— Из-вы-ньи-те!
Я наморщила нос и хотела было сказать что-нибудь язвительное, но сдержалась и поступила совсем наоборот. Вздохнув, я положила свой ключ на стол и сказала:
— Чего уж там! Давайте заканчивайте, а я пойду погуляю. С полчасика…
И, не оборачиваясь, пошла к двери. Выйдя в коридор, сразу же наткнулась на мужскую фигуру, которая насмешливо произнесла:
— Похоже, группа поддержки сама нуждается в том, чтоб ее поддержали…
Я подняла глаза и увидела перед собой капитана «Авангарда» Шлангмана. Он был весел и всем своим видом источал оптимизм в невероятнейших количествах. Несмотря на то что национальная принадлежность его была ярче самого жаркого палестинского солнца, в глазах у него застыла какая-то типичная русская бестолковость.
— Почему ты так решил?
— Потому что так чувствую. Давно хочу с тобой познакомиться поближе. Пойдем к нам, — подставил он мне свою руку.
— К нам — это к кому? — решила уточнить я, слегка отодвигаясь.
— Там у нас только свои — Фокин, Плющев, Уфанов и Цыбизов. Все хорошие ребята…
Я кинула взгляд на часы. Ждать мне оставалось еще довольно долго, поэтому, пожав плечами, я двинулась в направлении, указанном мне Шлангманом.
Спустя минуту я уже сидела за столом в номере, где на кровати возлежал с уже загипсованной ногой Цыбизов, а вокруг него сидели товарищи по команде.
Разговор, который шел до моего прихода в комнату и продолжился после этого, касался проблем команды. Началось все с обсуждения нападения на Крашенинникова.
— Как пить дать, это дело рук того самого кренделя, который Глебу деньги взаймы дал, — с серьезным выражением лица произнес Уфанов, здоровяк с огромным мясистым лицом. — Он же в долларах брал, на машину, а сейчас-то у нас в долларах зарплата упала! Этого кренделя я один раз видел — там пальцы веером, сопли пузырями, хрен столбом… Нрав крутой, но без башки.
— Да брось ты, Витек, ерунду-то гнать! — яростно отмахнулся от него Фокин, высокий бритый парень. — Чтобы из-за этого? Нет, тут что-то еще. По-моему, нас просто на измену сажают, хотят, чтобы мы все перессали и сами свои ворота раскрыли всем настежь.
— Да я тебе точно говорю, — брызжа слюной, яростно закричал с кровати Цыбизов, — что эта сука из «Сокола» спецом меня на землю уложила, бля буду!
— Ты еще скажи «век воли не видать» и ноготь погрызи, — пошутил Шлангман, но, видя негодование партнера, сделал успокоительный жест рукой. — Да, да, я сам видел, что он тебя нарочно «сделал», успокойся. Ничего, прорвемся. Гараев сказал, что он свои меры принимает…
Я невольно улыбнулась, поскольку была в курсе, какие именно меры предприняты Гараевым и что наверняка в данный момент они задействуются на полную катушку в одном из соседних номеров.
Тут послышался стук в дверь, и после того как все хором прокричали «Войдите!», в дверном проеме показалась смущенно рдеющая миленькая мордочка Вали Караваевой.
— Тань, я это… мы все, короче…
— Вы нас покидаете? — разочарованно протянул Шлангман, посмотрев на меня.
— Очень устала, — извиняющимся тоном произнесла я. — А вообще, спасибо за компанию, было очень приятно познакомиться с вами.
— Нам тоже, — нестройным хором ответили футболисты.
Выйдя в коридор, я заметила в дальнем его конце фигуру Алдейро. Латиноамериканец, завидев меня, сразу же смущенно отвернулся и завозился с ключами от своего номера.
Караваева же, едва войдя в номер, плюхнулась на кровать и уставилась на меня.
— Ты не сильно на меня в обиде, а?
— Нет, дело житейское, — равнодушно бросила в ответ я. — Чего уж там.
— Просто этот бразилец такой настойчивый, — кокетливо морщась, начала объяснять Караваева.
— Да, а ты, напротив, такая вся из себя вежливая, что не могла ему отказать, — поехидствовала я.
— Но он же хорош, согласись. Неужели он тебя не возбуждает?
Я пожала плечами. Не могла же я сказать ей откровенно, что в этой команде, кроме, может быть, Навашина, меня никто не возбуждает.
— Вообще, ты знаешь, Тань, лучшие мужики — это иностранцы, — продолжила Валентина. — По себе знаю… У нас в шейпинге девчонки все болеют заграницей, двое вот уже замуж выскочили, одна — за шведа, другая — за немца. Не знаю, как уж там у них в этом смысле, — Караваева скосила взгляд на нижнюю часть тела, — но во всем остальном по-любому лучше, чем у нас.
