– А тебя что больше устроит?
– Сон, наверное. Не так хлопотно рифмовать.
– Но с другой стороны – куда ж без окаянного призрака…
У Корделии и мать возвращалась таким же духом, а упокоилась лишь после того, как всех мучителей ее одолели, а дочь угомонилась в моих объятьях.
– Но ты полностью одета, – заметил я. Мамаша ее призраком была довольно блядовитым. – В некотором смысле.
– Я тут не дрочить тебе, любовь моя. Утешенье и вразумленье, немного духовного наставничества, если учесть, что твой нравственный компас клал на все с прибором.
– Это и впрямь ты, – всхлипнул тут я – знаю, сопли распустил, но, мать вашу, горе меня совсем одолело, нет? – Я без тебя поломался.
– Ох, миленький Карманчик. – Она взяла мою щеку себе в ладонь, только я этого не почувствовал. – Ты всегда был поломанный, любимый, в этом соль твоего характера. Что б я делала с каким-нибудь хрупким принцем, для которых меня родили, у кого гордость нежная, как хрусталь? А ты был все равно что такая милая сломанная кукла, которую девочка с лестницы кидает – посмотреть, что у нее еще отвалится, просто смеху ради, просто ради приключения.
– Или из окна высокой башни.
– Так то всего один раз было, и ты сам тогда прыгнул.
– Будучи до хрена галантен в твою честь, нет? – Я правда сам прыгнул. Спасти котенка. Корделии.
– Да, ты всегда таким был – и должен быть им снова.
– Мне что – в окно прыгнуть, забрызгать собой всю брусчатку и прийти к тебе в Неоткрытую Страну? Я вполне готов, если поможешь мне доползти до подоконника.
– Нет, ты должен помочь мавру.
– Отелло? Помочь ему что? Он же силен, как боевой конь, богат, командует ятым флотом, раздражающе высок, а его…
– А его дама?
– Он не женат.
– Значит, его любовь? – уточнила Корделия. – Дездемона.
– Это которая дочка сенатора? Она ему не… ну… он же мавр, нет?
– Проследи за этим.
– За чем мне проследить?
– Ты же умный, Карман. Вот и будь умный. Помоги мавру.
– Брабанцио этого нипочем не дозволит. А я всего-навсего пух от бывшего шута, пьяный и слабый, а также наоборот, и воли к жизни у меня нет никакой.
– Однако ты покорил королевство и вручил его мне.
– Знамо дело, но то было как на сисю насикать, разве нет? Мне нужно было только вывернуть его из хватки слабоумного семейства кровосмешенных извращенцев.
– Ты это мое семейство в виду имеешь, да?
– Ну, не тебя же, очевидно. Всех остальных. В общем, суть в том, что я мелок и скорблю.
– Это правда. Помоги мавру.
– В Венеции я растерял весь вес.
– Не весь. Дож к тебе еще остаточно благосклонен. Еще какое-то время ты можешь повращаться в высших кругах. Помоги мавру.
– Хватить твердить одно и то же.
– Дай слово.
– На. Помогу этому клятому мавру.
– И дай слово, что себя не кончишь.
– В смысле – покончу с собой?
– Да.
– Даю.
– И не трахай еврейку.
– Какую еще еврейку? Не знаю я никакой еврейки.
– Какой ты милый, Карман. Теперь просыпайся, ты сейчас в кроватку написаешь.
Я проснулся. Слишком поздно.
* * *Через два дня после этого сна я принялся выполнять задание, которое мне дала моя Корделия: Помогать Мавру.
Священник удивился, что Отелло сам открывает двери. Обезьянка и огромный кретин рассчитывали, что будут сласти. На мавре был подпоясанный домашний халат из белого льна, а в одной руке он держал саблю в ножнах.
– Да он же не умирает, – сказал священник.
– Оне черные, – сказал Харчок.
– Мавры обычно черны, – объяснил я придурку.
– Вы сказали, что он умирает, – произнес священник.
