5
— Ну вот я и дома. Роль мадам Скофилд сыграна до конца. Вряд ли стоит думать о пальмовой ветви Каннского фестиваля. — Дикси кивнула на нераспакованные чемоданы. — Зато трофеи — фантастика! Шубы! «Пежо» у подъезда и еще вот это. — Подняв золотистую прядь у виска, она рассматривала блестевшие в ней седые нити.
— А домики, денежки? — вытаращила глаза Лолла, навещавшая виллу Скофилда и осведомленная о состоянии сосватанного Дикси мужа.
— Я не возьму ничего, старушка. Эжен и так лишился смысла жизни. Он едва остался жив после Сю-Сю, цеплялся за меня, как за спасательный круг, а я добила беднягу.
— Ох-ох! — подбоченилась Лолла. — Где это ты таких мужчин встречала, тем более — важных директоров, чтобы от женских обид — и сразу головой в воду? Не засидится господин Скофилд в одиночестве, помяни мое слово. Такие кошельки на дороге не валяются.
Дикси с облегчением подумала, что Лолла, вероятно, права. Последнее объяснение с мужем поразило ее. Супруги встретились у адвоката, чтобы оформить бракоразводные документы. Эжен настаивал на передаче Дикси крупной суммы денег, если уж она не хочет делить имущество. Но она упорно отказывалась.
— Я нанесла тебе крупный моральный ущерб, Эжен, меня бы следовало оштрафовать. Ты умеешь быть хорошим мужем, и я надеюсь, что кто-нибудь сумеет оценить это лучше меня. — Дикси старалась не смотреть на Эжена, боясь приступа жалости. Он всегда так горячо молил ее не уходить, что она не выдерживала. Сердце могло дрогнуть и на этот раз. Отправляясь на деловую встречу с ним, Дикси в глубине души предполагала возможность перемирия. И в порыве благородства решила преподнести супругу последний дар — чувство мужской уверенности в себе.
— Я часто бывала несправедлива к тебе, Эжен, поверь, у нас бывали незабываемые часы, — «призналась» она с застенчиво-грустной улыбкой.
Подбодренный лестью, Эжен должен был пасть на колени, моля жену не разрушать их будущее. Возможно, она дала бы себя уговорить. Но он насупился и скрипнул зубами.
— Достаточно лжи, Дикси. Я хорошо знаю, чего стою в постели. Сьюзен щадила меня меньше, чем ты… Да у меня и не было иллюзий… Просто я всегда думал, что существует нечто более важное между супругами. Более ценное, что ли. Видимо, я ошибался.
Окончательно запутавшаяся Дикси молчала. Только через несколько дней, став вновь мадемуазель Девизо, она поняла, что в их жизни со Скофилдом не хватало и того, другого, что должно заменить плотскую близость, — близости душевной. Он был неинтересен ей — добропорядочный бюргер, способный бизнесмен, пресный бесталанный зануда…
— Возможно, Эжен как директор банка достоин восхищения, но я не способна оценить этого, как если бы кто-нибудь читал мне стихи на китайском языке… Нет, финансистов в моей жизни больше не будет, — заявила она Лолле.
— Угу… — недовольно фыркнула мулатка, — уж, конечно, твои голодранцы актеры лучше!
— Зачем же голодранцы? Мы будем общаться исключительно со знаменитостями. — Дикси завалилась на диван, пододвинув поближе стопку журналов. — Сейчас посмотрим, кто из наших друзей хватает звезды с неба.
…Устроенная вскоре Дикси грандиозная вечеринка должна была знаменовать ее возвращение к былому образу жизни. Кроме того, почти каждый из приглашенных мог стать полезным в деле восстановления актерской карьеры Дикси. И каждому из них, отведя в кабинет деда, она говорила примерно одно: «Я знаю, ты всегда относился ко мне по-дружески и не откажешь в услуге: вспомни о мадемуазель Девизо, если появится что-нибудь интересное. У меня в этом браке, кажется, крылья от святости выросли. Хочется шума, суеты, работы. Я теперь дама обеспеченная, но не хочу губить живущую во мне актрису».
