Я, Баранов и Ковров – мы гуляем по ночному лесу. Вспоминаем Иваново ещё раз. Удивляемся, почему мы оказались здесь среди мокрых деревьев.
Когда я уже после этого съездил в Иваново, меня с группой товарищей встречал режиссёр театра. Естественно, он отвёл нас на свой новый спектакль. В самом начале представления на сцену вышел человек с длинными волосами и весь в белом. Скорбный ангел, судя по программке.
– Спустя! – сказал скорбный ангел. А далее продолжил выкрикивать это слово: – Спустя! Спустя! Спустя!
После того, как это стало уже невозможно слушать, он произнёс:
– Спустя много лет Никола Пиросмани стал известным художником!
– Ну как? – спросил режиссёр, собрав нас в кабинете после спектакля.
Возникла пауза. Все мы, кажется, поняли, что сейчас придётся испортить с ним отношения. Но в самый последний момент нас спасала уважаемая Ольга, наша коллега и отличная подруга. (Спасибо ей.) Она ответила режиссёру за всех нас.
– Это стильно, – сказала она.
Режиссёр резко повеселел.
Ночью в лесу под Клином я, Ковров и Баранов начинаем играть в кого-то вроде партизан. Мы бегаем вокруг деревьев, особенно усердствует Баранов. Сколько его помню, он всегда отличался мальчишеским задором. Набор из перочинных ножей, зажигалок и по возрастающей – скейтбордов, мотоциклов, машин. Всё он перепробовал. Как в стихотворении «Из чего только сделаны мальчики?». На самом деле человек он загадочный. Для меня, по крайней мере. Вроде бы добрый. Но его проблема, мне кажется, в том, что он… Даже не знаю, в чём его проблема. Помню, как он позвал меня на день рождения. Мы с женой пришли. Пришли и увидели за столом весьма странную компанию. Это были друзья Баранова. Новые друзья, которыми он обзавёлся. Это были какие-то упыри. Я не преувеличиваю. Они внешне были страшные и уродливые. Они платили за выпивку и еду на этом празднике. Может быть, именно поэтому Баранов их и позвал. Не знаю. Странно только видеть новых друзей своего старого друга. Ты себе их не такими представлял.
Впрочем, день рождения Баранова в рейтинге отвратительных застолий занимает не первое место. Первое место по праву достаётся серии застолий под управлением моей матери у меня дома. В главных ролях – подружки моей мамочки. Жир – главное слово этих праздников. Всё жирное – и еда, и люди. Жирные куриные окорочка, плавающие в жире. Кулинарные шедевры моей матушки – пирожки из блинной муки с начинкой из тушёнки. Подружки мамы то и дело заводили меня в уголок и шёпотом говорили, что, если бы я не был так мал, у нас бы всё получилось.
Ладно, не будем о грустном и противном.
В доме отдыха под Клином я, Ковров и Баранов шли к нашему номеру. Остановились покачаться на качелях. Воздух был влажным и вкусным. Ёлки вокруг. Снег белыми пятнами лежал на жирной, мокрой земле. Видим, стоит собака. Неизвестно, откуда она взялась. Стоит и смотрит на нас. Овчарка с мокрой шерстью, чёрные глаза – выпуклые и блестящие. Не тявкает, ничего. Стоит и смотрит. Мы, помню, особенно не испугались. Позвали её. Баранов пытался подманить овчарку, присев на одно колено и хлопая по другому. Но ничего не вышло. Собака ещё немного постояла, резко развернулась и убежала. Откуда она пришла и что значило её появление, мы так и не поняли.
Вернувшись домой – а мы стали называть домом наш не особенно уютный номер, – мы заснули. Нет, естественно, вначале мы немного поржали. Само собой, обсудили цвет трусов каждого, а уже после легли. И хотя нас распирала неуёмная и какая-то юношеская радость, мы довольно быстро уснули. Не помню, что мне снилось в тот раз, но обычно сны у меня очень интересные. Например, такой.
