Быстрее всех облетают листья вяза и вишни-сакуры.
Как хорош во время десятой луны сад, где растут густые купы деревьев!
193. На другой день после того, как бушевал осенний вихрь…
На другой день после того, как бушевал осенний вихрь, «прочесывающий травы на полях»[297], повсюду видишь грустные картины. В саду повалены в беспорядке решетчатые и плетеные ограды. А что сделалось с посаженной там рощицей! Сердцу больно.
Упали большие деревья, поломаны и разбросаны ветки, но самая горестная неожиданность: они примяли под собой цветы хаги и оминаэси.
Когда под тихим дуновением ветра один листок за другим влетает в отверстия оконной решетки, трудно поверить, что этот самый ветер так яростно бушевал вчера.
Помню, наутро после бури я видела одну даму… Должно быть, ей всю ночь не давал покоя шум вихря, она долго томилась без сна на своем ложе и наконец, Покинув спальные покои, появилась у самого выхода на веранду.
Дама казалась настоящей красавицей… На ней была нижняя одежда из густо-лилового шелка, матового, словно подернутого дымкой, а сверху другая — из парчи желто-багрового цвета осенних листьев, и еще одна из тончайшей прозрачной ткани.
Пряди ее длинных волос, волнуемые ветром, слегка подымались и вновь падали на плечи. Это было очаровательно!
С глубокой грустью глядя на картину опустошения, она произнесла один стих из старой песни: «О, этот горный ветер![298]»
Да, она умела глубоко чувствовать!
Тем временем на веранду к ней вышла девушка лет семнадцати-восемнадцати, по виду еще не вполне взрослая, но уже не ребенок. Ее выцветшее синее платье из тонкого шелка во многих местах распустилось по швам и было влажно от дождя. Поверх него она накинула ночную одежду бледно-лилового цвета…
Блестящие, заботливо причесанные волосы девушки были подрезаны на концах, словно ровные метелки полевого мисканта, и падали до самых пят, закрывая подол… Лишь кое-где алыми пятнами сквозили шаровары.
Служанки, юные прислужницы собирали в саду растения, вырванные с корнем, и старались выпрямить и подвязать цветы, прибитые к земле.
Было забавно смотреть из глубины покоев, как несколько придворных дам, млея от зависти, прильнуло к бамбуковым шторам. Как видно, им не терпелось присоединиться к женщинам, хлопотавшим в саду.
194. То, что полно очарования
Сквозь перегородку можно услышать, как в соседнем покое знатная дама (вряд ли это одна из фрейлин) несколько раз тихо хлопает в ладоши. Молодой голос откликается: прислужница, шурша одеждой, спешит на зов госпожи. Как видно, настало время подать поднос с кушаньем. Доносится стук палочек и ложки. Слышно даже, как брякнула ручка металлического горшочка для риса.
Густые пряди волос льются с плеч на одежду из блестящего шелка и рассыпаются свободными волнами, не оскорбляя глаз своим беспорядком… Легко представить себе их длину!
В великолепно убранные покои еще не внесен масляный светильник, но огонь ярко горит в длинной жаровне, бросая вокруг блики света… Поблескивают кисти церемониального занавеса, пестреет узорная кайма бамбуковой шторы, и в ночной темноте заметно блестят крюки, на которых подвешивается бамбуковая штора. Это праздник для глаз!
И очень красиво также, когда начинают ярко сверкать металлические палочки для помешивания углей, положенные крест-накрест на жаровню.
До чего же хорошо, когда разгребешь пепел в богато украшенной жаровне и огонь, разгораясь, вдруг осветит узорную кайму в ее глубине!
Поздней ночью, когда императрица уже изволила опочить и дамы ее свиты тоже уснули, слышно, как снаружи толкуют о чем-то старшие придворные, а в отдаленных покоях дворца то и дело стучат, падая в ящик, фишки игры «го».
В этом есть свое очарование.
Вдруг послышится, как тихонько, стараясь не нарушать тишины, помешивают щипцами огонь в жаровне. Кто-то, значит, еще не ложился, а, что ни говори, тот, кому не спится, всегда вызывает сочувственный интерес.
Посреди ночи вдруг очнешься… Что же тебя разбудило? А, проснулась дама за соседней перегородкой! Слышатся приглушенные голоса, но слов не разберешь. Вот тихо-тихо засмеялся мужчина… Хотелось бы мне узнать, о чем они беседуют между собой?
