В принципе, само по себе дело было плёвым. Главный свидетель уже известен, — некто Гагиев. Живёт неподалёку, всё видел. Адрес в деле есть. Нужно допросить его, ещё, на всякий случай, парочку, предъявить обвинение Махмудову и пульнуть дело в суд.
В помощь нам выдали двух оперативников из местного УВД.
04.11.2011
Как только приехали в станицу, опера выходить из машины отказались. Наотрез.
— Нет, — сказали опера, — мы из одного тейпа с ним. Не пойдём!
Матерясь и негодуя, мы с Витьком вылезли из машины, и нас обступили ингушские мальчишки. Стали галдеть, махать руками. Я растерялся. Уж слишком активно они махали руками. А вдруг гранату бросят или камень метнут? Но, слава Богу, ни того, ни другого не прилетело. Просто один из пацанов дёрнул меня за рукав и продемонстрировал здоровые, но жёлтые зубы…
Неподалёку, на лавочке под тополем, дремал какой-то дед. В руках у него была высокая палка, конец её загнут калачом.
Когда крики ребятни сделались слишком громкими, старик встрепенулся. Поправив на голове засаленный картуз, что-то закричал, и пацаны бросились в рассыпную.
— Дедушка, а где здесь Гагиев живёт? — спросили мы.
Старик оценивающе взглянул на нас, поднялся со скамейки.
— Пойдёмте, — сказал старик, — покажу.
Он шёл очень медленно, опираясь на клюку. Проходившие мимо селяне почтительно ему кланялись. Иногда старик останавливался и подолгу беседовал с ними, жал руки. Во время таких остановок Витька заметно нервничал.
Наконец наш провожатый остановился у двухэтажного кирпичного дома с зелёными воротами. Старик картинно поднял палку над головой и несколько раз ударил ею в калитку. Окружающее пространство наполнилось металлическим грохотом и собачьим лаем.
Калитку открыл небритый абрек неопределённого возраста. Взглянул в удостоверения, кивнул, повёл в дом. Проходя по обильно засаженному грушами и яблонями двору, я увидел две высокие клетки. В них бесновались огромные немецкие овчарки.
…В просторном холле, за круглым столом сидели семеро. Почти все были одеты в камуфляж. Двое держали на коленях автоматы. Остальные сидели без оружия.
— Зачем приехали? — спросил седовласый тип в чёрном пиджаке.
— Нам нужен Гагиев, — ответил я, — Аслан Рамзанович.
Седовласый нахмурился и недружелюбно буркнул:
— Я — Гагиев Аслан Рамзанович. Чего надо?
Я принялся сбивчиво объяснять. Рапорт уполномоченного… Махмудов… Самоподрыв сарая… Вы — свидетель…
Гагиев слушал внимательно, не перебивая. Лишь жуткий взгляд его блуждал по моему лицу. Когда я закончил, он покачал головой.
— Меня допрашивать вы не будете. Дам человека вам. Человек всё как надо скажет.
Я не знал, как реагировать. Случись такое в Москве, понятно, поставил бы наглеца на место, но здесь? Посмотрел на Пахомова. Не зная его, увидев впервые, подумал бы, что он глухонемой.
Гагиев достал из кармана блокнот, вырвал из него лист и, послюнявив карандаш, что-то написал.
— Вот тебе свидетель. В Магасе живёт. Всё знает.
Я положил бумажку в нагрудный карман рубахи.
…Обратно ехали с кортежем. Джип без номеров с тонированными стёклами тащился за нами по горной дороге. Я, сидящий рядом с водителем, не отрывал взгляда от зеркальца заднего вида. На одном из участков дороги из джипа показался ствол автомата. Грянула очередь.
— Салют, — прокомментировал водитель.
На въезде в Назрань джип развернулся и поехал обратно.
Я почувствовал себя оплёванным.
05.11.2011
Сегодня выходной. Бригадир свалил за каким-то в Махачкалу, где остальные, нас совершенно не интересует.
Свидетеля будем допрашивать в понедельник. Машина заказана. Пахомов делегирован мною в Осетию, за водкой.
Как только он уехал, позвонила жена. Моя, естественно. Она звонила и раньше, раз семь звонила, наверное. Один раз я ее послал, остальные — не брал трубку. В воспитательных, так сказать, целях.
На этот раз решил ответить. Не знаю — почему. Последние малоприятные события посеяли в моей душе зёрна сентиментальности.
Жена спросила: как я здесь, почему не отвечаю, не случилось ли со мной чего-нибудь худого? Ага, так и сказала, — худого.
Ответил: нормально. Обстановка напряжённая. Над головой свистят пули. Но я держусь молодцом. Как и положено.
Она сказала, что восхищена мной, что я герой, что любит и очень сожалеет о нашей ссоре. Спросила: прощаю ли?
Я ответил: подумаю.