— Главное, чтобы человек был хороший, — изрекла я анекдотическую фразу, показавшуюся ей умной.
На это Караваева не нашла что возразить, и в номере установилась тишина. И тут в этой самой тишине вдруг совершенно отчетливо стали раздаваться равномерно повторяющиеся звуки скрипящей кровати. Они доносились из-за стенки.
— У нас триста шестнадцатый номер? — спросила я.
— Да, а что?
— Ничего…
Я вспомнила, что тренер, благословляя Лену Ковалеву на труды для блага клуба, говорил о триста восемнадцатом номере. Стало быть, именно в соседней комнате сейчас и происходило то, что в дальнейшем, по мнению главного тренера, должно было принести «Авангарду» несколько дополнительных очков.
Поскольку стены в провинциальных гостиницах не отличались особой толщиной, нам с Валей удалось сполна оценить тот напор, с которым лысый судья Вовка таранил случайно подвернувшийся ему в тот вечер сексуальный объект из числа моих подчиненных. Объект, судя по доносившимся охам, вздохам и вскрикам, был этим весьма доволен.
— Музыку, что ли, включить? — спросила я.
— Чего, заснуть не можешь? — с ехидцей спросила меня Караваева. — Это все потому, что ты сегодня не того… Вот я — сделала дело и лежу себе спокойно, не нервничаю. А может, поговорить с Алдейро? Его, по-моему, на нескольких хватит…
— Спасибо, уж как-нибудь сама, — насмешливо посмотрела я на Караваеву и укрылась одеялом.
Заснула я, несмотря на продолжавшуюся бурю за стенкой, довольно быстро. Впечатления прошедшего вечера явно утомили меня, и объятия Морфея стали тем убежищем, куда я спрятала свое перегруженное реальностью сознание на несколько следующих часов.
Глава 4
В первый же вечер после возвращения из Дальнегорска я была удивлена. Не тем, что мне позвонил Навашин и попросил разрешения приехать и поговорить. А тем, что он прибыл ко мне абсолютно пьяным.
— Что это с тобой? — нахмурилась я, увидев его, едва удерживающегося в дверном проеме, чтобы не рухнуть со всей своей центнеровой мощью вниз.
— Я… должен тебе… кое-что рассказать, — заплетающимся языком проговорил он.
Проводила его в комнату и налила ему чашку кофе. Расстегнув ворот рубашки, он минут двадцать сидел неподвижно в кресле. Я терпеливо ждала.
Наконец, взглянув на меня осоловелыми глазами, он сказал:
— Мне все осточертело!
— Что именно? — Я решила быть очень конкретной.
— А все! Все, что творится у нас в команде и вообще в футболе.
— Подкладывание девочек под судей?
— Да, и это тоже, — Навашин покачнулся в кресле и сделал движение по направлению ко мне. — Ты знаешь, Гараев вчера из меня, как пылесосом, выдул остатки моральных постулатов. Он посылает меня в Самару с оч-чень ответственным поручением.
— Каким?
— Таня, — он поводил пальцем у меня перед лицом. — К делу Крашенинникова это не имеет никакого отношения.
— Ты что, не хочешь говорить? Тогда какого черта приперся? — Я начала не на шутку раздражаться.
— Понимаешь, Таня… — Навашин тяжело вздохнул. — Еще весной на одной из, скажем так, спортивных тусовок в Москве я услышал, что мы не выйдем в этом году в высшую лигу. Об этом сказал мне один ответственный работник Федерации футбола, и не где-нибудь, а в общественном сортире. Так, по малой нужде, свела нас судьба.
Эдик пьяно засмеялся.
— Представляешь, под аккомпанемент журчания писсуаров и застегиваемых ширинок… Короче, он сказал, что в этом сезоне в высшую лигу выйдут «Заря» и «Локомотив».
— И что, прогнозы оправдываются? — спросила я.
— Как сказать… «Заря» сейчас на первом месте, команда сильная, и вряд ли при таком составе кто-нибудь сможет переиграть ее. А «Локомотив» пока на третьем месте. На втором — мы…
Навашин сделал паузу и посмотрел на меня мутными глазами.
— Тот чинуша, когда я пробовал что-то возражать ему, бросил на прощание: «Футбольные команды, как цыплят, по осени считают. А сейчас на дворе весна, поэтому и разговаривать нам сейчас с тобой нечего».
— Сейчас осень… Пора уже считать…
— Через три тура, — сказал Навашин. — Еще три игры. Причем последняя — именно с «Локомотивом».
— Ну а все-таки, — отвлекла я его от чисто футбольных тем. — Что ты хотел мне сказать? Зачем едешь в Самару?