Вечером в покоях, где присутствует императрица, окруженная своей свитой, собрались с видом почтительного смущения придворные сановники и старшие дамы двора.
Государыню развлекают рассказами, а тем временем гаснет лампа, но угли, пылающие в длинной жаровне, бросают вокруг яркие пятна света…
Любопытство придворных возбуждено вновь поступившей на службу дамой. Она еще не смеет предстать перед очами госпожи при ярком свете дня и приходит, только когда начинает смеркаться. Шорох ее одежд чарует слух…
Дама на коленях вползает в покои госпожи. Императрица скажет ей два-три слова, но она, как смущенный ребенок, лепечет что-то в ответ так тихо — и не услышишь…
Во дворце все успокоилось.
Там и сям фрейлины, собравшись в небольшой кружок, болтают между собой…
Слышится шелест шелков. Какая-то дама приблизилась к императрице или удаляется от нее.
Угадаешь: «А, вот это кто!» — и дама покажется тебе удивительно милой.
Когда в покои для фрейлин приходит тайный посетитель, дама гасит огонь, но свет все равно пробивается из соседней комнаты в щель между потолком и ширмами. В сумраке все видно.
Дама придвигает к себе невысокий церемониальный занавес. Днем ей не часто приходилось встречаться с этим мужчиной, и она поневоле смущается… Теперь, когда она лежит в тени занавеса рядом со своим возлюбленным, волосы ее рассыпались в беспорядке, и от него уже не утаится, хороши они или плохи…
Кафтан и шаровары гостя висят на церемониальном занавесе. Пусть одежда его светло-зеленого цвета, какую носят куродо шестого ранга, это-то как раз и хорошо! Любой другой придворный, кроме куродо, бросит, пожалуй, свою одежду куда попало, а на рассвете подымет целую суматоху, потому что никак ее не найдет.
Нередко выглянешь из глубины дома — и вдруг увидишь, что возле дамы спит мужчина, повесив свою одежду на церемониальный занавес.
Зимой или летом, это всегда любопытное зрелище.
Аромат курений поистине пленяет чувства.
195. Во время долгих дождей пятой луны…
Во время долгих дождей пятой луны господин тюдзё Таданобу сидел, прислонясь к бамбуковой шторе, что висит перед малой дверью в покоях императрицы. Одежды его источали чудесный аромат, не знаю, как он зовется…
Но как умолчу я об этом? Кругом все намокло от дождя. Так редко радовало нас что-нибудь утонченно-прекрасное…
Даже на другой день занавеска все еще благоухала. Не мудрено, что молодые дамы изумлялись этому, как чуду.
196. Человек даже не особенно блестящего положения…
Человек даже не особенно блестящего положения и не самого высокого рода все равно не пойдет пешком в сопровождении многих слуг, а поедет в нарядном экипаже, правда, уже немного потрепанном в дороге.
Погонщик быка делает честь своему званию. Бык бежит так быстро, что погонщик, боясь отстать, натягивает повод.
Он — мужчина стройный. Шаровары его внизу более густо окрашены, а может быть, двух цветов: индиго и пурпура. Прическа… впрочем, это неважно. Одежды глянцевато-алые или ярко-желтого цвета керрии, башмаки так и блестят.
До чего же он хорош, когда быстро-быстро пробегает перед храмом!
197. Острова
Ясосѝма — «Восемь на десять островов», Укисѝма — «Плавучий остров», Таварэсѝма — «Остров забав», Эсѝма — «Остров-картина», Мацусѝма «Сосновый остров», Тоёраносѝма — «Берег изобилия», Магакиносѝма «Плетеная изгородь».
198. Побережья
Побережье Удо̀. Нагаха̀ма — «Длинное побережье». Берег «Налетающего ветра» — Фукиагэ̀. Побережье Утиидэ̀ — «Откуда отчаливают»… «Берег встреч после разлука» — Мороёсэ̀.
Побережье Тиса̀то — «Тысячи селений»… Подумать только, каким оно должно быть широким!
199. Заливы
Залив Оу. Залив Сиога̀ма — «Градирня». Залив Коридзума̀. Надака̀ «Прославленный залив».
200. Леса
Леса Уэкѝ, Ива̀та, Когара̀си — «Вихрь, обнажающий деревья», Утатанэ̀ «Дремота», Ивасэ̀, Оаракѝ…
Леса Тарэсо̀ — «Кто он?», Курубэ̀ки — «Мотовило».