Я иду с группой каких-то туристов по пещере. Вокруг сталактиты и сталагмиты. У проводника постоянно меняется лицо. Каждый раз, когда он на меня глядит, у него лицо кого-то из моих знакомых. Туристов, которые идут вместе со мной, я разглядеть не могу. А одну девушку помню. Очень красивая девушка в короткой бежевой маечке со сложным узором. Мы быстро проходим по подземным коридорам. И вдруг отчего-то начинаем бежать. Что за опасность нам угрожает, непонятно. Но мы бежим всё быстрее и быстрее. И наконец выбегаем на свет. Я и мой проводник с меняющимися лицами. Мы оборачиваемся и видим, что вход в пещеру засыпает у нас на глазах. Мелкие камешки сыплются сверху, и чёрный вход постепенно ими заполняется. Я понимаю, что все туристы оказались засыпанными внутри горы. Но это меня не особенно расстраивает. Я бросаю ещё один взгляд на вход, уже полностью засыпанный мелким щебнем. И вижу странную картину. Камешки, завалившие вход, сложились в точно такой же узор, который был у той девушки на майке.
Или ещё один сон: я выбираю кресты в каком-то магазине крестов. Крестов в магазине много. Все они разных форм. Есть даже крест, похожий на конвейер.
Утром просыпались медленно и с удовольствием. Классно просыпаться, когда тебя никто не будит. Когда никто не орёт над ухом: «Рота, подъём!» Это я ещё в армии понял, как плохо вставать по команде.
Когда я в учебке служил, нас напугали проверкой. Какой-то главный по всем ВВС должен был приехать только за тем, чтобы заглянуть в нашу казарму и посмотреть, нет ли чего-нибудь лишнего в тумбочках у солдат. Всю ночь мы натирали полы вонючей мастикой. Лечь спать разрешили только под утро. Сквозь сон я услышал крик: «Рота, подъём!» – и вскочил как ошпаренный. И тут меня повело. От запаха мастики у меня закружилась голова, затошнило, и я упал в обморок. Друзья-солдаты выволокли меня подышать на лестницу. Сержант хотел было на меня наорать, но, увидев мою бледную морду, передумал. И разрешил немного полежать. Случай уникальный. Я лёг обратно на свою кровать – единственную среди полутысячи заправленных – и моментально заснул. Проснулся от шагов. Кто-то ходил возле меня. Я был накрыт с головой, как в детстве, и боялся выглянуть из-под одеяла. Потому что шаги были уж очень значительные. Были и ещё одни шаги. Кто-то семенил за человеком, ступающим тяжело и уверенно. Послышался властный голос. Главком ВВС всё-таки посетил нашу казарму. Я тогда подумал, что мне конец. Один наглый солдат из всей роты не соизволил встать, когда главком пришёл к нему в гости. Шаги приблизились. Я затаил дыхание. Главком остановился прямо возле меня. Я подумал, что меня, наверное, расстреляют. Но главком словно вовсе и не заметил спящего бойца. Должно быть, он подумал – раз спит, значит, спать ему положено. Он что-то прорычал по поводу общего беспорядка нашему ротному – семенящие шаги – и ушёл прочь. В тот день я первый раз за полгода выспался. Да и к тому же получил массу острых ощущений.
В армии был ещё один случай. Мы – я, Ковров и ещё два москвича – служили вместе. И вместе старались отлынивать от службы. Ну, к примеру, бегали в клуб, пытались там делать концерты к праздникам. За это и солдаты, и командиры ненавидели нас четверых ещё больше. Видя нас на сцене в ролях патриотических героев, начальство хотело немедленно отправить нас на кухню. А солдаты полагали, что мы как сыр в масле катаемся. Хотя это было не так. Однажды старший лейтенант собрал нас в Ленинской комнате и сказал:
– Неуклонно наступает День Военно-воздушных сил. Это для нас с вами праздник, что ни говори. Поэтому я прошу вас сделать в его честь праздничную программу. Ну, вы понимаете?
– Понимаем, – ответили мы.
– Разучите песни, танцы подготовьте, пантанину какую-нибудь…
– Что-что? – переспросили мы, готовые упасть под стол от смеха.
