– Когда? В ближайшие дни или вообще? Вообще – не знаю и знать не хочу. Надо как-то пилить эти гордиевы узлы. Значит, будем пилить. Мы, собственно, уже начали. Думаешь, Котов на меня вышел с разрешения генерала? Ха! Стали бы мы тогда при тебе общаться, как же… А на сегодня-завтра программа вполне определенная. Сейчас я буду спать, потому что ты не отпускаешь меня пообедать… Не отпускаешь, не отпускаешь! Ну хорошо, разогрей вчерашние объедки, перед сном пожую. Слушай, я пьян. Странно. Меня же водка практически не берет! Я выпил одну бутылку и совершенно одурел! Готов поспорить, это нервное. Это из-за «мастера». Он там, он точно там. И мы его наконец прищучим. Как он надоел! Как я его ненавижу! Надо еще выпить и поспать. Ты будешь? Нет? Правильно. Должен остаться кто-то нормальный в доме.
– Так что дальше? Вызовешь москвичей? – спросил Лузгин с кухни. Обязанности прислуги он уже выполнял безропотно, ведь ему платили самым важным – информацией, пусть и обрывочной. Лишь бы Долинский окончательно на шею не сел. Вообще-то по дому трудилась некая «бабушка», но на той неделе она взяла отпуск. Вовремя. Вряд ли бабушка осталась бы равнодушной к визиту московского журналиста с ручным вервольфом, двух психованных ментов и убитого горем вампира.
– К черту москвичей. Теперь – к черту. Вечером еще раз осмотрюсь и завтра днем полезу в тот особняк. Сам.
Лузгин уронил сковородку.
Глава 2
Ночной смотрящий появился здесь пять лет назад. Город стоял от Москвы ни далеко ни близко – ежедневно работать в столицу отсюда не ездили, но на выходные смотаться за шмотками и приключениями могли. Частенько назад привозили заразу. «Старшие» гоняли туда-сюда ликвидаторов, которые за одну ночь очищали город от едва народившихся упырей. Потом эта беготня надоела. Командировали одного «мастера», зато надолго. Устранив инициированных, он должен был проследить транспортные потоки и выявить контакты местных в Москве. Обычно такое исследование позволяло вдвое снизить риск случайной инициации для жителей небольших городов, отстоящих от мегаполиса километров на триста-пятьсот. Иногда все сводилось к уничтожению пары вокзальных проституток. Однажды пришлось истребить семью, живущую в придорожной деревне. Случалось «закрывать» разные заведения, от дешевых саун до респектабельных баров. Но чаще – устраивать несчастные случаи и внезапные смерти невезучим столичным родственникам провинциалов.
Чтобы разобраться с текущими вопросами, «мастеру» хватило недели. Потом он крутился в городе и вокруг него, регулярно выходил на связь, передавая оптимистичные прогнозы.
И вдруг сгинул.
Через два месяца за ним приехали и не смогли найти. А вампиров, свеженьких, едва инициированных, на месте оказалось множество, куда больше, чем обычно. Отправили бригаду, которая быстро передавила их всех, но обнаружить «командированного» не сумела. Он спрятался физически и ментально, его местоположение нельзя было ни «унюхать», ни вычислить оперативными методами.
Это походило на нервный срыв. Покинув бешеную Москву, выжирающую энергию из всего, что шевелится, «мастер» попал в райское место – тихий, вялый, почти депрессивный город. Здесь были все условия для того, чтобы ощутить себя поистине высшим существом. Локальным богом. А божкам свойственно переделывать среду обитания под свои интересы.
Похожее случалось изредка и раньше, но всегда по одному сценарию. Сорвавшиеся «мастера» выстраивали из порабощенных людей некую систему, продуцирующую мощные эмоциональные всплески, и запитывались от нее. Как правило, это оказывалась религиозная секта или небольшая армия, ведущая кровопролитную войну. Однажды, уже в новейшие времена, – компания сетевого маркетинга.
Заканчивалось все тоже шаблонно и очень быстро. Нечеловек в человеческом мире обречен на совершенное, предельное одиночество. Он может сколько угодно и как угодно использовать людей, но это участь единственного живого наладчика на планете, населенной промышленными роботами. Сначала будет здорово, потом ты сойдешь с ума. Так и происходило. Если «старшим» не удавалось вовремя похитить беглеца, он вовсе терял рассудок, пытался убить себя, а в итоге его все равно брали.