Друзья обещали помочь, давая понять, что близость с Дикси является достаточным стимулом к проявлению бескорыстной заботы. Она потратила уйму времени и накопившейся бурной энергии на трех-четырех мужчин, устраивающих просмотры, нужные знакомства, маленькие роли. Но дальше заурядных постельных связей и незначительных работ в кино дело не шло. О Дикси Девизо и «Береге мечты», по-прежнему остававшемся ее главным козырем, успели забыть. На авансцену популярности выбились новые звездочки — юные создания, полные сил и задора. А Дикси стукнуло тридцать два. Сознание последней возможности наверстать упущенное и заполучить серьезную, cпособную прославить роль держало ее в состоянии постоянного напряжения, граничащего с истерикой. А неспособность влюбиться или хотя бы сильно увлечься кем-нибудь окрашивала жизнь в тоскливые осенние тона.
…Она ждала своего кавалера у маленького ресторанчика в Риме, где компания киношников праздновала завершение съемок глупенькой кинокомедии. Прощаясь, разъезжались подвыпившие пары, желая Дикси новой убойной роли. Мигала, наливаясь всеми оттенками малинового и синего, реклама мороженого «Tutto», мартовский ветер нес по асфальту пеструю шелуху конфетти, оставшуюся от недавнего карнавала. Дикси поплотнее запахнула жакет из синтетического леопарда и подумала, не сбежать ли ей. Партнер по фильму, с которым она была близка уже две недели, не претендовал на роль постоянного любовника, а тем более покровителя. Щуплый пронырливый итальянец, чрезмерно увлекавшийся вином и своими далеко не впечатляющими киноуспехами, годился лишь как временная забава. Она с удовольствием думала о возвращении в Париж и безделье, которому предастся дома. Период отчаянной борьбы за место под солнцем сменялся полосой апатии, бездумного отлеживания «на дне».
— Вот не ожидал! — схватил ее под руку выскочивший из резко затормозившей машины парень. — Ты что, не узнаешь? Глазищи круглые, словно пятицентовик проглотила.
— Чакки?! Не может быть! — Дикси опасливо, cловно прикасаясь к привидению, тронула рукав его кожаной куртки.
— Что ты тут делаешь? — Чак весело стиснул ее плечи и хорошенько встряхнул.
— Отмечали завершение съемок. Жду своего дружка, застрявшего в туалете.
— Да пошел он к черту! Мы же сто лет не виделись. Я забираю тебя, крошка. — Чак потащил плохо соображающую Дикси к своему пижонскому автомобилю и, усадив ее, развернулся к подоспевшему кавалеру. — Вали отсюда, малый, не омрачай дружескую встречу.
А когда итальянец, узнавший знаменитость, широко заулыбался, Чак пожал его протянутую руку.
— Чао, дружище.
Роскошный номер Чака благоухал цветами.
— Завалили букетами, — небрежно заметил он. — Вчера представляли макаронникам нашу новую ленту. Полный обвал! — Чак поставил на инкрустированный слоновой костью столик бутылки. — Что прикажешь налить, козочка?
— Ничего. — Дикси в смятении думала, как непохожа эта встреча на их первое свидание в дешевом отеле, и о том, что никогда уже не вернуть ту жадную страсть капрала Чакки!
— Мне тоже, пожалуй, на сегодня достаточно. Чаку Куину не грозит участь алкоголика, детка. Уж больно ему по душе другие штучки. — Он вплотную приблизился к Дикси, и по сумасшедшему огоньку в темных глазах она поняла, что ошиблась: преуспевающий плейбой, отвоевавший право быть в первых рядах везунчиков, остался прежним балдеющим от Дикси Девизо пареньком из Миннесоты.