– Прошу прощенья, генерал, – сказал я мавру. – Но только залучить сюда его удалось, только сказав, что тебя требуется соборовать.
– Карман? – ответствовал мавр. – Что-то неважно ты выглядишь. – Он удивился, что я пришел к его порогу в час ужина, да еще и со свитой, но не рассердился.
– Влатайся во что-нибудь поприличнее, – сказал я. – С золотым позументом и зрелищной шляпой, если получится. Мы идем тебя женить. Сарацинский шлем – такой, с острием – будет в самый раз, если у тебя есть. – Я прошмыгнул мимо него в дом, который, хоть и располагался вблизи от Арсенала, все ж убран был скорее так, как это подобало герцогскому жилью, нежели спартанской обстановке солдатского. – А вы трое – тут подождите.
Священник попробовал докричаться до меня из-за мавра:
– Не собираюсь я женить никого. Ты же говорил – соборовать.
– Сделаешь, как велят, или я всем расскажу, что твоя братия сперла кости Святого Марка из храма в Египте.
– Это четыреста лет назад было. На это всем плевать. Валяй, рассказывай. А я пошел домой. – И священник развернулся и сделал шаг прочь.
– Останови его, Харчок, – попросил я.
Громадный дуболом цапнул попа за капюшон сутаны и приподнял его было, как котенка за шиворот, – но сутана лишь задралась, а почтенный клерик остался стоять голый ниже пояса.
– Положь его на место, на место клади. Просто сядь на него.
Харчок выпустил из лапы сутану, толкнул священника наземь и послушно сел сверху.
– Так нельзя! Епископу все…
Священник внезапно захлопнул рот – на его лицо присела обезьянка.
– Отлично, Пижон. Смотри, чтобы Харчок его не придушил. А тебе, поп, надо панталоны носить, когда на улицу выходишь. Не то люди подумают, что ты распутный… Пойдем, Отелло, устроим военный совет. – Я протянул руку и закрыл дверь перед носом своей свиты.
– Ты что это лепечешь такое про свадьбу? На ком, по-твоему, я должен жениться?
– Так на прекрасной же Дездемоне, само собой. Ты ее любишь и уверен, что дама отвечает тебе взаимностью, верно?
– Это мне известно лучше, нежели все, что я знал допрежь. Но отнять ее у отца, без дозволенья или благословенья – не могу я поступать, аки тать в нощи.
– Во-первых, ты ее никуда не крадешь – она идет с тобой сама, по собственной воле, а во-вторых, не принижай татей в нощи. Сам разве не был пиратом, пока не возглавил вооруженные силы Венеции?
Отелло и его двадцать пиратских судов были в свое время наняты помогать венецианскому военному флоту сражаться с генуэзцами – топить их корабли в Черном море. Но когда пришла весть, что адмирал Дандоло сокрушительно разбит в морском бою у острова Курцола и потерял сотню кораблей, на Отелло возложили задачу – защитить венецианское отечество от нападенья генуэзцев, предотвратить осаду и сдачу. И мавр справился с нею блестяще – обратил в бегство всю генуэзскую рать и дал Венеции возможность восстановить флот. Его и передали потом под командование мавра.
– Но я больше не пират.
– Это почему, Отелло? Зачем паскудить хорошую профессию – даже ради Венеции?
– Мне нравится, что здесь требуется далеко не одно пиратство. Служба. Потопить судно, разграбить груз – сие дела на службе самому себе, а наградой там – богатство и власть. А вот спасти город, пощадить детей – это дела покрупней. Они служат душе.
– Но, спасая город, ты снискал богатства и власти больше, чем когда-либо прежде.
– В моей философии могут быть недочеты, Карман.
– Все эти люди, как ни поверни, – самолюбивые, неискренние, алчные пиздюки, которых не заботит совершенно ничего, кроме собственного удобства, разве нет?
– Мне сдается, несчастья потемнили тебе взгляд на венецианцев. Не все они так уж плохи.
