Собрание сочинений в 6 т. Том 5. Мы — на острове Сальткрока. Мадикен. Мадикен и Пимс из Юнибаккена - Линдгрен Астрид 24 стр.


Не оборачиваясь, он крикнул:

— Поехали, Юхан и Никлас! Поторопитесь!

Когда пароход был уже на порядочном расстоянии от острова, Мелькер неожиданно обнаружил, что с ним едут не только Юхан с Никласом, но и Пелле с Чёрвен.

— А кто вам разрешил? — с упреком спросил Мелькер. — Малышам тут делать нечего.

— Хм-хм! Мы тоже хотим с тобой, — сказала Чёрвен. — Я не была в Нортелье целых сто лет.

Мелькер понял, что разговор бесполезен. Не мог же он сбросить малышей в море. И раз уж он получил сегодня премию, надо быть добрым и благородным. К тому же он запыхался после пробежки, и ему было трудно ругаться.

— Бежал, как олень, — задыхаясь, сказал он. — Конечно, не так, как в школе, когда я пробегал сто метров за двенадцать и четыре десятых секунды.

Юхан с Никласом переглянулись, а Юхан покачал головой:

— Ну и ну, папа. Чем старше ты становишься, тем быстрее, по твоим словам, ты бегал, когда ходил в школу.

Но то, что Мелькер мог еще бегать, как олень, было совсем неплохо. В тот день ему пришлось побегать.

Если живешь на Сальткроке, то требуется немало времени, чтобы добраться до городка Нортелье. Сначала пароход доставляет тебя на материк к пристани, и на этой пристани сидишь и ждешь примерно с час. Наконец появляется автобус, который ходит в Нортелье. По пути он делает множество остановок и вообще не торопится, хотя придерживается расписания. В час дня автобус должен быть в Нортелье и приходит туда минута в минуту.

«Поседеешь от такой поездки, — подумал, вылезая из автобуса, Мелькер. — Чего только не передумаешь во время такого долгого путешествия. Сидишь в автобусе, все больше волнуешься и уговариваешь себя без конца: „Столяровой усадьбы тебе не видать как своих ушей, и не мечтай!“»

Но попытаться все же нужно. И в сопровождении целой вереницы детей Мелькер пустился со всех ног в контору Маттссона по сдаче внаем и по продаже недвижимого имущества.

Там не было никакого Маттссона, а лишь маленькая пухленькая машинистка. Лицо у нее было доброе, но, к сожалению, она ничего не знала.

— Где господин Маттссон? — спросил Мелькер.

Она кротко взглянула на него:

— А я откуда знаю?

— Когда он вернется?

— А я откуда знаю?

Глаза у нее были большие и наивные, и ясно было, что она вообще ничего о нем не знает. Неожиданно вынув зеркальце, она стала разглядывать свою кругленькую стандартную мордашку, и это занятие так увлекло ее, что она вдруг стала необычайно говорлива:

— Он ушел, ведь он вечно где-то бегает. Не пошел ли он купить ревень? А может, он на стройке. А иногда он сидит в городской гостинице и пьет.

Больше они не смогли ничего из нее вытянуть и выбежали из конторы так же поспешно, как и вбежали туда.

Мелькер взглянул на часы. Третий час. Где же этот Маттссон? Где в этом милом городке может отыскаться этот негодный Маттссон? Необходимо его найти, и побыстрее. Пошел купить ревень… Наверное, его покупают на рынке? Какой тут ревень, господин Маттссон, когда решается судьба Столяровой усадьбы!

Мелькер дрожал от волнения, и ему не хотелось тащить за собой Пелле и Чёрвен. Трудно было двигаться целым эскадроном по тесным улочкам. Мелькер решился на хитрость.

— Хотите мороженого? — спросил он.

Конечно, они хотели. Мелькер купил в киоске мороженое и с пакетиком в каждой руке поманил Пелле и Чёрвен в зеленый скверик, где стояла скамейка.

— Сидите здесь, — сказал Мелькер, — и ешьте мороженое, пока мы не вернемся.

— А когда съедим? — спросила Чёрвен.

— Все равно сидите.

— До сколька? — снова спросила Чёрвен.

— Пока не поседеете, — безжалостно ответил Мелькер и ринулся вперед. Юхан с Никласом помчались за ним. А Чёрвен и Пелле остались сидеть на скамейке и есть мороженое.

Иногда снится, будто ты бегаешь и что-то ищешь. И это что-то необходимо найти. Найти как можно быстрее. Дело идет о жизни и смерти. Мечешься в страхе, ищешь и ищешь, страх все растет, но найти — не находишь. Все напрасно. Переживания Мелькера и его сыновей в те часы, когда они искали Маттссона, напоминали такой сон.

На рынке его не было; да, он был, но уже давно ушел, сказала одна из торговок. А его стройка? На другом конце города. Но и там Маттссона не было и в помине. Может, он в самом деле сидит в городской гостинице и пьет? Нет, там даже тени Маттссона не было.

И вдруг Мелькер хлопнул себя по лбу.

— Ну не дурак ли я? — закричал он. — Почему мы не сидим в конторе и не ждем, вместо того чтобы носиться по городу и натирать себе мозоли?

И вот тут-то, вот тут-то они сделали ужасающее открытие. Часы Мелькера остановились! Мелькер увидел, что часы на городской гостинице показывали пять минут пятого, а не половину четвертого, как его собственные злосчастные часы. Это был страшный миг.

— Я предупреждал тебя, Мелькер. Не тебе о чем-либо мечтать. Тебе ли купить Столярову усадьбу, когда ты даже не в состоянии узнать, который час? Поздно теперь, мой дорогой Мелькер. В эту минуту директор Карлберг с сигарой в зубах сидит в конторе Маттссона и причмокивает от удовольствия.

Мелькер так явственно представил себе эту картину, что даже застонал. Юхану и Никласу было жаль отца, но и они были вне себя от ярости. Неужто так бывает всегда? Сплошное невезение! Вечные несчастья! Юхан стиснул зубы.

— Он тоже мог опоздать. Возьмем, папа, такси!

Они взяли такси и в десять минут пятого подъехали к конторе Маттссона.

Но директор Карлберг был не из тех, кто опаздывает. Его часы шли правильно. Все было точь-в-точь, как представлял себе Мелькер. С довольным видом он сидел с сигарой в зубах. Мелькер потерял самообладание.

— Стоп! — крикнул он. — Я тоже покупатель.

Директор Карлберг вежливо улыбнулся:

— Боюсь, что вы опоздали.

В полном отчаянии Мелькер обратился к Маттссону:

— Да, но, господин Маттссон, неужели у вас нет сердца? Ведь мы любим Столярову усадьбу, мои дети и я. Не будьте так бессердечны.

Маттссон не был бессердечным. Он был просто равнодушный деловой человек.

— Почему же вы не пришли тогда раньше? В таких делах надо немедленно принимать решение. Здесь не ждут: кто приходит раньше, тот и хозяин. Слишком поздно, господин Мелькерссон.

«„Слишком поздно, господин Мелькерссон“ — эти слова я слышу всю свою жизнь», — подумал Мелькер, и в отчаянии он обратился к директору Карлбергу:

— Ради моих детей… не могли бы вы отказаться от…

— У меня тоже ребенок, господин Мелькерссон, у меня тоже, повторяю, ребенок. — Он повернулся к Маттссону: — Пойдем теперь к хозяйке, к фру Шёблум. Я хочу подписать контракт.

Фру Шёблум? Неужели та самая веселая жена столяра? Нельзя ли упросить ее? Не всем же распоряжается Маттссон?! Мелькер стиснул зубы. Надо попытаться. Не потому, что он верил в успех, — он хотел испробовать все средства. Если и эта, последняя, надежда лопнет, у него будет еще время переживать слова: «Слишком поздно, господин Мелькерссон».

— Пошли, мальчики, — прошептал он. — Пойдем и мы с ними к фру Шёблум.

«Пока не поседеете», — сказал дядя Мелькер. Так долго сидеть на этой скамейке! Чёрвен это пришлось не по вкусу. Пелле тоже. Мороженое кончается быстро, а седеют медленно. Они уже давно сидели на скамейке и успели проголодаться; Пелле так волновался, что не мог усидеть спокойно. Почему этот папа вечно не приходит? У Пелле заболел живот, его бил озноб.

Чёрвен тоже была недовольна. Нортелье такой веселый городок, она бывала здесь много раз вместе с мамой и папой и знала, сколько в городе интересного и занимательного! А тут сидит, как приклеенная к скамейке, да еще без еды!

— Мы что, так и будем тут сидеть, пока не умрем с голоду? — жалобно спросила она.

Что-то вспомнив, Пелле оживился. Ведь у него есть деньги!

Нет, всерьез: целых три кроны в кармане.

— Куплю нам еще по пакетику мороженого, — сказал он.

Пелле так и сделал. Подбежав к киоску, он купил мороженое, после чего в кармане у него осталось всего две кроны.

Мороженое съедают быстро, время шло, никто не приходил, и Пелле снова стал бить озноб.

— Я думаю, я куплю еще по пакетику мороженого, — сказал он.

Пелле так и сделал. Он снова подбежал к киоску, после чего в кармане у него осталась всего одна крона.

Время шло, никто не приходил. Мороженое давным-давно было съедено.

— Купи еще! — предложила Чёрвен.

Пелле покачал головой:

— Нет, нельзя тратить все до последней монетки. Надо оставить на непредвиденные расходы.

Он часто слышал, как Малин повторяла папе эти слова. Что такое «непредвиденные расходы», он точно не знал, он знал только, что нельзя тратить все деньги сразу.

Чёрвен вздохнула. С каждой минутой она все больше и больше теряла терпение. А Пелле все больше и больше беспокоился. Что, если папа не найдет этого противного Маттссона? Кто его знает, может, все уже изменилось. Может, Маттссон сидит в доме директора Карлберга и вовсю торгует Столяровой усадьбой, вместо того чтобы идти на рынок, купить ревеня, а потом поторопиться в свою контору и продать усадьбу папе. А тут сиди и жди… и ничего тебе не известно… Как ненавидел он этого Карлберга. И еще этого Маттссона! Неужели фру Шёблум нравится, чтобы он вел ее дела, почему бы ей самой их не вести?

Фру Шёблум? Она живет где-то здесь, в Нортелье… Неужто она хочет продать Столярову усадьбу? Она, верно, не в своем уме… Спросить бы у нее. Да, а почему бы нет?

— Ты знаешь фру Шёблум? — спросил он Чёрвен.

— А то не знаю, я всех людей на свете знаю.

— А где она живет?

— Где она живет? — переспросила Чёрвен. — Она живет в желтом доме, а неподалеку от него ость конфетный магазин, а совсем рядом — игрушечный.

Пелле молча размышлял. И У него все больше и больше болел живот. Наконец он вскочил со скамейки.

— Пошли, Чёрвен, искать фру Шёблум. Я хочу поговорить с ней.

Удивленная Чёрвен весело вскочила с места.

— А что скажет дядя Мелькер?

Пелле такой вопрос тоже приходил в голову, но сейчас он не хотел об этом думать. Он хотел найти фру Шёблум. Стареньким тетям Пелле обычно нравился, может, и ничего, если он ее спросит… Ой! Он сам толком не знает, про что ее спросит. Он знал только, что дольше невозможно сидеть сложа руки.

Чёрвен много раз бывала с мамой и папой в гостях у тетушки Шёблум. И все-таки найти желтый дом она не могла. Но она нашла полицейского и спросила его:

— Где тут конфетный магазин, который совсем рядом с игрушечным?

— Тебе нужно, чтобы все было в одном месте? — рассмеялся полицейский. Но потом, немножко подумав, сообразил, что она имела в виду, и показал детям дорогу.

И они побежали дальше по тесным, маленьким улочкам, мимо уютных домишек и нашли наконец конфетный магазин, который находился совсем рядом с игрушечным. Чёрвен огляделась.

— Вот! — показала она пальцем. — В этом желтом доме живет тетушка Шёблум.

Дом был невысокий, двухэтажный, с небольшим садиком и дверью, выходившей прямо на улицу.

— Позвони ты, — сказал Пелле. Сам он не решался.

Чёрвен надавила пальцем на кнопку звонка и долго не отпускала. Потом они стали ждать. Они ждали долго-долго, но никто не пришел и не открыл им двери.

— Ее нет дома, — сказал Пелле, сам не зная, огорчаться этому или нет. Вообще-то хорошо, потому что трудно разговаривать с незнакомыми людьми, но все-таки…

— Зачем же тогда у нее радио орет? — спросила Чёрвен, приложив ухо к двери. — Неужто ты не слышишь, как поют: «Весело было в субботу в дупле…»?

Позвонив еще раз, Чёрвен изо всех сил забарабанила в дверь. Но никто не отозвался.

— Она должна быть дома, — заявила Чёрвен. — Пойдем посмотрим с другой стороны.

Они обошли дом. Позади него, прислоненная к окну второго этажа, стояла лестница. Сквозь открытое окно слышались громкие звуки радио. Теперь они совершенно отчетливо слыхали, как «весело было в субботу в дупле…».

— Тетя Шёблум! — закричала Чёрвен.

Никакого ответа.

— Влезем наверх и посмотрим! — предложила Чёрвен.

Тут Пелле испугался. Так, наверное, нельзя влезать в чужой дом. Это надо совсем рехнуться! Но Чёрвен была непреклонна. Она подтолкнула его к лестнице, и, хотя ноги у него подкашивались, он полез наверх.

Уже на полпути он раскаялся, что послушался Чёрвен, и хотел было повернуть назад. Но не тут-то было: следом за ним карабкалась Чёрвен, а уж мимо нее никто бы не проскользнул.

— Быстрее! — сказала она, безжалостно подталкивая его наверх.

Испуганный, он полез дальше, лихорадочно соображая, что он скажет, если в комнате кто-то есть.

В комнате, конечно, кто-то был — наверное, Столярова жена. Она сидела на стуле спиной к окну; некоторое время Пелле в ужасе рассматривал ее затылок, потом кашлянул. Сначала тихо, а потом громче. Сидевшая на стуле старушка вскрикнула и обернулась; он увидел, что это и вправду Столярова жена, фру Шёблум. Именно такой он себе ее и представлял. Она была ужас какая старая, вся в морщинках, с седыми волосами, но с добрыми глазами и задорным носиком. Она смотрела на Пелле, словно на привидение.

— Я вовсе не такой страшный, как кажусь, — заверил ее дрожащим голосом Пелле.

Тетушка Шёблум рассмеялась:

— Вон что? Значит, ты вовсе не такой страшный, как кажешься?

— Да нет, он совсем не страшный, — успокоила ее, заглядывая в окошко, Чёрвен. — Здравствуйте, тетушка Шёблум.

Тетушка Шёблум всплеснула руками:

— Лопни мои глаза, коли это не Чёрвен!

— Да, это по мне видно, — подтвердила Чёрвен. — А это Пелле. Он хочет купить Столярову усадьбу. Можно?

Тетушка Шёблум расхохоталась, — сразу заметно, что она была хохотушка, — и сказала:

— Я не привыкла заключать сделки с людьми, которые торчат за окном. Пройдите-ка лучше в комнату.

Говорить с тетушкой Шёблум оказалось вовсе не так трудно, как вначале думал Пелле.

— Есть хотите? — первое, что она их спросила.

Подумать только, какое отличное начало!

Она повела их вниз в кухню и угостила бутербродами и молоком, бутербродами с ветчиной, бутербродами с сыром, бутербродами с телятиной и с огурцом. Настоящий пир! Уплетая бутерброды и запивая их молоком, они успели ей все рассказать. О Маттссоне, о Карлберге и о Лотте, о Вестермане и об Юкке, о Мосесе и о Туттисене, о Юм-Юме и о Боцмане и обо всем, что случилось на Сальткроке.

Особое внимание Чёрвен уделила Лотте Карлберг.

— Пунгало, — презрительно сказала она, — вот уж дурища, верно, тетя Шёблум?

Да, тетушка Шёблум согласилась с ней, что строить «пунгало», по крайней мере на Сальткроке, может только дурища, а снести Столярову усадьбу — ничего глупее она никогда не слыхала!

«Не хватало еще мозолей, — думал Мелькер. — В один день и мозоли, и литературная премия, и еще не знаю что, — это уж чересчур!» Но он решительно мчался вперед в сопровождении Юхана с Никласом. Нельзя было терять из виду Маттссона. Его уродливый полосатый костюм вел их по улицам, точно путеводная звезда, и привел в небольшой желтый дом, утопающий в кустах ракитника и жасмина.

Не успел Маттссон позвонить, как рядом с ним вырос Мелькер. Никто не может помешать ему участвовать в разговоре с хозяйкой усадьбы.

Директор Карлберг обозлился:

— Нет, господин Мелькер, уходите! Вам тут делать нечего!

— Имею я право говорить с фру Шёблум, если хочу? — с горечью спросил Мелькер.

Маттссон смерил его холодным взглядом:

— Я полагаю, господин Мелькер, что вам ясно: я — поверенный фру Шёблум. Неужели вы думаете, что вам поможет, если вы с ней переговорите?

Нет, Мелькер слишком хорошо знал, что не поможет, но он должен попытаться, и пусть кто-нибудь посмеет ему помешать!

Дверь отворилась. На пороге стояла фру Шёблум. Маттссон представил директора:

— Директор Карлберг, который покупает Столярову усадьбу.

Он делал вид, что не замечает Мелькера. Фру Шёблум, поздоровавшись с директором Карлбергом, осмотрела его с ног до головы. Мелькер деликатно кашлянул. Только бы она обратила на него внимание — она бы, может, поняла, что речь идет о жизни и смерти.

Но фру Шёблум не видела Мелькера; глядя на Карлберга, она спокойно и тихо сказала:

— Столярову усадьбу я уже продала.

Ее слова прозвучали словно гром среди ясного неба. Маттссон, как баран, уставился на нее:

— Продали?

— Продали? — переспросил Карлберг. — Что вы хотите этим сказать?

Мелькер побледнел. Все было кончено. Больше не оставалось никакой надежды. Не все ли равно, кто купил усадьбу, — для него и для его детей она потеряна навсегда! И он знал об этом заранее. Странно, однако, что, когда это подтвердилось, ему стало так больно.

Юхан с Никласом заплакали. Они плакали молча. Тщетно пытались они удержать горькие слезы. Ими овладела усталость, да и кому повредит, если они поплачут.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил хозяйку Маттссон, обретя наконец дар речи. — Кому вы ее продали?

— Пойдемте со мной, увидите, — сказала фру Шёблум, открывая парадную дверь. — И вы тоже, — сказала она Мелькеру и его плачущим сыновьям.

Мелькер покачал головой. Он не хотел видеть того, кто купил Столярову усадьбу, лучше даже не знать, кто он. Но тут из дома раздался внезапно голос, который он тут же узнал:

— У дяди Мелькера — настоящая хватка, уж поверь мне, тетя Шёблум!

В желтом доме был небольшой переполох. Директор Карлберг жутко разозлился. Он бушевал и орал, дымя сигарой прямо в лицо багрово-красному Маттссону:

— Я вам этого не прощу! Объясните, господин Маттссон, что это значит, а потом можете убираться на все четыре стороны!

Бедняга Маттссон весь сжался в своем уродливом полосатом костюме. Неожиданно он стал маленьким и кротким.

— Ничего не поделаешь, — тихо ответил он. — Она упряма, как старая коза.

Фру Шёблум стояла к ним спиной, но при этих словах она обернулась:

— Да, она такая. И к тому же еще прекрасно слышит.

— Если не орет радио, — вставила Чёрвен.

Мелькер заключил Пелле в объятия, крепко прижав к сердцу.

Назад Дальше