— Таня, ты — частный детектив? — спросил Навашин, глядя мне пристально в глаза.
— Ну а все-таки, — отвлекла я его от чисто футбольных тем. — Что ты хотел мне сказать? Зачем едешь в Самару?
— Таня, ты — частный детектив? — спросил Навашин, глядя мне пристально в глаза.
— Да, — недоуменно ответила я.
— А я — администратор футбольного клуба. Давай каждый заниматься своим делом.
Это возмутило меня до глубины души. До сих пор я считала Навашина как бы своим человеком в команде. Несмотря на то что деньги за расследование мне по-прежнему платила мама центрфорварда, я была абсолютно уверена, что случай с Глебом связан именно с его футбольной карьерой. Поэтому мне необходимо было влезть во все нюансы жизни команды. И Навашин представлялся мне именно тем человеком, который поможет мне это сделать. В конце концов, речь идет о здоровье ведущего игрока команды.
Я уже открыла рот, чтобы произнести в адрес этого пьяного зазнайки какую-нибудь гневную тираду, как вдруг услышала с кресла громкое сопение.
— Этого еще не хватало! — громко выругалась я, но на него это не произвело ни малейшего впечатления.
Кроме, может быть, того, что к сопению прибавился еще и заливистый храп. Было совершенно ясно, что мои попытки сказать что-либо в этой ситуации будут выглядеть как метание бисера перед свиньями. Само собой разумеется, я не могла и думать о том, чтобы удалить его из моей квартиры. Слишком большим и громоздким был менеджер футбольного клуба «Авангард», чтобы я смогла вытащить его на улицу. Кроме того, сомнительно, что при этом он сможет проснуться и быть транспортабельным. Поэтому мне скрипя зубами пришлось смириться с его присутствием в квартире и заняться своими делами.
Очнулся Навашин только утром, когда я еще спала. Видать, ему было очень стыдно за свое вчерашнее поведение, и он, не пытаясь меня будить, ушел. Сквозь сон мне было слышно лишь, как захлопнулась за ним входная дверь.
В тот день я практически ничего не делала. Если не считать делом посещение в больнице Глеба Крашенинникова. Форвард явно шел на поправку. Врачи сказали, что скоро его выпишут и что через две недели он даже сможет выйти на игру в последнем матче.
Глеб встретил меня радушно и тут же сказал, что версия о нападении на него из-за старых долгов была абсолютно ложной. В больнице его посетил тот самый друг Андрюха, которому он был должен, и заверил, что не имеет к этому никакого отношения. Более того, он пожелал Глебу выздоровления и выразил согласие подождать с возвращением денег месяца два.
— И еще… Мне кажется, — сказал Крашенинников, сделав задумчивое лицо, — что одного из нападавших на меня я где-то видел. Но никак не могу вспомнить где. Всю голову больную уже изломал.
— Где? Где ты его видел? — тут же нетерпеливо спросила я.
— Говорю же, не могу никак вспомнить, — как-то раздраженно ответил Глеб. — Но обязательно вспомню. Дело в том, что у меня пока крыша восстановилась не полностью, и мне тяжело думать.
— В таком случае не напрягайся.
— Нет, я обязательно вспомню, — с твердой решимостью обещал Глеб и неподвижно уставился вдаль.
«Было бы очень кстати», — подумала я. Ведь до сих пор по двум случаям нападения на членов футбольной команды не было никаких зацепок. Я пожелала Глебу всего хорошего и поехала домой.
А вечером мне позвонил Навашин. Он уже вернулся из Самары и пребывал в отличнейшем расположении духа. Поскольку я не была в курсе его дел, то весьма удивилась. Тем более что вчера его состояние было радикально противоположным.
— Таня, я буду тебе очень признателен, если ты окажешь мне честь встретиться сегодня с тобой, — напыщенно сказал он.
— Хорошо, жду тебя, — коротко ответила я и повесила трубку.
Он появился через полчаса, совершенно сияющий, в костюме и с букетом цветов. Подобный антураж сразу же настроил меня на романтический лад.
— Понимаешь, Таня, — откашлявшись и почему-то покраснев, начал Навашин, когда мы уселись за стол, — ты как-то мне сразу приглянулась… Ну, тогда, когда мы с тобой столкнулись у Людмилы. И, в общем…
— Что? — наслаждаясь его смущением, сразу же уточнила я.
— Я, наверное, влюбился в тебя…
Чуть отведя глаза в сторону, я засмеялась. Но смех этот не был чем-то негативным, напротив, он скорее был выражением радости. Потому что я не находила никаких возражений против того, чтобы завязать с Эдуардом какие-то отношения, выходящие за рамки служебных. Правда, в силу своего чересчур богатого опыта общения, я была уверена, что они закончатся почти сразу же после окончания дела. Сколько раз уже было так с моими клиентами и прочими персонажами, попадавшимися мне на пути при том или ином расследовании!