– Я имел в виду человечество вообще; за них всех я б не дал и тухлого туеска хуевротства.
– Однако ж ты сейчас тут, со священником – зачем? – Мавр сверкнул мне улыбкой так, словно отразил выпад в фехтовании.
– В моей философии могут быть недочеты, Отелло, – сказал я. – К тому же клятый призрак моей жены умолял меня тебе помочь.
– А, я часто слыхал, что без окаянного призрака – никуда.
– Отелло! – раздался с лестницы женский голос. – Кто там, дорогой мой?
Из-за балюстрады возникла Дездемона и спорхнула в вестибюль. Платье вилось вокруг ее голых ног, длинные волосы были распущены и трепетали по ее плечам и спине. Она была зеленоглаза и так же прекрасна, как сестра ее Порция, только чуть полнее щекой, а в глазах играли искорки, предупреждавшие об улыбке, что может вспыхнуть в любой миг. Она мне напоминала мою Корделию – не столько выраженьем лица, сколько всею осанкой. Крепкая, но нежная. Прелестная.
– Ах, мацабельная распутница, – рек Кукан, неизменно со мною, как обычно – на посту, в дозоре, вдруг где банальность мелькнет, а то и низковисящий плод охальной комедии под руку подвернется.
– О, это королевский шут, – сказала она, сжав руку Отелло. Мы с нею встречались на балу во дворце у дожа, и я дважды бывал гостем на ужинах у ее отца в Бельмонте. Она меня знала. Я ее веселил. – Сударь, я была столь опечалена известием о вашей королеве. Мои глубочайшие соболезнования, и если мое семейство может вас как-то утешить – только попросите об этом. – Она повернула голову – в ней было столько печали, столько доброты, столько жалости ко мне, что я тотчас понял, как доблестный Отелло, пират и солдат, эта прочная, исшрамленная машина убийства – как он потерял свое сердце. И превыше всяких сомнений я знал, что именно мне нужно сделать.
– Отелло, ты просто обязан – с устрашающим рвением и крайней расторопностью – жениться на этой девке.
– Что? – не поняла Дездемона.
– Они привели с собой священника, – пояснил Отелло. – Его держат в заложниках за дверью.
– Я собирался привезти Отелло в Бельмонт, умыкнуть вас в садик, заставить попа совершить его ужасное деянье, пока семейство не сообразило, но сделать это надо здесь, сейчас же.
– Но мой отец…
– Но что ваш отец сделает? Вы будете замужем, и ваш союз освящен церковью. Вы станете женою человека, спасшего Венецию. Осмелится ли ваш отец, со всею его властью, бросить вызов церкви? Дожу? Ваша любовь враз станет вашим господином, а по ходу вы навсегда прогневите отца. Двух птиц одним махом, детка. Что скажете, госпожа?
И вот улыбка расцвела, и Дездемона схватила Отелло за руку. Он заглянул в ее глаза и опустился на одно колено.
– Я недостоин, – произнес он. – Но если вы меня почтите…
– Да! – отвечала она. – Да! Да! Да! Да! Да! Да! Да! О мой милый Отелло, да!
– Блядь-французы зовут это «маленькая обаудиция», – заметил Кукан.
– «Маленький амбец», кокнийский остолоп, – поправил его я. – И мне кажется, что дакает она так громко не по этому поводу.
– А по мне – так прям кончает. Ладно, давай вытащим викария из-под нашего простофили, тут скоро неизбежно муськаться будут до тошноты.
Я схватился за дверную ручку, но повернулся к ним.
– Госпожа, а ваш отец думает, вы сейчас где?
– Он считает, что я уехала во Флоренцию за туфельками.
– Умно. Стало быть, золото есть? Подкупить священника за службу – как-то недостойно принуждать его к этому кинжалом. Хоть я и не против.
– У меня есть золото, – сказал Отелло.
– Неси, – велел я. – Я оживлю попа. На вид он слабак. Скорее всего, уже лишился чувств.
