнее и чем сильнее мы поразим присяжных кое-какими жизненными фактами, тем легче добьемся, чтобы они сколько-нибудь здраво поняли, в чем заключалась стоявшая перед вами задача. Но вы не очень беспокойтесь об этом. Когда настанет время, вы просто отвечайте на вопросы, а остальное предоставьте нам. Мы знаем, что делаем». И теперь Клайд продолжал:
— Видите ли, после встречи с мисс X я больше не мог относиться к Роберте, как прежде, и поэтому старался поменьше видеться с нею. Но, во всяком случае, очень скоро после этого она… попала в беду… ну, и тогда…
— Понятно. А когда примерно это случилось?
— В конце января.
— Ну, и что же? Когда это случилось, вы не почувствовали, что при таких обстоятельствах ваш долг — жениться на ней?
— Но… нет, в тех условиях нет.? то есть, я хочу сказать, если бы мне удалось ее выручить.
— А почему, собственно, нет? И что значит «в тех условиях»?
— Видите ли… все было, как я вам говорил. Я больше не любил ее, и ведь я не обещал ей жениться, — она это знала. Поэтому я думал, что будет более или менее правильно, если я помогу ей от этого избавиться, а потом скажу, что больше не люблю ее.
— А все-таки вы не сумели ей помочь?
— Нет, сэр. Но я старался.
— Вы обращались к аптекарю, который давал здесь показания?
— Да, сэр.
— И к кому-нибудь еще?
— Да, сэр, я обошел семь аптек, пока наконец достал хоть что-то.
— Но то, что вы достали, не помогло?
— Нет, сэр.
— Молодой торговец галантереей показал, что вы обращались к нему, — было это?
— Да, сэр.
— И он указал вам какого-нибудь врача?
— Д-да… но… я не хотел бы называть его.
— Ладно, можете не называть. Но вы послали мисс Олден к врачу?
— Да, сэр.
— Она пошла одна, или вы ее сопровождали?
— Я проводил ее… то есть только до дверей.
— Почему только до дверей?
— Потому что… мы обсудили это и решили — и она и я, — что так, пожалуй, будет лучше. У меня тогда было мало денег. Я думал, что, может быть, доктор поможет ей за меньшую плату, если она придет одна, а не вдвоем со мной.
(«Черт побери, а ведь он крадет мои громы и молнии! — подумал тут Мейсон. — Он перехватил большую часть вопросов, которыми я рассчитывал запутать Грифитса». — И он встревоженно выпрямился. Бэрлей, Редмонд, Эрл Ньюком — все теперь ясно поняли замысел Джефсона.)
— Понятно. А может быть, дело было еще и в том, что вы боялись, как бы о ваших с нею отношениях не прослышали ваш дядя или мисс X?
— О да, я… то есть мы оба думали и говорили об этом. Она понимала, в каком я положении.
— Но о мисс X речи не было?
— Нет, не было.
— Почему?
— Потому что… Я думал, что как раз тогда не следовало ей об этом говорить. Она бы слишком расстроилась. Я хотел подождать, пока у нее все уладится.
— А тогда сказать ей все и оставить ее, — вы это имеете в виду?
— Да… если бы я чувствовал, что не могу относиться к ней по-старому… Да, сэр.
— Но не тогда, когда она была в таком положении?
— Нет, сэр, тогда нет. Но, видите ли, в то время я еще надеялся, что помогу ей от этого избавиться.
— Понятно. И ее положение не повлияло на ваше отношение к ней? Не вызвало у вас желания отказаться от мисс X и жениться на мисс Олден и таким образом все исправить?
— Нет, сэр… тогда нет… то есть не в тот раз.
— Что значит «не в тот раз»?
— То есть я стал думать об этом позже, как я вам говорил… но не тогда… Это было после… когда мы поехали к Адирондакским горам.
— А почему не тогда?
— Я уже сказал почему. Я совсем потерял голову из-за мисс X и больше ни о чем не мог думать.
— Вы даже тогда не могли изменить свое отношение к мисс Олден?
— Нет, сэр. Мне было очень жаль ее, но я не мог иначе.
— Понятно. Ну, пока оставим это. Потом я еще вернусь к этому вопросу. Сейчас я хотел бы, чтобы вы, если можете, постарались объяснить присяжным, что же именно так привлекало вас в мисс X, отчего она вам нравилась настолько больше мисс Олден? Что именно, какие особенности ее поведения, внешности, характера или положения в обществе до такой степени вас прельщали? Вы-то сами это понимаете?
И Белнеп и Джефсон на разные лады и по разным психологическим, юридическим и личным причинам не раз прежде задавали Клайду этот вопрос и получали самые разные ответы. Вначале он вообще не хотел говорить о Сондре, опасаясь, что любые его слова будут подхвачены и повторены на суде и в газетах с упоминанием ее имени. Потом, поскольку все газеты замалчивали ее настоящее имя, стало ясно, что ей не угрожает публичный скандал, и тогда он позволил себе говорить о ней несколько свободнее. Но здесь, на суде, он снова стал осторожен и замкнут.