Зарыдала.
— Ладно, — сказал, — хер с тобой. Успокойся. И больше так себя не веди!
Это я не в том смысле, чтобы она не ревела. Не выкобенивайся больше — имелось в виду.
06.11.2011
Утром появился опер и сказал, что машина подана, пора ехать в Магас.
Стали собираться. Я вытащил из кармана бумажку, решив уточнить фамилию и адрес.
На бумажке было написано: Евкуров Юнус-Бек, Магас. Насколько я помню, так зовут президента Ингушетии.
Пахомов заржал как конь и сказал оперу, что у нас изменились планы.
Мы выпили бесланской водки и легли спать.
09.11.2011
Вечером Пахомову позвонил земляк-омоновец. Пригласил на день рождения. Опять, кстати, в Магас. Пахомов умотал, я отказался. Зря.
Ночью, страшной ингушской ночью я услышал стук. Подумал, — во сне. Нет. Стук продолжался.
Оторвав голову от подушки, я увидел в окне человека. Точнее, голову его, туловище и руку. Как он забрался сюда? По лестнице? Водосточной трубе?
Нащупав ступнями тапочки, укутавшись в одеяло, я прошуршал к окну.
— Кто Вы? — спросил я, приоткрыв окно. — По какому вопросу?
— Свидетель, — ответил человек, — хочу дать показания.
Свидетель? Какой еще свидетель в три часа ночи? Мне было не до смеха, но я поразился этому совпадению — электронные часы показывали 03.00.
— Приходите завтра в отдел! — закричал я так, что чуть сам не оглох и резко захлопнул окно, рванув рычаг вниз.
Мне стало страшно. Так страшно, как не было никогда. Зачем здесь этот тип? Он же мог запросто бросить гранату, выстрелить и — привет. А там, в ауле или на горной дороге?
Господи!
Я один в этом жутком месте. Я жалок и беззащитен. Откуда взялись эти слова? Я где-то слышал их раньше, но употреблял ли? Нет!
В конец оборзевший детина, вечно под папиной крышей, я был уверен в своей неуязвимости. Два раза по делам, что направлялись мною в суд, выносили оправдательные приговоры. За такое любого другого расстреляли бы, на костре сожгли, мне — ничего. Генерал попросил (потребовал) — не трогать, и меня не трогали. Пару раз наркоконтроль в кабаке заворачивал мне ласты, прихватывая с кокаином. Заминали. Летом, в дымину пьяный, на полной скорости снёс остановку. Пожурил генерал, выслал денег на новую тачку папа. Всё. Любые мои выходки покрывались.
И я поверил, что всесилен. Я, тридцатилетний дебил, у которого одно полушарие мозга занято обрывочными сведениями из уголовно-процессуального кодекса, а второе — текстами песен из караоке, посчитал себя выше всех.
Господи! Разве можно быть таким идиотом? Всё же так очевидно, яснее ясного всё. У папы отжали скважины, папа стал неинтересен. Какое теперь Генералу до меня дело? Правы были зловредные коллеги. Выхлопа от меня в Министерстве — ноль, ни материального, ни профессионального, поэтому я сослан сюда. Генералом сослан.
Я хожу под Тобой, Господи. И хожу до тех пор, пока Тебе угодно. Вразуми же меня, Боже! Помоги обуздать гордыню! Я такой же, как все. Я хуже их, я ничто без них! Обещаю, что никогда больше не буду поднимать себя над другими. Буду любить жену, буду уважать своих товарищей, я стану другим…
Ты только помоги мне. Помоги выбраться от сюда живым.
А я стану другим. Обещаю…
Такие меня в ту ночь посетили мысли.
10.11.11.
Сегодня проснулся от яркого утреннего сета. Странно. Все дни, что я нахожусь здесь, были серыми, мрачными. А сейчас — солнце. Может, это Бог, услышав мои молитвы, даёт знак о скорейших переменах? Может быть.
Умывшись и побрившись, я вдруг вспомнил, что сегодня — день милиции. Или полиции? Нет, день сотрудников органов внутренних дел. Без разницы. Для нас, ментов, пришедших в органы до десятого года, он всегда останется днём милиции.
Я позвонил по мобильному отцу. Он же у меня не только экс-олигарх. Он у меня бывший заместитель начальника УВД.
— Привет, — сказал, — пап. С днем милиции, тебя.
— И тебя с днем милиции, сынок, — сказал он.
Душевно поговорили.
11.11.11.
Пахомов появился только сегодня утром. С похмелья, но довольный. Видимо встреча прошла на должном уровне.
Пришли в отдел, попили чаю, расположились за столами.
Я поделился с ним своими опасениями. Сидим здесь больше недели, а результата нет. Приедет бригадир — обоим конец.
Я поделился с ним своими опасениями. Сидим здесь больше недели, а результата нет. Приедет бригадир — обоим конец.