– И сильные духом не выдерживали, когда обезьянка так долго сношала их в ноздрю, – заметил Кукан.
– Прошу прощения? – осведомился Отелло.
– Он шутит, – сказал я, пряча жезл с куклой за спину.
– Сбегаю, панталончики надену, – сказала Дездемона.
– Я как раз вам собирался это предложить, – крикнул я ей вслед. – Она мила, – шепнул я мавру.
И распахнул дверь.
– Говорил тебе, – промолвил Кукан.
– Пижон! Слезай с него сейчас же. Плохая обезьянка! Скверная и гадкая!
– Пижон тут с попиком забавлялся, – пояснил Харчок.
И вскоре после, при свидетельстве благородного шута, полудурка, обезьянки и куклы на палке, Отелло и прекрасная Дездемона стали мужем и женой.
* * *ХОР:
Два дня миновало – мавр и Дездемона наслаждались своими брачными радостями, и лишь тогда весть об их свадьбе распространилась от священника к солдату, от него к слуге, а от того достигла слуха Родриго. И он с тяжелым сердцем от того, что сам Дездемону потерял, пришел за утешеньем к другу своему Яго.
– Стало быть, мавр погубил дочь Брабанцио? – произнес Яго, расхаживая по офицерским квартирам с головокружительным напором вдохновенья. – Ха! Теперь его совет наверняка повесит. Это и впрямь добрые вести! Свидетели у тебя, конечно, есть? Если нет, придется вылепить таковых из самых выдающихся мерзавцев, кто только по карману будет нам. Деньги есть?
– Нет, это не поможет, – проскулил Родриго. – Ведь он не против воли даму взял, он на ней женился. Да, она погублена, но по своему разуменью и согласию, и погублена она лишь для меня. В глазах Господа и государства она принадлежит теперь мавру.
– Ох ять. – Яго замер на месте. – Женаты?
– Священником.
– Мавр и Дездемона женаты?
– Перед свидетелями. Внесено в городские книги.
– Женаты? Перед свидетелями?
– Свидетельствовали дурак, великан и обезьянка.
– Ять!
– Вы уже это говорили.
Яго вновь заметался по жилплощади, затем выхватил кинжал и принялся чертить им в воздухе планы. Родриго меж тем вжался в стену.
– Еще не поздно этой свадьбой мавра погубить. Когда сие действо поимело место?
– Двух дней не прошло как. Но и посейчас Дездемона скрывается у мавра в доме.
– А Монтрезор о сем не ведает?
– Нет, он у себя на квартире, возле дожева дворца.
– Не в Бельмонте?
– В Бельмонте вести я и узнал. От Нериссы, служанки Порции.
– Служанка знает, но не знает господин? Истинно говорю тебе, Родриго, женщины – коварное племя. Тащи их в койку, если очень нужно, но клятвам их не верь – они всего лишь паутина, кой затканы ворота в конюшню. Она порвется от малейшего усилья, стоит пройти в них очередному жеребцу.
– Но, добрый Яго мой, разве у вас своей жены нет? А прекрасная Эмилия?
– Я потому и знаю, что говорю. Пук обмана в приятной глазу обертке – вот что она, да и все они таковы. Горе мужчине, кто подумает иначе и вверится им своим расположеньем. – Яго сунул кинжал в ножны, словно Цезаря закалывал. – Пойдем, Родриго, пробудим сенатора Брабанцио и поглядим, не спустит ли он смертоносный гнев свой на мавра, прежде чем до него дойдет вся история. Приготовь мужей вооруженных. Брабанцио стар, и убивать ему пойдут другие.
* * *От нежной моей дремы на полу вестибюля в доме Отелло, где я приземлился, скатившись с лестницы… приводнился, если быть точнее, похоже, в лужицу своей же рвоты, – меня, короче, пробудили, и я направился к дверям обратиться с речью к какой-то банде подлецов, что орала, и колотила в створки, и вообще усугубляла шероховатой остротой своей мой только народившийся бодун.