Роща Ёкотатэ̀ — «Вдоль и поперек». Это странное имя невольно останавливает внимание. Но ведь то, что растет там, и рощей, кажется, не назовешь. Зачем так прозвали одинокое дерево?
201. Буддийские храмы
Храмы Цубосака̀ — «Гора плащ паломницы», Касагѝ — «Там, где снимают шляпу», Хо̀рин — «Колесо закона»…
201. Буддийские храмы
Храмы Цубосака̀ — «Гора плащ паломницы», Касагѝ — «Там, где снимают шляпу», Хо̀рин — «Колесо закона»…
Гора Рёдзэн[299]. Душу наполняет благоговение, ведь так в индийской земле называлась гора, на которой пребывал сам Шакья-муни.
Храмы Исия̀ма, Кока̀ва, Сѝга…
202. Священные книги
«Лотос благого закона[300]» — тут не надо лишних слов.
Затем «Десять обетов Фугэ̀на»[301], «Сутра тысячерукой Ка̀ннон», «Сутра мольбы», «Сутра алмазной твердости и мудрости», «Сутра Будды-Целителя», последний свиток книги о «Благодетельных царях — Нио̀»[302].
203. Будды и бодхисаттвы
Нёирѝн — богиня Каннон[303] с колесом, исполняющим желания. Сэ̀ндзю тысячерукая Каннон. Все шесть образов богини Каннон.
Якусѝ[304] — Будда-Целитель. Шакья-муни.
Бодхисаттвы Миро̀ку[305], Дзидзо̀[306], Ма̀ндзю[307].
«Неколебимый владыка[308]» — Фудосон.
Бодхисаттва Фугэ̀н.
204. Китайские книги и сочинения
Сборник сочинений Бо Цзюй-и.
Изборник Вэньсюань[309].
Синьфу[310].
Шицзи — «Исторические записки» Сыма Цяня.
«Записки о пяти императорах[311]».
Моления богам и буддам.
Прошения императору.
Сочинения на соискание ученой степени.
205. Романы
«Сумиё̀си[312]», «Дуплистое дерево», «Смена дворца».
«Уступка земли» — плохой роман,
«Похороненное древо», «Женщина, ожидавшая луну», «Полководец Умэцубо̀», «Идущие путем Будды», «Ветка сосны»…
В повести «Комано̀» мне нравится место, где герой, отыскав веер «Летучая мышь», уходит с ним.
Герой романа «Завистливый тюдзё» прижил сына от придворной дамы сайсё и получает от нее на память одежду… Все это наводит скуку.
А вот «Младший военачальник Катано̀» — увлекательный роман.
206. Дхирани — магические заклинания…
Дхарани[313] — магические заклинания лучше слушать на рассвете, а сутры в вечерних сумерках.
207. Музыку хорошо слушать…
Музыку хорошо слушать ночью. Когда не видны лица людей.
208. Игры
Стрельба из малого лука. Шашки «го».
Игра в ножной мяч с виду не очень красива, но увлекательна.
209. Пляски
Пляска страны Суру̀га[314].
Пляска «Мотомэго̀»[315] — «Бродящий в поисках ребенок» — прекрасное зрелище…
В «Пляске мира»[316] танцоры машут длинными мечами, глядеть неприятно, но все же этот танец не лишен интереса. Я слышала, что некогда в Китае его исполнили, фехтуя друг с другом, заклятые враги.
Танец птиц[317].
В пляске «Голова коня»[318] волосы у танцора спутаны и вздыблены, взгляд устрашающе-грозный, но музыка прекрасна.
В «Пляске на согнутых ногах»[319] двое танцоров ударяют коленями о пол.
Танец «Корейское копье».
210. Музыка на струнных инструментах
Лютня-бива.
Разные лады: «Аромат ветерка», «Желтый колокол»…
Заключительная часть мелодии «Оживленные ароматы»[320].
Лад «Трель соловья».
Великолепно звучит тринадцатиструнная цитра — со-но кото.
Мелодия «Лотос первого министра»[321].
211. Флейты
Как прекрасны звуки поперечной флейты[322], когда они тихо-тихо послышатся где-то в отдаленье и начинают понемногу приближаться! Или когда уходят вдаль и медленно замирают…
Флейта удобна в пути. Едет ли ее владелец в экипаже или на коне, идет ли пешком, она всюду с ним за пазухой, невидимо для чужих глаз.