— Послушай, Чакки, тогда в Париже… я думала, мы расстались навсегда… Твои розы так и лежали на моем столе, как на могиле… — отстранилась Дикси, не веря в возвращение чувств Чака.
— Фу, девочка, ну что за белиберда: «навсегда», «могила»! Ты что, в мелодраме снималась? — Он деловито расстегивал ее блузку. — У меня совсем другой расклад: я голоден — следовательно, ем, у меня стоит — значит, я занимаюсь любовью… А ты сегодня такая офигенная, что пропустить невозможно.
Они провели бурную ночь, словно наверстывая упущенные годы и стараясь доказать друг другу, что ничего не растратили, а только приобрели. Да, он стал изощренным в сексе, не утратив прежнего неудержимого напора. Дикси блаженствовала, смакуя радость нежданного подарка судьбы и думая о том, что жизнь не так уж плоха, как казалось несколько часов назад.
— Ты просто чудо, девочка. Знаешь, я ведь многих поимел. Но если честно — с тобой все как-то по-другому. Будто трахаешься на краю пропасти или на пороховой бочке… Ну, я не умею объяснять… В общем, как перед смертью, последний глоток, последний раз…
— Это из какого-то твоего фильма? «Последняя пуля», наверное.
Чак засмеялся.
— Я теперь вообще наполовину состою из своих ролей. Уж и не знаю, что от меня самого осталось.
— А я знаю. — Дикси окинула глазами обнаженное тело, готовящееся к новым баталиям.
— Это-то да. Это при мне, да ведь и герои мои — не слабаки. — Чак задумался, что мало сочеталось с состоянием его боевого орудия. Внезапно он рванулся к Дикси, завалив на спину, и навис над ней, заглядывая ей в глаза. — И еще одно скажу — ты всегда останешься для меня лучшей из женщин…
…Утром Чак улетел в Америку, Дикси вернулась в Париж. Когда через полгода на каком-то банкете в Каннах случайно оказавшаяся там Дикси рванулась к Чаку, он отвернулся, сделав вид, что не заметил ее.
Эльза Ли пригласила Дикси посидеть в кафе. Они не виделись с того вечера на средиземноморской вилле, который стал началом краха семейной жизни Скофилдов.
Было известно, что Эльза развелась и затеяла собственное кинодело. Денег у нее было достаточно, чтобы, не рискуя разориться, вложить кое-какие средства в очередной каприз.
— Я не выношу парижское лето. Уже неделю потею в этой духоте — невыносимо. Через три дня улетаю на острова — маленький отдых в компании глупенького бой-френда не повредит. — Эл протянула Дикси карту вин и удивилась, когда та заказала лишь кофе с ликером.
— Поговаривали, что ты неравнодушна к спиртному. Сколько же у нас болтунов! — Ощупав Дикси внимательным взглядом, Эльза уже оценила ее, приняла решение и теперь выбирала удобный момент для нападения.
Они сидели за маленьким столиком на открытой террасе, слегка овеваемой горячим ветром. Полотняный навес трепетал, изредка надуваясь парусом. О грозе мечтали уже несколько дней, но она обходила город стороной, оставляя кучу разочарований и матовый налет пыли на золоченых украшениях дворцов и соборов. Эльза обмахивалась сандаловым веером, промокая салфеткой блестящее лицо. Она все еще выглядела очень моложаво, особенно без привычного слоя яркой косметики. Соломенные коротко стриженные волосы тщательно уложены, cоздавая впечатление полнейшей естественности, очень дорогой костюм — сафари выглядит так, будто куплен на распродаже. Демократизм, старательная игра в интеллигентность. Эльза явно сменила стиль.
Дикси, одетая, как всегда, просто, все равно бросалась в глаза. На нее заглядывались мужчины, и Эльзе было понятно значение их быстрых многозначительных полуулыбок.