– Чего? – Я распахнул двери, ожидая, что солнце сейчас вобьет колья сожаления мне в лоб, однако снаружи была ночь и передо мной стоял Брабанцио, а за ним – десятка два мужей с факелами. Некоторые обнажили мечи. – Монтрезор? – молвил я.
– Фортунато? – молвил Монтрезор. – А вы что тут делаете?
– Стою лицом к лицу с ятой толпой, очевидно. А вы что тут делаете?
– Пришли арестовать мавра, который похитил дочь мою Дездемону и держит ее под своими языческими чарами!
Из глубин толпы донесся крик:
– Сейчас, пока вы медлите, вот в это мгновенье, черный матерой баран белую вашу ярочку таранит![61]
– Мавр и ваша дочь уже играют где-то в скотинку о двух спинках![62] – раздался еще один вопль.
– Прямщаз он виноват перед вами в нахальном и дерзком поведении![63] – крикнул кто-то еще.
– Нет никаких чар, – сказал я. – Мавр и ваша дочь женаты. А у толпы вашей вил нету. Я повидал на своем веку не один блядский бушель бунта, где кого-то на улицу вытаскивают, и для такого потребны вилы.
– Но у нас же нет лошадей, – ответил мне менее рьяный голос.
– Да и коров нету, – сказал другой.
– Ни сено не надо ворочать, ни навоз, – пронял третий.
– Могу багор принести, – предложил еще один негодяй.
– Мавра мне сюда! – скомандовал Брабанцио.
– Монтрезор, ваша толпа – говно, – сказал я. – Возвращайтесь, когда разживетесь пристойными вилами и какими-нибудь внятными лозунгами. «Скотинка о двух спинках»? Вы чего это, по домам ходили клянчили, чтоб вам помогли вытащить на улицу главнокомандующего самых мощных в этих краях вооруженных сил – и даже острой палкой не обзавелись? Небрежно, блядь, вы все как-то спланировали, Монтрезор. – И я захлопнул дверь у него перед носом и накинул на нее засов.
– Что там было? – спросил Отелло, спускаясь по лестнице в халате, в руках – сабля и ножны.
– Толпа тупиц, – ответил я. И вздел палец закладкой в диалоге, а сам повернулся и стравил в ведро с растопкой у камина. Вытер рот рукавом и продолжил: – Пришли тебя вешать, сдается мне. А, и еще – их привел Брабанцио.
– Папа? – переспросила Дездемона, спускаясь по лестнице следом за супругом.
Грохот в двери и крики с улицы возобновились, хотя теперь орали преимущественно «Вздернуть его!» и «Черный сатана!». После моего нагоняя больше никто, похоже, не грыз себе заусенцы, изобретая метафоры.
– Я этого не потерплю, – промолвил мавр, запахнул халат потуже и направился к двери.
– Пропускай в двери только по очереди, – посоветовал я. – Не позволяй им наступать широким фронтом. А кто увернется от твоих замахов – тех я достану своими кинжалами. – Я вынул один из ножен на копчике, подбросил и поймал за острие. – Если судьбе угодно, в два счета мы тут будем по колено в трупах, так что можешь вызывать уже своих матросов драить палубу от крови и выносить отсеченные члены корытами.
Отелло помедлил у тяжелой двери. Я держал кинжал наготове к броску, а второй доставал из-за спины свободной рукой. Дездемона замерла на лестнице, зажав руками рот, точно душила в себе вопль.
– Быть может, лучше обратиться к ним с балкона, – решил Отелло.
– Прекрасно, – одобрил я. – Обеспечь тактическое преимущество, нет? Дездемона, поставьте масло на огонь кипятиться, будьте ласковы. Сперва ошпарим плюгавый сброд, а потом обрушим на них сверху град смерти и тяжелой мебели.
Я повернулся и проскочил вверх по лестнице мимо Дездемоны – но мне вдруг поплохело, затошнило, я выронил кинжалы и уцепился за перила.