– Пантанину, – повторил старлей.
Мы заржали, но тут же включились в разговор:
– Товарищ старший лейтенант, а пантанина длинная должна быть?
– Нет, не очень.
Старший лейтенант даже не замечал, что над ним издеваются.
В доме отдыха под Клином я, Ковров и Баранов проснулись, продрали глаза и пошли купить себе чего-нибудь к завтраку. При свете дня дом отдыха выглядел ещё более облезлым. Но нас это не смутило. Настроение было хорошее. Спросили у какого-то скрюченного, сидевшего на трубе мужика:
– Где магазин у вас?
– Там, на трассе.
На трассе так на трассе. Пошли прямо к ней. Погода была чудо. Воздух очень свежий. На солнце невозможно смотреть – таким оно было ярким. А если рискнёшь взглянуть на него, закрываешь глаза от слепящего света и наполняешься невыразимой радостью. Мы шли по сухой прошлогодней траве. Сзади нас остались полуголый лес и дом отдыха. Впереди виднелась трасса и деревня за ней. Да, забыл, небо было убийственно синего цвета. Я шёл плечом к плечу со своими друзьями Ковровым и Барановым и думал, что, в сущности, я о них ничего не знаю. Мы знакомы с детства, мы служили в армии, мы живём в одном доме, но я всё равно до конца не понимаю, что это за люди. Например, Баранов – он любит быть в центре внимания. Все актёры это любят. Он не выносит разных щекотливых положений. Впрочем, этого тоже никто не любит. Ему нравится веселиться. Вот чего уж никогда не понимал. Не только в Баранове. Меня поражала способность Баранова и некоторых других моих знакомых включаться в веселье. То есть минуту назад был хмурый человек, задёрганный жизнью, но переступил порог дома, где справляют, положим, день рождения, и тут же начал радостно кричать, рассказывать анекдоты и плясать под музыку. Ещё Баранов курит самокрутки. Если, конечно, это что-то говорит о человеке. Самокрутки из пахучего иностранного табака. Самокрутки у него получаются тоненькие, как спички. Но самое главное – Баранов счастливчик. По крайней мере так вам кажется, когда вы его узнаёте. У него нормальная семья, что в наше время редкость. Прекрасные папа и мама. Он рано начал делать актёрскую карьеру. Его взяли сниматься в кино ещё в школе. После премьеры фильма по телевизору я, Ковров и Баранов пошли прогуливаться возле местного кинотеатра. Нас чуть не разорвали в клочья поклонники Баранова.
Баранов всегда был всеобщим любимчиком. С ним носились, им восхищались. Понятное дело, он всегда тянулся к людям значительным, имеющим вес. И только когда люди значительные были чем-то заняты и не имели возможности общаться с Барановым, он обращал внимание на нас – своих старых друзей. Тогда он уделял нам много времени и делил с нами радости и невзгоды. Вот как сейчас, например, когда мы шли к магазинчику. Машины летели по трассе быстрым потоком по ближней и дальней полосе. Надо было перебегать. Что мы с грехом пополам и сделали.
Помню, как однажды меня чуть не сбила машина у Никитских Ворот. Я перебегал улицу с мороженым в руке. Да ещё на бегу пробовал его лизать. Внезапно услышал сзади жуткий визг тормозов. И что-то тихонечко-тихонечко толкнуло меня под коленки. Я обернулся. Это был бампер затормозившей «Волги». За рулём красный от испуга шофёр разевал рот. Но крика я не услышал. Чувства мои отключились. Сердце превратилось в шар и упало вниз по ноге куда-то в пятку.
Как всё-таки хорошо, что я остался тогда жить! Хорошо, что «Волга» меня не сбила. Жизнь – это замечательная штука. Что ещё может быть лучше, я не знаю. Возможно, две или три жизни.
В детстве я мечтал о комнате, полной старых толстых журналов. И жизнь я себе представлял следующим образом. Я сижу в уютной комнате и читаю эти журналы. Какое счастье, что моё мнение изменилось. В гробу я видел эти старые толстые журналы. Люди, которые живут вместе с тобой, – вот что самое интересное!