— Ты на редкость сексапильная. И чем больше это скрываешь, тем сильнее манишь. Облик строгой учительницы с такими формами и глазами лишь разжигает воображение. Ты знаешь свои сильные стороны и умеешь выгодно подать их. — Эльза понимающе подняла вычерченные дугой брови. — Сразу замечу, я не стала лесбиянкой и не так глупа, как всегда старалась казаться. Изображала наивную девочку, а теперь могу прямо сознаться: у Эльзы Ли — бывшей Офелии, бывшей синьоры Матиско, бывшей б… и т. д. — недюжинные деловые способности… Я позвала тебя для того, чтобы сделать интересное предложение.
Дикси откусила миндальное пирожное.
— Обожаю сладкое… И вообще — сладенькое.
Переглянувшись, женщины засмеялись.
— Ну тогда моя «кухня» придется тебе по вкусу.
Эльза Ли совсем недавно открыла собственную студию «Эротические сны», в которой снимала пособия по сексуальному воспитанию молодежи, поступающие на видеокассетах в учебные заведения и в продажу. Кроме того, ей удалось привлечь хороших специалистов в области рекламы. Начинания студии поддержало Движение по борьбе со СПИДом. Серия роликов на тему безопасности половых контактов принесла Эльзе некоторую известность.
— Настало время художественного кино. Мы достаточно окрепли — команда ждет приказа «к бою». Вот сценарий. Подписан псевдонимом, на самом деле его автор — признанный мэтр. Почитай, подумай. От желающих сниматься у меня, как ты понимаешь, отбоя нет… Но старая дружба кое-что значит…
— Ах, Эльза, не надо меня уверять в бескорыстии твоих намерений! Благотворительность тебе не к лицу — слишком старит. Раскалывайся, в чем там дело? — сразу же перешла в атаку Дикси.
— Ну, видишь ли, некоторые сцены фильма открыто эротичны, — гордо вздернула подбородок Эльза.
— Порнуха?
— Зачем приклеивать такие ярлыки? А Бертолуччи, а наскучившая всем «Эммануэль»? Разные масштабы, разные цели, разные эстетические задачи, а траханье, оно и есть траханье. — Разговор шел на английском, поэтому Эльза не боялась резких выражений и не старалась «убавить громкость».
— Значит, собираешься снимать все как есть? — Дикси не стала углубляться в теоретический диспут.
— Именно. Этого требует художественная идея. Дело происходит в оккупированной немцами Польше…
— Я сама прочту, Эл. И подумаю об эстетических задачах. Сколько они будут стоить? Я продаюсь, но продаюсь задорого.
— Ты стоишь миллионов, дорогая. Но мы только еще раскручиваемся… Антиспидовая кампания — совершеннейшая благотворительность, плата, так сказать, за свободу в других начинаниях. По существу, я еще не начала заниматься коммерцией. Но, помимо оплаты съемочных дней, ты будешь получать процент от проката… Затрудняюсь пока назвать его, все зависит от спроса. Думаю, два процента тебя устроит?
— Пять. Но я, возможно, еще накину после чтения сценария. Групповуха и скотоложство заранее отменяются.
— Что ты, девочка! Ну если героиню насилуют три офицера СС, это же не банальная групповуха, а социальный протест, — возмутилась Эльза. — К тому же почему ты не допускаешь, что творческий процесс может тебя увлечь?
— В этом как раз я не сомневаюсь. Ведь ты уже все поняла про меня, Эл. И все заранее просчитала. Мне не терпится «наставить рога» всем «великим мастерам», «большим художникам», кто пренебрег мною. Если Дикси Девизо не годится для «большого кино», то она станет звездой «маленького».
— И почему это революционеры духа так много думают о теле? — задумчиво произнесла Эльза.
— Это ты так полагаешь? — насмешливо поинтересовалась Дикси.
— Нет, мой режиссер, Жорж Самюэль.