Москвич пошел по другому пути. Он восстал против древнего запрета не плодить себе подобных сверх необходимого минимума. «Старшие» всегда сквозь пальцы смотрели на разовые неплановые инициации – «мастерам» надо иногда сбрасывать напряжение, – но тут налицо была попытка выстроить целый вампирский клан и подмять под себя город. На поимку отщепенца двинули лучшие силы, ослабив соседние направления и рискуя дестабилизировать целый регион.
Ничего не вышло.
Ненормального ловили, а он будто играл с преследователями. Появлялся и исчезал. Следующей весной в городе проснулось сразу три небольших вампирских стаи, каждая со своим вожаком. Число пропавших без вести подскочило до неприемлемых величин. Стаи вели себя нестандартно – одновременно дерзко и осмотрительно. Несколько раз они бросали посреди города зверски растерзанные трупы. Совершили пару рейдов вокруг окрестных деревень, поедая рыбаков и грибников. Это походило на запугивание. Ликвидаторы уже тратили больше времени, заметая следы деятельности упырей, чем собственно уничтожая вампиров.
По косвенным данным установили: «мастер» начал пить кровь. «Традиционная» диета резко повышала его силы, но вела к необратимым изменениям в организме, типичной вампирской деградации и смерти. Вопрос – когда. Пока что безумец прекрасно владел собой и так «закрывался», что ликвидаторы просто не видели его. Он совершенно обнаглел и, было дело, рискнул обстрелять бывших коллег из невесть откуда взявшегося автомата. Двое потом долго лечились. Стрельба не прошла незамеченной – городская милиция предъявила бандитам счет за старые грехи, и начались опасные трения, в результате которых был убит печально известный налетчик Вовик Тверской. Это уже никуда не годилось.
Тем временем провисла ситуация с зачисткой соседних районов. «Старшие» поняли, что сами не справляются и пора создавать городскую «ночную команду» из людей – по образцу подразделений, работающих в мегаполисах. Такая группа была фактором риска, ее собирали вынужденно. Но сумасшедший превратился в серьезную проблему. Он уходил из рук преследователей, даже когда те нападали на его личную стаю, бродившую за ним по пятам. Собственно, это был единственный способ достать его – отслеживать упырей, инициированных не простым вампиром, а существом в ранге «мастера». Они всегда ищут «мастеров», надеясь хотя бы немного побыть рядом. И загадочным образом находят рано или поздно, как от них ни экранируйся.
Таких надо было побольше.
Это организовали.
Результаты превзошли все ожидания.
А одна случайная инициация просто ошеломила.
* * *У Долинского брак сложился в целом удачно. Поженились без какого-либо расчета, от чистого сердца. К сожалению, через несколько лет выяснилось: супругам больше не о чем нормально поговорить, всегда один вынужден подлаживаться под другого. Они по-прежнему оставались друзьями и союзниками в бытовых вопросах, им было здорово в постели, однако временами Долинскому становилось очень грустно. Некогда счастливую пару накрыла распространенная проблема «одиночества вдвоем». Оба от этого страдали. Бросались друг другу на шею с объяснениями в вечной любви и потом какое-то время ходили радостные. Но все чаще легкое замешательство проглядывало в глазах напротив.
Увы, чересчур разошлись и их деловые интересы. Жена с самого начала не думала превращаться в замужнюю бабу. Она работала и была успешна, но с дальним прицелом на переезд в Москву. А амбиции Долинского вполне удовлетворялись локальными ресурсами. Он обоснованно полагал, что лучше быть первым в деревне, чем последним в Риме. Его типография и так печатала по большей части московские заказы. К тому же здесь у него, сына одного из бывших советских «отцов города», не водилось проблем с рэкетом, налоговиками, милицией, пожарными и другими кровососами среднего бизнеса.
При желании он сам мог кому угодно что угодно организовать. Его иногда просили «решить проблему», и Долинский не отказывался, это лишь укрепляло его позиции. Собственно, и «местным полиграфическим богом» он стал не с бухты-барахты. В демократическом обществе столь ценный ресурс, как типография, кому попало не отдают. А людей, связанных с ФСБ и кровно, и по делу, сторонятся одни интеллигентные соплежуи, оторвавшиеся от жизни.
У себя дома Долинский мирил поссорившихся силовиков, устраивал переговоры с бандитами, возил в багажнике чемоданы наличных, выполнял деликатные поручения Москвы – короче, обделывал темные делишки на пользу родного города. Один раз он чуть не залетел с липовыми избирательными бюллетенями, но стыдно ему не было, потому что наштамповать подделок упросили хорошие люди. И в беду не попал – те же хорошие люди его прикрыли.