Я, Ковров и Баранов подошли к сельскому магазину, обсуждая на ходу, что мы будем брать. На улице было довольно прохладно. А внутри магазина, честно сказать, душновато. За прилавком стояла очень красивая женщина. Конечно, у каждого свой вкус. Лично мне нравятся женщины в возрасте. По-английски их называют mature. Женщина за прилавком была именно mature. Стройная, каштановые волосы, большие голубые глаза, длинные ресницы. Непонятно, как она попала в такой магазин. Разве что в селе это была самая престижная должность. Разумеется, самая красивая женщина села занимает самую престижную должность. Нам понравилась эта женщина. Все мы сразу стали шутить, избрав объектом шуток кого-то из нас. Точно не помню. Наверняка объектом был я. Друзья проходились по поводу моего аппетита. Женщина не смеялась. Кажется, даже не улыбалась. Она смотрела на нас широко открытыми глазами и отвечала на вопросы как-то уж очень серьёзно. Затем появилась директор магазина. Женщина назвала её оригинальным именем – Аврора Степановна. Директриса вышла, покрутилась возле нас, отдала несколько идиотских приказов прекрасной женщине за прилавком и скрылась. Мы звали продавщицу составить нам компанию. Но она не захотела. Да мы особенно и не настаивали. Что говорить, мы в тот день были настроены на неудачу.
Сейчас я расскажу про свой роман с одной зрелой женщиной. Понимаю, что это не очень-то красиво. Но уж очень хочется рассказать. Надеюсь, что она не обидится. Случилось это следующим образом. Со своим другом Тимуром мы ехали с нашей общей работы. Работа была не пыльная. Больше того, там было принято каждый божий день пить горькую. Домой нам ехать не хотелось. Завернули в летнее кафе – столики на улице, а на большом экране джазовые певцы поют свои песни. Выпил я достаточно. Весь мир уже качался у меня перед глазами. В кафе присели за столик к знакомым Тимура. Ещё выпили. Как-то неожиданно я обнаружил, что уже вовсю ругаюсь с очень привлекательной женщиной лет сорока, в бейсболке и с кудрявыми волосами. Не помню, из-за чего мы повздорили. По-моему, она как-то слишком нагло смотрела на меня голубыми глазами. Не ответив на мой очередной выпад, она поставила стакан на стол, встала и направилась к своей машине. Как и большинство, выпив, я становлюсь очень наглым. Бросив Тимура, я последовал за Светой. Так её звали.
Далее вспышки, короткие клипы… Я сижу на пассажирском кресле, она ведёт машину. Я пытаюсь залезть к ней под кофточку, она отбивается, умудряясь рулить. Далее меня из машины выгоняют. Автомобильная дверь хлопает, я остаюсь на ночной улице. Что делать? Иду домой.
Вторая встреча со Светой произошла по моей инициативе. У Тимура я всё расспросил. Она работала в школе учительницей рисования и, кажется, лепки. Я взял и заявился к ней в кабинет после уроков. Света была удивлена и рада. Поболтали. Она мне показала детские рисунки и поделки. Потом заперла кабинет. Там всё и случилось. После мы встречались ещё несколько раз. На одном из последних свиданий я повёл себя по-хамски. У нас не было места для встреч. Она колесила со мной по городу, а я ей говорил:
– Ну ты что, никакого места не можешь мне предложить?!
Она остановила машину и сказала обречённо:
– Я могу тебе предложить только свой класс.
– Ну, так не пойдёт! – заявил я нагло.
После этого мы увиделись через несколько месяцев. Я, понятное дело, начал к Свете приставать. Она дала мне потрогать свою грудь.
– Вот видишь? – сказала она.
– Что я должен видеть?
– Я ничего не чувствую. Я тебя больше не люблю.