— Что так вздыхаешь, хочешь сказать, что он в твоей «конюшне» и я должна держаться паинькой?
— Брр! — передернула плечами Эл. — Жорж не в моем вкусе, боюсь, тебе он тоже не приглянется.
Худосочный, сморщенный как печеное яблоко, рыжеватый блондин, очевидно, не умеющий улыбаться и радоваться, сразу понравился Дикси. Возраст Самюэля определить было трудно — где-то между 45 и 55. Но то, что бедняге пришлось нелегко в мире искусства с такой внешностью, бросалось в глаза сразу. Узнав позже про неплохую карьеру комедийного театрального актера, которую Жорж сделал в шестидесятые годы на Бродвее, Дикси была поражена.
— Так, мадемуазель Девизо, про вас я все знаю. — Он деловито пожал Дикси руку.
От предложенной сигареты Дикси отказалась:
— Не курю и не пью. Предпочитаю заниматься любовью и делаю это хорошо. — Она откинулась в кресле, высоко забросив ногу на ногу, и с вызовом посмотрела на режиссера. Похоже, этот тщедушный закомплексованный человечек вообразил себя учителем нравственности и теперь хочет расквитаться с полноценными здоровыми особями за свою мужскую несостоятельность. — Я поняла: вы презираете тех, кто находит удовлетворение в «низменных страстях». И вы считаете, что сумеете выразить это в фильме.
— А разве вам понравились выведенные в сценарии эротоманы, позволившие себе быть скотами в отношениях с женщиной «неарийского происхождения»?
— Мы что, cнимаем политический фильм? Нет, я не поклонница фашизма и любого насилия над человеком. Но мадам Ли, боюсь, не состоит в Большом каннском жюри, а «Эротические сны» не претендуют на репутацию «проблемной киностудии». Да и в сценарии я не заметила даже намека на интеллектуальность.
— Вот и отлично. Но есть мы — я, оператор Боб Росс и вы. А значит, получится не совсем то, что хочется мадам Эльзе. «Есть множество способов скрыть правду и множество способов рассказать о ней», — заметил давным-давно немецкий левый режиссер Бертольд Брехт. — Жорж с удовольствием дымил крепкой сигаретой и, кажется, лишился своей агрессивности. — Существует множество языков, чтобы выразить человеческую душу. Мы поведаем о ней языком эротического кино… Вы же не Чиччолина, Дикси… Я ведь сказал, что знаю о вас все. Мне хорошо известно, что вы не только зажигательная женщина. Дикси Девизо — прежде всего актриса.
Последнее слово он произнес так, будто протягивал Дикси «Оскара», и она поняла, что ершистый Самюэль купил ее. И если он намерен на «спине» порнушки въехать в «большое кино», Дикси не против. Она составит ему компанию.
Как выяснилось чуть позже, Жоржу Самюэлю приходилось часто ошибаться. Судьба в лице Эльзы Ли обманула его и на этот раз. «Раскрутив» пару раз приглашенного для съемок фильма «Ядовитый мед» режиссера на откровенные творческие беседы, Эл убедилась, что Самюэль неправильно понял свою задачу.
У хозяйки студии «Эротические сны» не было ни малейших намерений оплачивать киноэксперименты, а эпитеты «идейный» и «интеллектуальный» по отношению к фильму она считала оскорбительными. В съемочной группе появился «консультант постановочной части спецэффектов», некто Гордон Биши, лет десять занимавшийся съемкой порнографии в подпольной студии Мюнхена. «Если пришла сюда, то не строй из себя девочку. Делать деньги х… и п…. легче, чем головой», — утверждал он, бдительно следя, чтобы коммерческие принципы эротического кино были соблюдены в полную меру. Эльза сама часто присутствовала на съемках, давая профессиональные советы. Она оставалась союзницей Жоржа в нескольких пунктах: фильм должен выдерживать высокое качество, отличаться кинематографическим мастерством и максимальной правдивостью.