А как радостно на рассвете заметить у своего изголовья великолепную флейту, пусть даже в этот миг она беззвучна! Возлюбленный, уходя, забыл ее. Вскоре он присылает за ней слугу. Отдаешь флейту, обернув ее бумагой, с таким чувством, будто посылаешь любовное письмо, изящно скатанное в трубку.
Чудесно слушать, сидя в экипаже светлой, лунной ночью, звуки многоствольной флейты-сё[323]!
Правда, она громоздкая и на ней трудно играть. А какое лицо строит флейтист! Впрочем, он забавно надувает щеки, даже играя на обычной флейте.
Бамбуковая флейта-хитирики[324] утомляет слух. Она пронзительно верещит, словно кузнечик осенью.
Не слишком приятно, когда на ней играют вблизи от тебя, а уж если плохо играют, это невыносимо.
Помню, в день празднества Камо, еще до того, как танцоры появились пред лицом императора, флейты начали играть где-то позади помоста для танцоров… Ах, с каким восторгом я слушала!
Вдруг в самой середине напева вступили бамбуковые свирели и стали играть все громче и громче.
Тут уж даже дамы, у которых были самые красивые прически, почувствовали, что волосы у них встают дыбом!
Но наконец постепенно все струнные и духовые инструменты соединились вместе в полном согласии — и музыканты вышли на помост. До чего же это было хорошо!
212. Зрелища, достойные внимания
Празднество в храме Камо. Императорский кортеж.
Торжественное возвращение на другой день после праздника Камо Верховной жрицы — ѝцуки-но мико.
Паломничество канцлера в святилище Камо накануне праздника.
213. Помню, однажды во время празднества Камо[325]…
Помню, однажды во время празднества Камо день выдался пасмурный и холодный. Снег редкими хлопьями падал на шапки танцоров, увенчанные цветами, на их одежды, белые с темно-синим узором.
Слова бессильны выразить, как это было прекрасно!
Черные, испещренные белыми пятнами ножны мечей выделялись с особенной яркостью… Шнуры безрукавок-хампи сверкали так, словно их только что отполировали. Поверх белых шаровар, украшенных синим рисунком, выбивались лощеные шелка нижних одежд. Казалось, они блистают, как лед…
Хоть бы еще немного поглядеть на это великолепное шествие танцоров! Но нет, появились императорские послы. Видно, они были набраны из провинциальных губернаторов. Какие-то мелкие сошки, не более того. Впрочем, и они выглядели сносно, если гроздья цветущих глициний, прицепленные к шапкам, закрывали их лица.
Мы долго провожали взглядом танцоров, а меж тем появились певцы и музыканты в одеждах цвета зеленой ивы, на шапках красуются горные розы керрии.
Люди низкого звания, ничем не примечательные, они все же восхитили меня, когда, отбивая такт веерами, запели:
214. Что может сравниться с императорским кортежем?
Что может сравниться с императорским кортежем?
Когда я вижу, как государь следует мимо в своем драгоценном паланкине, я забываю, что, служа во дворе, постоянно появляюсь пред его очами. Меня пронизывает священный, небывалый, неизъяснимый трепет..
Самые ничтожные чинуши, даже девушки-прислужницы, на которых в другое время я не брошу взгляда, необычайно преображаются и кажутся высшими существами, если они сопровождают государя в торжественном шествии.
А как хороши гвардейские начальники среднего и высшего звания в роли «держателей священных шнуров»[328] императорского паланкина! Еще более великолепны тайсё — командующие гвардией. Но всех затмевают сановники военного ведомства, несущие на своих плечах паланкин императора.
Торжества в пятый день пятой луны были, я думаю, самыми прекрасными из всех. Но как жаль, что в наш век многие обычаи жсчезли…
Кое-что можно вообразить себе, слушая рассказы стариков о прошлом, но как все было на самом деле?
В этот день украшали аиром застрехи домов. Прекрасный обычай, он и теперь сохранился. А как выглядел дворец в старину? Галереи для зрителей повсюду устланы аиром, у всех людей на шапках стебли аира…
Красивейшие девушки раздавали придворным аир и целебные шары кусудама, а придворные, отдав благодарственный поклон, привешивали кусудама к своим поясам.
Наверно, это было замечательно![329]
… мне это кажется одновременно и смешным и прекрасным!
На возвратном пути во дворец перед паланкином императора передовые скороходы исполняли танец Льва[330] и танец Корейского пса[331].