Уголовников он поначалу опасался, уж больно они были страшные. Но их прибрал к рукам Олежка, который лет двадцать назад Долинского каждый день ловил и бил. Очень тот любил крикнуть с безопасного расстояния: «Косой, объелся колбасой!» А Олежка колбасу видел исключительно в кино и обижался. В первую «взрослую» их встречу мафиозный босс поманил Долинского к себе в кабинет, где приватно оттаскал за уши и заставил сказать: «Дядя, прости засранца!» И с тех пор Долинский на малой родине не боялся никого.
Есть своя прелесть в небольших городках – для тех, кто понимает.
Правда, иногда Долинскому казалось, что он живет как бы взаймы, получив все возможности по наследству. Но стоило перебрать в памяти личные достижения, и меланхолия отступала. Он просто был на своем месте, для которого идеально подходил.
Перебираться в столицу, выступать там собственным представителем, терять наработанное годами положение, оставлять типографию на управляющего Долинский не хотел. Он выдумал массу убедительных аргументов против отъезда. И только главного не мог привести – Долинский почему-то не любил Москву. Бывал там еженедельно и с безумным наслаждением возвращался назад.
Но Москва, как известно, бьет с носка и слезам не верит. Столица поймала его на другой крючок. По полиграфическим делам к Долинскому обратилась молодая женщина, тоже бывшая провинциалка, с которой он буквально через минуту разговора почувствовал удивительное душевное родство. Обычно это случается на резких контрастах. Жил с высокой блондинкой, втрескался в миниатюрную брюнетку. Но Долинского, который был однолюб и верный муж, сразило другое – перед ним сидела именно улучшенная версия его супруги. Умнее, живее, свободнее, интереснее во всех отношениях. К тому же коллега. Долинский влип. Его неудержимо тянуло к ней. Год-другой назад он знал бы, что делать: вздохнуть и забыть. А сейчас – пригласил женщину в ресторан, смотрел на нее, слушал и чувствовал, как пропадает, пропадает, пропадает… Мало ли, что замужем. А он вот женат.
Она потом сказала, что тоже влюбилась в него с первого взгляда, очень испугалась своего чувства, и единственным ее желанием было никогда больше Долинского не встречать. Сам Долинский, выйдя из ресторана, поцеловал ей руку, простился и уехал, обуреваемый аналогичными эмоциями.
Им понадобилось два месяца, чтобы перебороть страхи и оказаться в одной постели. Через полгода они всерьез задумались, как жить дальше. Обоим надоело чувствовать себя изменниками, и оба понимали: с ними происходит нечто особенное. А потом она заболела. На взгляд Долинского – типичной московской весенней депрессией. Он хотел наплевать на все, бросить дела, увезти свою возлюбленную к морю. И пусть жена думает что хочет. Некогда разбираться, надо выручать человека.
В следующий приезд он не смог найти ее. И в следующий тоже. На работе говорили – болеет, мобильный не отвечал, молчал и домашний телефон. Долинский запаниковал настолько, что поехал к ней. Понажимал кнопку звонка, покрутился у стальной двери. Расспросил соседей. Безрезультатно. Никто не видел никого. Можно было, конечно, поднять московские связи – те, что открывают любые двери без санкции прокурора, а если надо, то и с санкцией, – но ему это показалось чересчур.
Опечаленный, он вернулся домой, и в ту же ночь его скрутила непонятная хворь. Вероятно, нервная, во всяком случае, жена вызвала знакомого психиатра, лучшего в городе. Долинский не слышал, о чем они говорили над его скрюченным телом. Не помнил, что грубо и жестоко овладел женой, а после хотел свернуть ей шею – перед тем, как упасть замертво. Днем ему полегчало, но следующей ночью он здорово поломал мебель и побил стекла. Потом, говорят, убил кота – якобы тот пытался спрятаться в подвале, вот там Долинский его и задушил одной левой, пытливо заглядывая в глаза. Правой он коту откручивал хвост. Небось давно втайне недолюбливал котов, всегда за ними подозревал нехорошее, вот – прорвало.
Назавтра психиатр чем-то обколол буйного, и тот мирно сопел до утра. Очнулся почти нормальным. Согласился пить таблетки. Попросил у жены прощения. Сказал, это все из-за работы. Слишком много стрессов. А в полнолуние и у совсем здоровых иногда крыша едет.
Насчет полнолуния Долинский, похоже, угадал. В мае, ровно через месяц, он вдруг, несмотря на таблетки, почувствовал себя дурно. Доктор, человек бывалый, заскочил в больницу и выдернул с дежурства опытного санитара. Вдвоем они кое-как утихомирили пациента, опять изнасиловавшего супругу, а на закуску собравшегося учинить в тихом русском городке техасскую резню бензопилой.
