Теперь окаменел уже Цимбаларь, чья пылкая душа терпеть не могла всякой показухи, апофеозом которой и были так называемые инспекторские проверки. Но он уже понял, что никакие возражения сегодня не принимаются, а потому смолчал.
— Теперь касательно вас, Людмила Савельевна, — Горемыкин говорил так, будто бы видел Людочку впервые. — Хочу поздравить с включением в только что созданную оперативную группу. Как говорится, сами кашу заварили, сами и расхлёбывайте.
— А как же быть с моей службой? — пролепетала Людочка, подавленная холодностью Горемыкина.
— Своему непосредственному руководству вы предоставите справку о наличии у вас беременности сроком в тридцать две недели. — Горемыкин вновь похлопал по своему бювару. — Она, естественно, фальшивая, но составлена по всей форме с подлинными реквизитами. Этот документ избавит вас от рутинной работы и в то же время позволит без помех посещать экспертно-криминалистический центр. Сиё, в свою очередь, освободит нас от необходимости составлять официальные запросы.
— Ну а потом? — поинтересовалась Людочка, почему-то ощупав свой чисто символический животик. — Что я скажу, когда после окончания расследования вернусь на службу?
Тут уж Кондаков не стерпел и наставительно изрёк:
— Если оперативная необходимость того требует, придётся родить. Ты ведь в правоохранительных органах работаешь, а не в стриптизе. Мы в твои года на смерть шли за правое дело.
— Пётр Фомич, как всегда, утрирует, — поморщился Горемыкин. — Есть и другие, куда менее кардинальные решения. Например, можно представить всё так, будто бы у вас случился выкидыш… Впрочем, — он перевёл взгляд с Людочки на Цимбаларя и обратно, — совсем не исключено, что в процессе расследования вы действительно забеременеете.
Это была первая шутка, которую сегодня позволил себе начальник, и, надо сказать, вышла она не совсем удачной. Зардевшаяся Людочка дерзко ответила:
— Я, между прочим, получая погоны, давала клятву: всё, что нужно, держать на замке. И язык, и сердце, и то, посредством чего беременеют. Так не проще ли будет Петру Фомичу родить вместо меня?
— Надо будет — я ещё и не такое сделаю, — на полном серьёзе пообещал Кондаков.
В самый разгар этой перепалки в кабинет вошёл мальчуган лет семи-восьми, одетый в мешковатый джинсовый комбинезончик. На голове у него была бейсболка, козырёк которой скрывал не только глаза, но и нос, на ногах — грязные кроссовки. Щёчки горели неестественным румянцем — то ли аллергическим, то ли чахоточным.
Не говоря никому ни слова, он приблизился к столу, за руку поздоровался с Горемыкиным, а потом обнялся с Кондаковым, для чего последнему пришлось согнуться чуть ли не пополам.
— Хорошо выглядишь, Ванечка, — сказал Кондаков без всякого сюсюканья, как равный равному.
— Маленькая собачка — всегда щенок, — хрипловатым голосом ответил пацан и, усевшись по другую сторону стола, вытащил пачку сигарет.
Сколько помнил себя Цимбаларь, в этом кабинете никогда не курили, а сейчас Горемыкин без всяких прекословий пододвинул странному гостю хрустальную вазочку, призванную заменить собой отсутствующую пепельницу.
Однако пацан не обратил на эту услугу никакого внимания и, жадно затянувшись, стряхнул пепел в спичечный коробок, который держал перед собой.
— Ох, полегчало, — он даже зажмурился от удовольствия. — Считай, две недели табака не нюхал.
— Что так? — участливо поинтересовался Кондаков.
— А это ты видел? — пацан сдернул с головы бейсболку и под ней оказались две довольно жиденькие косички, украшенные белыми бантами. — Под девчонку работаю. Целый день у всех на виду. Маньяка-педофила подманиваю. Сегодня вечером последний выход.
— Хочу представить вам нашего нового сотрудника Ивана… — начал было Горемыкин.
— Можно без отчества, — перебил его наглый недомерок, пуская в потолок струю дыма. — И без фамилии. Зовите меня просто Коршун.
— Иван… э-э-ээ… Коршун, — начальник слегка поперхнулся, — сыщик, как говорится, милостью божьей.
— Причём в третьем поколении, — добавил Кондаков.
— В четвёртом, — поправил малыш. — Прадед мой состоял филёром в сыскном отделении Департамента полиции. Теперь об этом, слава богу, можно говорить вслух… Одним словом, будем знакомы.
Ваня Коршун легко соскочил со стула и приблизился к сидевшей в сторонке парочке (остальных присутствующих он, похоже, знал прекрасно). Как истый джентльмен Ваня сначала облобызал запястье Людочки и отпустил в её адрес замысловатый комплимент, а уж потом обменялся с Цимбаларем энергичными рукопожатиями.