— Ну, это трудно объяснить… По-моему, она красавица, гораздо красивее Роберты. Но не только в этом дело. Она совсем не такая, как все, кого я знал раньше… гораздо самостоятельнее… и все с таким вниманием относились ко всему, что она делала и говорила. Мне кажется, она знает гораздо больше, чем все мои прежние знакомые. И она ужасно хорошо одевается и очень богата, и принадлежит к лучшему обществу, и газеты часто пишут о ней и помещают ее портреты. Когда я ее не видел, я каждый день читал о ней в газетах, и мне казалось, что она все время со мной. И потом, она очень смелая, не такая простая и доверчивая, как мисс Олден… сперва я даже не мог поверить, что она стала мною интересоваться. А под конец я больше ни о ком и ни о чем не мог думать, и о Роберте тоже. Я просто не мог, — ведь мисс X все время была передо мной.
— Да, на мой взгляд, вы поистине были влюблены, прямо загипнотизированы, — ввернул Джефсон в виде обобщения, уголком глаза наблюдая за присяжными. — Типичная картина помешательства от любви, — яснее, по-моему, некуда.
Но и публика и присяжные выслушали его замечание с неподвижными, каменными лицами.
И сразу после этого пришлось окунуться в быстрые, мутные воды предполагаемого злостного умысла, ибо все остальное было лишь вступлением.
— Итак, Клайд, что же случилось потом? Расскажите нам подробно все, что помните. Ничего не смягчайте, не старайтесь казаться ни лучше, ни хуже, чем вы были на самом деле. Она мертва — и вы тоже умрете, если эти двенадцать джентльменов под конец придут к такому решению. (От этих слов точно ледяной холод пронизал и Клайда и всех, кто находился в зале суда.) Но ради вашего же душевного спокойствия вам лучше говорить правду. (Тут Джефсон подумал о Мейсоне: пусть попробует отбить такой удар!)
— Да, сэр, — просто сказал Клайд.
— Стало быть, она попала в беду, и вы не сумели ей помочь. Ну, а потом? Что вы тогда сделали? Как поступили? Да, кстати, какое жалованье вы получали в то время?
— Двадцать пять долларов в неделю, — признался Клайд.
— Других источников дохода не имели?
— Простите, я не понял.
— Были у вас тогда какие-либо другие источники, откуда вы могли бы так или иначе достать денег?
— Нет, сэр.
— Сколько вам стоила комната?
— Семь долларов в неделю.
— А стол?
— Долларов пять-шесть.
— Были еще какие-нибудь расходы?
Да, сэр: на одежду и на стирку.
— Должно быть, вам приходилось также участвовать в расходах, связанных со всякими светскими развлечениями?
— Протестую, это наводящий вопрос! — выкрикнул Мейсон.
— Протест принят, — заявил судья Оберуолцер.
— Можете вы припомнить еще какие-нибудь расходы?
— Да, на трамвай, на поездки по железной дороге. И потом — я должен был вносить свою долю, когда участвовал во всяких развлечениях.
— Вот именно! — в ярости крикнул Мейсон. — Я считаю, что хватит вам подсказывать этому попугаю!
— А я считаю, что почтеннейшему прокурору незачем путаться не в свое дело, — фыркнул Джефсон, отбиваясь и за себя и за Клайда. Ему хотелось сломить страх Клайда перед Мейсоном. — Я допрашиваю подсудимого, а что касается попугаев, то мы за последнее время видели их тут сколько угодно, и натасканы они были, как самые отъявленные школьные зубрилы.
— Это злостная клевета! — завопил Мейсон. — Я протестую и требую извинения!
— Ваша честь, извинение должно быть принесено мне и моему подзащитному, и оно будет быстро получено, если только ваша честь соизволит объявить перерыв на несколько минут. — И, решительно подступив к Мейсону, Джефсон прибавил: — Я сумею добиться извинения и без помощи суда.
Мейсон сжал кулаки, готовясь отразить нападение. Блюстители порядка в зале суда, стенографисты, газетчики и даже клерк поспешно окружили обоих юристов и схватили их за руки, пока судья Оберуолцер неистово стучал по столу своим молотком.
— Джентльмены! Джентльмены! Вы оба проявляете неуважение к суду! Немедленно извинитесь перед судом и друг перед другом, иначе я объявлю процесс недействительным, подвергну вас десятидневному аресту и оштрафую на пятьсот долларов каждого.
Говоря это, судья со своего возвышения сурово поглядел на обоих. И тотчас Джефсон ответил самым учтивым и вкрадчивым тоном:
— Если так, ваша честь, я приношу свои извинения вам, господину прокурору и господам присяжным. Нападки прокурора на обвиняемого показались мне слишком несправедливыми и неуместными, вот и все.
— Не следует обращать на это внимание, — заметил Оберуолцер.
— Если так, ваша честь, я приношу свои извинения вам и господину защитнику. Может быть, я немного погорячился. Да, и подсудимому тоже, — насмешливо прибавил Мейсон, взглянув сначала в гневные и непреклонные глаза судьи Оберуолцера, а затем в глаза Клайда, который сразу вздрогнул и отвернулся.
— Продолжайте, — сердито проворчал Оберуолцер.
— Итак, Клайд, — вновь начал Джефсон так спокойно, словно вызвать всю эту бурю значило для него не больше, чем чиркнуть спичкой, — вы сказали, что ваше жалованье составляло двадцать пять долларов в неделю и что у вас были всевозможные расходы. И вы не сумели к тому времени отложить немного на черный день?