Конечно, Навашин выглядел как-то старомодно в своем признании. Но… Тем и ценны его чувства, что они были искренними. А то, что он не лукавит, я чувствовала. Все-таки большой опыт за плечами…
Сама влюбляться по-серьезному как-то уже давно не могла, тем более на работе. Любовь к другому человеку, к сожалению, помимо неоспоримой гаммы положительных эмоций, несла с собой еще и чувство привязанности, которое часто перерастало в чувство зависимости. А частный детектив не может себе позволить быть зависимым от другого человека.
Поэтому я рассматривала до поры до времени (а это время, видать, еще не наступило) отношения с мужчинами достаточно легко, без взаимных претензий и излишней эмоциональной привязанности. Словом, я научилась контролировать свои чувства и управлять эмоциями. К сожалению, в моей профессии нельзя было поступать иначе.
И я просто взяла Навашина за руку, с теплотой заглянув ему в глаза. Он понял намек и довольно робко обнял меня. Я сразу же помогла ему, обвив руками его шею. Через секунду наши губы соприкоснулись…
* * *— Ат-шумели летни-е да-ажди… — Голос певца сомнительной сексуальной ориентации заполнил пространство моей кухни.
Я сидела и смотрела в окно. Вульгарный оптимизм, исходивший из динамиков, передавался и мне. Мы с Эдиком только что проснулись. За окном ярко светило солнце, и весь двор был усыпан желтой листвой.
Навашин, проснувшись, не захотел сразу окунаться в реальность утра и предпочел еще немного понежиться в постели. Но, видимо, под воздействием лившейся с кухни мелодии поменял свое решение, и я услышала его шаги в комнате.
«Кажется, депрессия у него окончательно прошла», — подумала я, глядя на бодрого Эдика, прошлепавшего босыми ногами в ванную.
Собственно, она прошла у него уже вчера, когда после затяжных поцелуев мы все-таки приступили к великому таинству любви. Нельзя сказать, чтобы Эдик оказался тем, кто открыл для меня что-то новое, или, если выразиться более поэтично, поднял меня на вершину космического блаженства, или, наоборот, погрузил в пучину… Просто мне было хорошо с ним, и я не особо стремилась анализировать свои ощущения.
А насчет его позавчерашнего пьяного появления у меня все прояснилось, когда он все-таки поведал мне о целях своего визита в Самару. Это было уже потом, когда мы спокойно лежали под одним одеялом и моя голова покоилась на его могучем плече.
…Все было и просто, и сложно одновременно. Гараев, почувствовав, что без подпольных интриг ему будет сложно вывести команду в высшую лигу, решил прибегнуть к крайним мерам. И послал Навашина в Самару провести переговоры с тренером тамошней футбольной команды, игравшей свой очередной матч на своем поле против главного соперника «Авангарда» верхнестаргородского «Локомотива».
Самарский тренер оказался мужиком весьма занудливым. Навашину пришлось потратить на его обработку кучу времени. Помимо аванса за удачно исполненную партию против «Локомотива» на своем поле, Эдик выложил еще приличную сумму, накормив и напоив его в лучшем ресторане города.
При всем при этом тренер самарцев оказался очень прижимистым и жестким в плане денег. Он с кислой миной уверял Навашина, что за две тысячи «зеленых», которые тот обещал самарцам в случае победы над «Локомотивом», его клуб с удовольствием выиграет только у дворовой команды пацанов. А чтобы «сделать» одного из лидеров лиги, надо платить больше. Навашин же уверял, что две штуки баксов — вполне приемлемая цена и никто не заплатит ему такой премиальный фонд за этот матч, поскольку никому, кроме самого «Локомотива» и «Авангарда», результат этого матча неинтересен.
В конце концов, измочалив Навашину всю нервную систему, самарский тренер согласился, как он выразился, «раздрочить» ребят на игру. Оставалось только ждать результата, и Навашин, вручив тренеру небольшой аванс, вернулся в Тарасов.
«…Если даже жизнь проходит ста-ра-ною, ты оставайся лишь сам са-бо-ю!» — продолжали изливаться динамики.
«Да, вот с этим у нас порой возникают проблемы», — подумала я, слушая, как плещется в ванной Навашин, который вчера волею судьбы поступился своими моральными принципами. Но человек так уж устроен, что быстро ко всему приспосабливается. То, что позавчера казалось неприемлемым и даже гадким, вполне могло выглядеть нормальным вчера и даже симпатичным сегодня.