Мы остались хорошими друзьями. Может, это смешно, но я до сих пор не могу понять, что она за человек. Если бы я снимал немой фильм, я бы непременно предложил ей главную роль. Она бы справилась. Она в жизни умеет заламывать руки так, что это вовсе не кажется смешным. Что я ещё могу о ней сказать? Она была доброй. Ей не хватало любви. Ей нравились красивые вещи. Она часто смеялась, чтобы скрыть смущение. Я говорю о ней, как будто она умерла, но она, слава богу, жива. Просто когда мы были вместе, я и не подумал узнать её поближе. Как много я потерял.
Я, Ковров и Баранов купили в сельском магазине мелкой копчёной рыбы, пива и ещё какой-то съедобной ерунды. Переходя трассу, мы заметили двух проституток. Ковров и Баранов точно определили, кто это. Это проститутки, сказали они. Но у меня такой уверенности не было. Я наблюдал двух обычных девиц, стоящих у дороги. Думается мне, мужчины делятся на два вида. Одни могут определить проститутку на глаз, а другие не могут этого сделать. Я не могу.
– Девчонки! – кричу я девицам.
Баранов и Ковров надо мной смеются. (Обычное явление.) После они неоднократно будут пересказывать, как я приставал к тем девицам у дороги, прибавляя к рассказу всё новые и новые фантастические краски. Они будут гордиться, что на тех девиц они не позарились, а я к ним приставал. Да. Я такой. Мне не стыдно. Тем более девицы не стали меня слушать, а пошли вдоль дороги, удаляясь от нас. Мы направились совсем в другую сторону.
Надо заметить, что в крови у нас ещё бродил вчерашний алкоголь. У меня болела голова. Мне всегда казалось, что так сильно, как у меня, ни у кого голова болеть не может. Разумеется, это не так. У каждого своя головная боль. В самом широком смысле этого слова.
Мы всё ещё не протрезвели со вчерашнего дня. Пьянство – замечательное средство для того, чтобы выбиться из накатанной колеи. Я имею в виду неожиданное, спонтанное пьянство.
Однажды мой друг, Лопатник, получил зарплату – довольно внушительную сумму денег. Зарплату на его работе было принято обмывать. В промежутках между рюмками он постоянно перекладывал деньги, желая их спрятать подальше. Затем он отключился. По его словам, он проснулся дома через восемь часов. Где он был, что делал всё это время – загадка. Проснувшись, Лопатник начинает напрягать память, пытаясь вспомнить, что с ним всё-таки было. В голове его появляются отдельные картины. Вот он, сильно качаясь, идёт по улице. Вот он входит в уличное кафе. Делает заказ. Ему приносят выпивку и закуску. Но он почему-то сразу поднимается с места и выходит. Вот он снова бредёт по улице. И всё сильно качается вокруг. Неожиданно моего друга Лопатника пронзает мысль о зарплате. Он бросается искать рюкзак и ищет, ищет. Он перерыл весь дом. Он даже заглянул в туалетный бачок. Отчаявшись, Лопатник сел на подставку для ботинок и привалился спиной к вешалке. И тут он почувствовал рюкзак. Всё это время рюкзак висел у него за спиной. Слава богу, деньги были в рюкзаке.
У меня самого давным-давно случился довольно неприятный случай, связанный с пьянкой. Ещё в школе весь наш класс пригласили сниматься на Одесскую киностудию. Фильм о школе. Как обычно, ни грамма правды о жизни подростков. Въехали мы большой толпой в гостиницу «Экран», расселились по номерам. Меня, как назло, поселили в номер с педагогом Н. Н. На второй, кажется, день мы купили очень много водки. Очень много – это для нас было две бутылки на восьмерых. Закуски не было. Несколько баранок – и всё. Стояли в номере между кроватями, переминаясь с ноги на ногу, и через силу вливали в себя алкоголь. Хрустели баранками. Кашляли от крошек, попавших не в то горло. Опьянели мгновенно. Да так, что стали падать. На пути к туалету образовалась очередь. Причём все люди в этой очереди стояли на четвереньках. Когда я оказался напротив унитаза, я услышал злой голос.
– Где ключи? – спросил Н. Н.
– Спроси у Н. Н., – ответил я, и меня немедленно вывернуло наизнанку.