— Наслышан, весьма наслышан, — сказал Ваня, распространяя лёгкий запах коньяка.
— «Квинт» употребляешь? — по-свойски поинтересовался Цимбаларь.
— Вообще-то я употребляю «Мартель», но его в наших забегаловках не сыщешь, — откровенно ответил Ваня.
Только внимательно приглядевшись, можно было понять, что это никакой не ребёнок, а взрослый человек очень маленького роста, короче говоря, карлик, но сложенный на диво пропорционально.
— Как я посмотрю, при формировании вашей опергруппы оказались соблюдены все правила политкорректности, — промолвил Горемыкин. — Есть и женщина, и ветеран…
— И инвалид, — бесцеремонно добавил Ваня Коршун.
— И чернокожий, — не сдержался Цимбаларь.
— Тогда не смею вас задерживать. Действуйте. — Горемыкин передал бювар с документами Кондакову, что было равносильно вручению маршальского жезла. — Как говорится, ни пуха ни пера.
— К чёрту! — дружно ответили все, кроме Вани, наслаждавшегося курением.
— Люди вы самостоятельные, поэтому обязанности внутри опергруппы распределите по собственному усмотрению, — продолжал Горемыкин. — Через месяц встретимся.
— А если мы уже завтра дело раскрутим? — полюбопытствовал Цимбаларь.
— Хотелось бы надеяться. Но результат вы всё равно доложите через месяц, — сказано это было с нажимом на последнее слово. — А сейчас позвольте откланяться. Через два часа мне нужно быть в аэропорту.
— На Кипр, наверное, собираетесь, — льстивым голосом осведомился Кондаков. — Или в Швейцарию?
— Свой отпуск я обычно провожу в горных ашрамах Непала, — покидая кресло, небрежно ответил Горемыкин.
Все гурьбой направились к выходу, и провожал их запечатлённый на портрете ясный взор президента Российской Федерации Ильи Владимировича Митина — политика с безукоризненной репутацией, стопроцентного русака православного вероисповедания, поощрявшего, впрочем, и все другие официальные конфессии, примерного семьянина, спортсмена, либерала умеренного толка, в прошлом разведчика, преподавателя, администратора и экономиста, пользующегося безоговорочной поддержкой мирового сообщества и симпатиями подавляющего большинства сограждан.
Просто не верилось, что кто-то мог покуситься на такого человека.
— Каков жук! — возмутился Кондаков, когда Горемыкина и след простыл. — Ведь специально в отпуск ушёл, чтобы ответственность с себя снять! Могу поспорить, что приказ подписан задним числом. Вчерашним или позавчерашним. Если мы опростоволосимся — с него взятки гладки. А если, наоборот, докопаемся до истины — героем окажется он.
— Похоже, Пётр Фомич, вы утрируете опять и опять, — вздохнула Людочка. — Приказы по личному составу подписываются раз в неделю по пятницам. А сегодня среда.
— Да ему наших кадровиков вокруг пальца обвести, как мне, извиняюсь, облегчиться! — не сдавался Кондаков. — Не человек, а налим скользкий. И откуда только такие берутся?
— Ты у него сам спроси, — посоветовал Ваня Коршун. — А то, что ты сейчас говоришь, называется «красноречием в сортире».
— И спрошу! — пообещал Кондаков. — Обязательно спрошу. Когда на пенсию оформлюсь.
— Ну ладно, я тоже пошёл. — Ваня поручкался со всеми, не пропустив и Людочку. — Мой клиент, наверное, уже на охоту вышел.
— Может, помочь тебе? — предложил Цимбаларь.
— Ещё чего! — фыркнул Ваня. — Я этого любителя клубнички порву, как морской лев пингвина!
По самые локти засунув руки в карманы комбинезончика, он устремился к лифту. Глядя Ване Коршуну вслед, Цимбаларь неопределённым тоном произнёс:
— Шустрый щегол.
— Этому щеглу, между прочим, побольше лет, чем тебе, — заметил Кондаков. — И заслуги его не идут ни в какое сравнение с твоими.
— А почему он свою фамилию скрывает? — полюбопытствовала Людочка. — И отчество тоже.
— Забавные они очень. — Кондаков расплылся в улыбочке. — Фамилия Верзилов, а отчество Самсонович. Иван Самсонович Верзилов! Вот он и взял себе кличку — Коршун.
— Хорошо, что не Орёл, — буркнул Цимбаларь.
— Коршуном его деда звали, — пояснил Кондаков, — Льва Рюриковича Верзилова. Он в тридцатые годы таких авторитетов, как Федя Ювелир и Савка Шкодник повязал. В музее криминалистики выставлен топор Савки и удавка Ювелира… Между прочим, в роду Верзиловых все женщины рождаются нормальной комплекции, а мужики лилипуты, как на подбор.
— Ваня тоже женат? — осведомилась Людочка.
— Был. Разошлись пару лет назад. Но только не из-за Ванькиного роста. Изменял он ей самосильно. Ещё тот кобель. Ты, дочка, остерегайся его.
— Вот ещё! Он мне носом до колена не достанет.
— Это неважно, — Кондаков скабрезно улыбнулся, — корявое деревце в корень идёт.
— Всё, ухожу! — решительно заявила Людочка. — Я тут пошлостей на год вперёд наслушалась. Пора и честь знать. Завтра увидимся.
— Может, тебя проводить? — вызвался Цимбаларь.
— А вот это необязательно! Не забывай, что я беременна на тридцать второй неделе. И, возможно, даже двойней. Мне сейчас нужно калорийно покушать, принять витамины и в постельку. И главное, никаких стрессов.
— Но ведь беременным полезно дышать свежим воздухом, — напомнил Цимбаларь.
— Завтра и подышим, — отрезала Людочка. — В морге.
— Вот и правильно, — обрадовался Кондаков. — Заодно и компанию мне составишь. Я с трупами как-то не очень контактирую… А ты, Саша, с утра пораньше двигай к территориалам. Устрой им там содом и гоморру…
— Гоморру, факт, устрою, — пообещал Цимбаларь. — А вот содом не обещаю. По этой части не специалист.
Райотдел размещался в тщательно отремонтированном и надстроенном на два этажа здании бывшего детского сада, закрывшегося по причине демографического кризиса.
Там, где прежде размещались грибки и песочницы, рядком стояли служебные автомобили, в кухонном блоке находился изолятор временного содержания, а дежурка заняла место гардеробной, о чём свидетельствовали проступающие сквозь побелку зайчата и чебурашки.
По случаю раннего часа посетителей в ментовской конторе было немного, да и в кабинетах работа ещё только-только заваривалась. Цимбаларь, одетый в гражданское платье, попытался мышкой-норушкой проскочить внутрь и застать стражей правопорядка врасплох, но его коварным планам не суждено было сбыться.
— Вы, гражданин, куда? — дорогу ему загородил внушительного вида амбал, судя по большим звёздам на погонах, угодивший в дежурку за какое-нибудь должностное упущение. — Вызывали вас или по собственной потребности?
— По собственной, — смиренно ответил Цимбаларь.
— Тогда попрошу в стороночку. Вот столик и все письменные принадлежности. Составьте заявление по имеющемуся образцу и опять подходите ко мне.
— А устно нельзя? — поинтересовался Цимбаларь.
— Устно принимаются заявления только о чрезвычайных происшествиях. Вас ограбили, убили, изнасиловали?
— Да вроде нет. — Цимбаларь машинально ощупал себя.
— Тогда в чём же дело?
— У меня знакомый пропал.
— Давно?
— Неделю назад.
— А кто он вам?
— Говорю же, знакомый.
— Разве у него родственников нет?
— Откуда я знаю!
— Хорошо, пишите. Потом кто-нибудь из дознавателей вас примет.
— А когда искать начнут?
— В сроки, установленные законом. — Эта туманная фраза могла означать всё, что угодно, в том числе и после дождика в четверг.
Не получив никакого удовольствия от этой мелкой мистификации, Цимбаларь попытался вызвать дежурного на грубость:
— Почему у вас верхняя пуговица на рубашке не застёгнута?
Дородный подполковник уже раскрыл было рот, чтобы отчитать зарвавшегося наглеца, но, нутром почуяв неладное (вот она, знаменитая милицейская интуиция), сдержался и пальцами-сосисками неловко устранил непорядок в своей экипировке.
Уже не таясь больше, Цимбаларь предъявил своё удостоверение, в которое было вложено предписание о проведении инспекторской проверки.
— Здравия желаю, — дежурный немедленно взял под козырёк. — Не признал вас сразу… Раньше нас всё больше майор Котельников проверял.
— Вот и допроверялся. — Цимбаларь старательно сохранял каменное выражение лица. — Сейчас в солнечной Воркуте полосатиков проверяет.
Дежурный, не далее как позавчера угощавшийся в компании майора Котельникова пивом, счёл за лучшее промолчать. Территориальные органы везде крайнее звено, даже в Африке. Дослужись ты хоть до полковничьих погон, а любой лейтенантишка из министерства или главка всё равно будет о тебя ноги вытирать. Исконно русская истина: я начальник — ты дурак, ты начальник — я дурак.
Единственное, на что решился дежурный, так это вкрадчиво осведомиться:
— А где же остальные члены комиссии?
— Попозже подъедут, — обронил Цимбаларь. — Вы пока готовьтесь, готовьтесь…
— Мы всегда готовы, — по-пионерски отрапортовал дежурный.