Бензопилу доктор себе оставил. Реквизировал, а потом сделал вид, что забыл. У него имелся пунктик на почве домашнего инструмента, эдакая клептомания по интересам. Однажды он украл у пьяного сантехника, лежавшего в канаве, огромный водопроводный ключ.
Несколько суток Долинский отлеживался в больнице. Пришел домой, не надеясь там никого увидеть. А увидел жену. Повалился ей в ноги. Рассказал о страшных бредовых видениях. О жажде убийства и желании попробовать на вкус человечью кровь. О полной луне, которая сводит его с ума. Врачу он в этом не сознался, а жене – да. «Я не буду пить нейролептики. Боюсь, психиатрия изуродует меня еще больше и не вылечит. Помоги мне. Я хочу рискнуть. Считай это еще одним безумством, но интуиция подсказывает – мне нужно переломаться. Может, умру. Но если выживу, болезнь, скорее всего, отступит. Поверь мне. И помоги».
Тогда-то Долинский и понял, чего на самом деле стоит его жена.
Было горько, обидно, совестно.
Июньское и июльское полнолуния он провалялся в подвале, связанный и прикрученный к батарее. Доктора жена не пускала дальше калитки, чтобы тот случайно не услышал доносящегося из-под земли воя.
В промежутках оба как-то умудрялись работать и ходить на светские мероприятия. Долинский жил будто в полусне, но надежда брезжила перед ним. Он уверовал в свою интуицию и хотел продержаться до конца. Было очень страшно. Вдруг что-нибудь не выдержит – сердце или голова.
Психика на страхи ответила, уйдя окончательно в сон. Август Долинский встретил, падая на ходу, и половину месяца пролежал в забытьи – включая самые опасные дни. Жена сидела над ним с веревкой и плакала.
К сентябрю у Долинского фантастически обострились зрение и слух. А еще руки покрылись ссадинами – он стал гораздо сильнее и с непривычки все ломал. Потом случайно обнаружил, что воспринимает чужие эмоции как свои. Попытался осторожно заглянуть в душу к жене и почувствовал: она изменилась, с ней что-то происходит. Разбираться не хватило ни времени, ни опыта, приближалось очередное полнолуние, и его Долинский приказал себе проспать. Это получилось. Кажется, он решил проблему. В следующий раз можно было попробовать остаться на ногах и исследовать мир вокруг. Теперь Долинский знал – мир совсем не так прост, как кажется.
Очнувшись, он посмотрел на жену и понял: настало его время плакать. Долинский пролежал один все эти дни и ночи. А она ходила по городу. И ей понравилось. Только она ничего не помнила, совсем как он сам в начале лета.
Долинский надеялся что-то сделать в октябре, но его срубило и раздавило, он валялся трупом, безуспешно пытаясь шевелиться. А жена опять ходила. И все дальше уходила от него.
«Старшие» называли таких инициированных «быстрыми» или «легкими». Это Долинскому еще предстояло узнать. Его впереди ожидало столько – врагу не пожелаешь. Пока он нянчился с женой, которая, едва на улице совсем похолодало, отказалась выходить из дома и с постели вставала лишь в темное время суток. Она почти не разговаривала, мало ела, одевать и мыть ее приходилось как младенца, вручную.
Снова появился доктор. Смотрел опасливо, задавал странные вопросы и выглядел пришибленным. Из здоровяка и юмориста будто душу вынули. Долинский легонько «пощупал» его – доктор носил в себе тайну, страшную, выматывающую, которой очень хотел поделиться именно с ним, но боялся. У Долинского тоже была тайна, и он тоже не знал, как себя вести с ней. Кончилось тем, что он изрядно напоил доктора, и того прорвало. Доктор недавно вернулся из Москвы, якобы с «научно-практической конференции». На самом деле его возили черт знает куда, где за пару дней впихнули в голову то, что он должен был знать о странных пациентах, возникших прошедшим летом. Описать, как выглядят «старшие», доктор не сумел. Но по остальным пунктам выложил все до буковки, вплоть до переданных ему «старшими» контактов в городе. Незнакомых имен Долинский не услышал.
«Почему же мне удалось переломаться? – пробормотал ошеломленный Долинский. – Какой-то я мутант, наверное. – Поглядел на доктора и констатировал: – Ты меня уже сдал москвичам. Ладно, не нервничай».
Он зашел в спальню, посмотрел на жену. Подумал, что, если сразу не убьют, можно будет поторговаться. Не для себя – ради нее. Вернулся к доктору. Сказал: хорошо, ты здесь допивай, а я поеду готовить почву для переговоров.