— Не волнуйся, — сказал мне Пахомов, — всё сделаем по высшему разряду. Сейчас запросим список соседей… этого…
— Махмудова, — подсказал я.
— Ну, да. Получим, допросим.
Он сделал паузу и добавил:
— По особому методу допросим.
— Как это — «по особому»? — не понял я.
Пахомов словно не услышал.
— Участковому поручение дадим, — найти очевидцев преступления. Он нам ответит: установить не представилось возможным. Всё, как обычно короче. Не кипишуй.
Пахомов зевнул.
— Пойдём в гостиницу, — сказал Пахомов.
14.11.2011
Век живи, век учись.
Знающий Пахомов парень. Ответ участкового последовал на следующий день. «Установить очевидцев преступления не представилось возможным», — написал участковый.
Ну, а мы получили список соседей Махмудова и приступили к допросам по особому методу.
«Я являюсь соседом Махмудова… Ничего плохого, либо хорошего, о нём сказать не могу… Общаемся редко… В ночь с … на … услышал взрыв. В окно выглядывать побоялся. На утро узнал от соседа, что сарай взорвали какие-то бандиты. Больше ничего пояснить не могу…»
Пахомов ставит свидетельскую подпись в моём протоколе, я — в его. В отделе мы не появляемся уже третий день.
Нехорошо это, конечно. Но, другого выхода нет.
В процессе допросов иногда засыпаем. Лежим на кроватях, стучим по клавиатурам ноутбуков. На полу лежат бутылки из-под водки. Часть из них закатилась под кровати. За окном журчит вода. Закрывая глаза, я вижу, как волны Аргуна разбивается о серые камни. Но это не Аргун. Во дворе гостиницы в ноябре месяце исправно работает фонтан.
16.11.2011
Вчера посетили отдел. Встретили Валеру Смирнова. Старший следак, наш, министерский, он вернулся из Махачкалы.
Валера рассказал, что они с бригадиром раскрутили крупное дело. Установили какого-то местного князька, причастного к хищению федеральных бабок. Хотели задержать, да не успели. Князька хлопнул снайпер. В центре Махачкалы.
Боже, боже. Слушал, вспоминал себя, лежащего в номере полупьяным. Я не рожден героем. Помышлять в моём случае о карьере — верх непорядочности, подлости. Факт.
20.11.2011
Печатать страшно неудобно. Трясусь в кабине УАЗика, за решеткой, где обычно перевозят задержанных. Пахомову я предложил сесть рядом с водителем.
Едем в Магас на совещание, к бригадиру. Ничего хорошего я от этого совещания не жду. По всей видимости, Бригадир будет спрашивать о результатах работы. А результатов нет.
Вчера, совместными усилиями, мы составили постановление о приостановлении уголовного дела. Сарай Гагиева взорвали неустановленные лица. Аллес! Одним висяком больше, одним — меньше. Ингушам это — всё равно. А нам — спокойствие.
Бригадир будет ругать. Возможно, напишет кляузу начальству. Пусть. Не это главное. Главное остаться живым, невредимым. Приехать домой. И начать новую жизнь.
20.11.2011, вечер
Есть на свете Бог! Никаких не может быть сомнений. Первым же делом, приехав в Москву, пойду в церковь.
На совещании бригадир сидел, как в воду опущенный.
Что такое? — подумал я. — Неужели ещё месяц?
Оказалось — наоборот.
— Пришла шэтэ из Москвы, — сказал он, — бригаду отзывают. Капнул кто-то большой. Перегнули. Завтра в 6.00. вылет из Слепцовской. Всё.
Бригадир опустил голову.
Приступ злорадства чуть не взорвал меня изнутри. Это, наверное, тоже нехорошо, но я не сдержался. Что, доигрался, мудило? Ведь именно так ты называл меня три недели назад, за столом, припоминаешь?
Стращал, пальцы гнул. Накопаем, пересажаем. Карьеру, поди, хотел сделать? Ну-ну. Не то место выбрал, брат. Восток — дело тонкое.
Отметил, что стал мудрее. Определённо.
21.11.2011
Винты вертолёта рассекают воздух. Мы поднимаемся всё выше и выше от земли. Прощай, скрытная, злая и непонятная старуха-Ингушетия! Надеюсь, мы не свидимся больше никогда.
Печатаю в вертолёте, но на меня никто не пялится. За месяц командировки ребята привыкли не обращать внимания на мелочи.
Я смотрю на своих коллег. Бригадир, Пахомов, двое бурят из Забайкалья, туляк Пронин, Смирнов. И какой-то очкарик. Я даже не помню, как зовут его.
Почти все дремлют, налакавшись дагестанского коньяку. Пронин читает книжку. Очкарик ёрзает и не даёт нам со Смирновым покоя.