— Да ну? Предъявите табельное оружие к осмотру.
Едва заглянув в девственно-чистый ствол, Цимбаларь брезгливо скривился и задал сакраментальный вопрос, который сам слышал почти на каждой проверке:
— Когда в последний раз чистили?
— После прошлых стрельб, — занервничал дежурный. — Три недели тому.
— Свиным салом, наверное, чистили. Тараканы в стволе завелись. Чтобы через час оружие сверкало, как котиные яйца! — Это был некий общепризнанный эталон чистоты, на который год от году ссылались все проверяющие, хотя вышеупомянутые кошачьи органы по причине своей косматости сверкать никак не могут.
— Будет сделано, — с готовностью пообещал дежурный и повел взором по сторонам, высматривая сержанта, которому можно было бы перепоручить это ответственное дело.
— Начальник отдела у себя? — продолжал выспрашивать лжеинспектор.
— Никак нет. Выехал в префектуру с отчётом.
— А заместитель по оперативной работе?
— Вызвали в прокуратуру… Заместитель по работе с личным составом вас не устроит?
Цимбаларь только пренебрежительно махнул рукой и молвил, забирая свои документы:
— Пройдусь пока по кабинетам. Гляну, как и что у вас.
Дежурный, конечно же, успел предупредить сотрудников о нежданном визитёре, и когда Цимбаларь, миновав целую череду кабинетов, вошёл в помещение уголовного розыска, там спешно выгребали из письменных столов и сейфов всё лишнее.
Сообразив, что Цимбаларь и есть тот самый проверяющий, сыскари не растерялись и сделали вид, что занимаются обычной утренней уборкой. Один даже принялся поливать комнатные растения из недопитой водочной бутылки. Скорее всего, вчера здесь бурно отмечали канувший в небытие праздник весны и труда, он же День международной солидарности трудящихся, сиречь ежегодный шабаш нечистой силы.
— Кончай цветочки сивухой травить, — сказал Цимбаларь, сразу почувствовавший себя, как дома. — Я не мордовать вас прибыл, а практическую помощь оказывать.
Сыскари, сразу угадавшие родственную душу, предложили отметить начало рабочего дня соответствующим образом, но Цимбаларь скрепя сердце отказался. Он хоть и хаял свою профессию последними словами, сравнивая её с собачьей долей, но дело тем не менее ставил превыше всего.
— Ну как раскрываемость? — первым делом поинтересовался он.
— Как когда, — ответили ему. — В первом квартале ещё более-менее. А сейчас, когда подснежники оттаяли, сразу висяков добавилось.
— Перспективы раскрытия есть?
— Почти никаких. Пташки в основном залётные.
— Серийность не просматривается?
— Да вряд ли. Контингент самый разнообразный. Да и методы убийства тоже. Есть зарезанные, есть застреленные, есть удушенные. Двое, похоже, сами замёрзли. А один вообще без головы.
— Как без головы? — делано удивился Цимбаларь. — Куда же она подевалась?
— Хрен его знает, — честно признались сыскари. — Ищем…
— Давно ищете?
— Да уж с неделю.
— Ничего себе! Её, наверное, давно собаки съели или вороны расклевали.
— А вы предлагаете бросить все силы на поиск неизвестно чьей мёртвой головы, махнув рукой на четыре свеженькие мокрухи, дюжину разбоев и столько же изнасилований? — осведомился старший из оперативников, один глаз которого был как мутное стекло, а другой горел, словно сердце Данко. — Между прочим, матери этих изнасилованных сидят сейчас в нашем коридоре. Не желаете с ними побеседовать?
— Давить на меня не надо, — с расстановкой произнёс Цимбаларь. — И пугать тоже. Если понадобится, я даже с матерью Иисуса Христа побеседую… Но делить дела на срочные и несрочные всё же не стоит. У этого безголового, наверное, тоже мать имеется. Если сами не справляетесь, помощи попросите. Чем, интересно, занимается убойный отдел главка?
— Тем и занимается… Взяли у нас четыре преступления, которые попроще, а остальные оставили.
— Ладно, будем разбираться… А всё же ваш безголовый заслуживает самого пристального внимания. Дайте-ка мне его дело.
Сыскарь, достававший нужную папочку из сейфа, тщательно прикрывал его нутро своей широкой спиной, но лёгкий стеклянный перезвон говорил сам за себя. Похоже, праздник здесь имел перманентный характер.
Дело, ещё не подшитое, начиналось кратким рапортом участкового: такого-то числа, в такое-то время, несовершеннолетние, сбежавшие из соседней школы для того, чтобы без помех покурить, в подвале жилого дома, номер такой-то, на улице такой-то, обнаружили полураздетое тело мужчины с явными признаками насильственной смерти.