— Что такое? — нервничает он. — Почему так низко летим? Они же из гранатомёта достанут!
Кажется, очкарик попал в командировке под обстрел.
Смирнов протягивает ему флягу.
Я смотрю в иллюминатор. Внизу — скрытая, злая, но, чертовски красивая Ингушетия.
22.11.2011, 13.30
На хрен, на хрен такую красоту. Горы-сакли-макли. Вот она — красота наша. Столица, мать её так. Сижу в кабинете один, здание на Газетном. Нормальные люди под окном. Иномарки. С номерами иномарки, без тонировки. Водители выходят из авто, хлопают дверцами, нажимают на брелоки. И никто не заглядывает под капот! Непривычно даже.
Старые здания, железные крыши, кафешки-кабачки. Белеет фасадом церквушка. Зайду, обязательно зайду. Сначала к Генералу, а потом — в церковь. Обещал, значит, сделаю.
22.11.2011, 14.40
И всё-таки я себя недооцениваю. К такому выводу я пришел, вернувшись от Генерала.
Встретил он меня тепло. Присесть предложил, извлёк из бара бокал и бутылку «Хеннеси».
— Ну, как ты? — спросил Генерал, разливая коньяк по бокалам.
Чуть пригубив, я сказал, что у меня всё замечательно. Главное, жив. А так, мол, похвастаться нечем.
— Что значит «не чем»? — едва не воскликнул он. — Как у тебя язык поворачивается говорить такое? Ты был в горячей точке, Дима! Один этот факт…
Он оборвал себя на полуслове и решительно наполнил мой бокал до краёв.
— Герой! — сказал Генерал.
Я аж встрепенулся от удивления. Это он мне?
— Настоящий боевой офицер!
Точно, мне.
— За тебя пью! — сказал он. — За твоё здоровье и отвагу. За новые карьерные горизонты! Ура!
Мы чокнулись, и я опрокинул в себя налитое, приподняв локоть.
Генерал обнял меня по-отечески и поцеловал. Завтра будет большое совещание, и меня ждёт сюрприз, — пообещал Генерал. А на сегодня я свободен. Никаких рапортов. Никаких отчётов. Сво-бо-ден!
…Вышагивая по коридору, глядя на спешащих по ковровым дорожкам коллег, бодреньких таких, улыбающихся, дальше МКАДа не выезжающих, я подумал: а, может быть, Генерал, прав?
Зашёл в кабинет. У меня отдельный кабинет, я не писал об этом? Да. Я — следователь по особо важным делам и у меня имеется отдельный кабинет. А следователя по особо важным, знаете ли, не каждому дают. Как и отдельный кабинет не всякому особо важному.
Генерал прав. Пока они тут шуршали бумажками, я рисковал жизнью. Я находился там, куда любого из этого здания калачом не заманишь. Кроме Генерала, конечно. Он — человек исключительной порядочности. Остальные же — твари и ничтожества. Вон они, под окнами, нахлебники и паразиты. Шарфики узлом поверх пальто, стоят и посмеиваются. Посмотрел бы я на вас там, на фронте, уроды.
Ничего. Наступит завтра-после завтра, и Генерал сделает меня начальником отдела. Будете бегать как обоссанные олени. Каждому припомню, кто надо мной посмеивался. Последние счастливые часы у вас остались, голуби. Потягивайте, крысята, водяру в кабинетах тихонечко, чтобы начальство не запалило. А я сейчас гульну. Как следует. Как подобает настоящему офицеру!
Привычное ощущение драйва, вынужденно затаившееся на месяц в районе кишечника, возвращалось. И я был этому рад.
23.11.2011
Прихожу в себя постепенно. «Антипохмелин», пять бутылок «Перье», «Супрадин».
Гульнул вчера на славу. У корешка-Пафнутия гульнул. Он вчера на Новослободской новый ресторан открывал, ну и мне после моего звонка свистнул. А я на просьбы друзей мгновенно откликаюсь. Жену, правда, пришлось на хер послать. Но это — ничего. Жена боевого офицера, она поймёт. Кавказ всё-таки, в некотором роде психологическая травма, необходима адаптация. Так ей и объяснил.
Как приехал в ресторан, водочки жахнул, бокалов шесть шампанского засадил. Побродил, с людьми пообщался. Депутаты, артисты, бизнесмены, до хера известных людей к Пафнутию пришло. А потом ко мне журналюга знакомый прицепился. Саньком зовут или Серёгой. Из «МК», кажется.
— Расскажи, Димон, про Ингушетию что-нибудь интересное! Боевики там, спецоперации…
— Какие спецоперации? Я же следак, мы дела уголовные раскручивали.
— Тогда про дело какое-нибудь расскажи!
Посмотрел я на харю его довольную, такое зло меня разобрало, аж вспоминать не хочется. За шкирняк схватил, и — орать: