– Так она же… – Завопил было Тейко, но соседи тотчас зажали ему рот. Вот уж точно ополоумел – сначала вождя, а теперь и колдуна перебить!
– За что судим Унику, дочь Латы? – Ромар медленно обвёл всех взглядом. – Сказано, что она и Таши из одной семьи. Но значит ли это, что они и впрямь родня по материнским линиям? Вспомните, Пакс, дед Латы, – разве не взял он в жёны чёрную девушку с юга? А у них родилась Мота, которую взял в жёны Кирит, а Мота – родила Лату. Так где же общая мать у этих детей? Так я говорю, родовичи? Так, старшины?
Ромар сделал паузу. Бойша, прищурившись, смотрел на безрукого старика, лицо вождя оставалось непроницаемо, но Ромар, знавший как облупленного любого члена рода и давно научившийся понимать несказанное, видел, что Бойша мысленно упрашивает его: ну поднажми же ещё чуть-чуть, поднажми! И даже не столько за Унику болел душой вождь, а просто деление на семьи стояло ему поперёк глотки. Каждый год по осени начинались беды, трудности и неразбериха. Парни оставались холостыми, девушки не могли найти женихов, а всё из-за дурного старушечьего уклада. Давно бы пора этот обычай похерить, но здесь не только матери воспротивятся, но и старейшины. Пока род на семьи делится, у них в руках какая-никакая, а власть. Но ежели сами старейшины признают, что потомки пришлых невест хоть и числятся в семье, но как бы не совсем, то такое решение быстро порушит неугодное положение вещей.
Матхи опустил голову, уставившись в землю незрячими глазами. Стакн, пригорюнившись, крутил в пальцах осколок кремня, словно ему не терпелось скорее взяться за работу. Остальные старшины глядели на Ромара молча и с недоумением – он что, их за беспамятных считает? Думает, не помнят они, кто кому и кем приходится? Что же шаман молчит?
А Матхи стоял, равнодушно наклонив голову, словно к чему-то внимательно прислушивался, и не было ему никакого дела до речей, что произносятся тут…
– Так говоришь, – кивнул Стакн.
– Отчего разгневалась Мать-Земля на Ларову дочь, что легла с его сыном? Да оттого, что у Шура и сестры его, дочери Лара, и в самом деле общая кровь была, а не одно наименование! Слышите, на самом деле одна кровь! А здесь? Не отыскать нам общей праматери для Таши и Уники! Нет в них одной материнской крови, и, значит, не за что на нас Матери-Земле сердиться!
Род зашумел. Загудел встревоженно, зло, точно дикие лесные пчёлы, у которых бортник забирает их сладкое сокровище. И шум этот, разнёсшийся далеко окрест, очень не понравился Таши.
Ромар стоял, словно собираясь говорить дальше, – однако, сжав могучие кулаки, напротив него поднялся Туран, старшина нижнего селения:
– Красно говоришь ты, Ромар. Мудрый ты человек, то всякий знает. И предков ты помнишь, не только по именам. Всё верно. Но вот только одного ты не говоришь: нарушила закон девка или нет? Я не знаю, настоящая в ней кровь или какая другая, а вот закон, обычай, уложенье рода нашего – они нерушимы. Или Таши с этой девкой уже не из одной семьи?..
– Или мало нам реки мелеющей! – внезапно выкрикнул Муха странным, высоким голосом, каким не мужчине, а обиженному ребёнку кричать впору.
– Верно! – тотчас подхватил Свиол. – Или мало нам горя и бедствий? Вы что же, не видите, как сердятся на нас предки? Или карлики эти, на птицах ездящие, – благо? Не с того ли они появились, что дочь Латы закон и честь отринула?..
Дела… Всегда Свиол с Мухой на ножах были, а ныне, глянь-ка, заодно!
Таши не мигая глядел на Свиола, размахивающего руками, и догадки одна мрачней другой бродили в его голове. Можно представить, о чём кричит старейшина. Злится на Унику, что дала от ворот поворот Тейко, внуку его брата. Ещё Таши подумал, что из лука Туны легко уложил бы злобного старика… Подумал – и сам ужаснулся этой мысли. Такое одному мангасу пристало!..
После слов Свиола Матхи наконец соизволил медленно поднять голову. Разговоры о воле предков – его удел. И никому в него вступать не положено. Лицо шамана поворотилось в сторону Свиола – тот разом язык прикусил.
Над судилищем сгустилась тишина. Очень злая тишина. Однако никто не прервал Ромара, когда безрукий колдун заговорил вновь:
– Так и знал я, Туран, что вспомнишь ты о законах. Да только вот о чём помысли – Пакс взял чёрную девушку в жены. А до этого её приняли в ту семью, где потом родился Таши. Об этом я уже говорил, и всем ведомо, что нет общей матери у Уники и Таши. Никто моих слов не оспорил. А ну как другая семья назвала бы чернокожую своей дочерью? Что изменилось бы тогда?
– Другая семья? – туповато удивился Туран. – А это ещё при чём?..
– А притом, – терпеливо втолковывал Ромар, – что общей матери у дочери Латы и у Таши, сына Туоры, как не было, так и нет. И посватайся Пакс к той же девушке, но в другую семью, сегодня никто бы и слова не сказал, узнав, что Уника с Таши сошлись по собственной воле и прежде свадьбы. Так, родовичи?..
Далеко не каждый из собравшихся на площади понял хитросплетения Ромаровой речи, но всё же большинство, привыкшее долгими вечерами разбираться в запутанных родословных, оценило ловкий ход, и по толпе пронёесся одобрительный гул.
Туран побагровел. Умом он не блистал; зато природной хитростью Лар его не обделил. И сейчас нижний старейшина чувствовал, что безрукий колдун затягивает его, Турана, какими-то правильными словами совсем не туда, куда бы ему, Турану, хотелось…
– Куда клонишь, безрукий?! – злобно прошипела Крага.
Ромар взглянул на старуху и с укоризной покачал головой:
– Эх, Крага, Крага… Разве ж так мы с тобой ещё вчера говорили?..
– Вчера ты преступницу не выгораживал! – бросила старуха – словно в лицо плюнула. Ромар пожал культяпными плечами и ничего не ответил – обратился прямо к роду, к живым и мёртвым людям.
– К тому речь моя, что нету на Унике кровного злодеяния. Не смешана материнская кровь. Получается, что судим мы за случай, а не за преступление.
– Калинку и Малона им напомни, почтенный Ромар, – негромко посоветовал Стакн, по-прежнему глядя в землю.
– Тоже верно, – Ромар расправил плечи и словно бы стал выше ростом. – Калинка из рода Тура, а Малон наш. В чью семью изначально девку определили?.. А потом что было? Собрались старшие матери – и ты ведь там была, Крага, не так ли? И что решили? Мол, коли полюбились друг другу – так уж пусть вместе будут. И – изрекли, чтобы в другую семью Калинку принять. Так было, родовичи?..
Суровая складка меж бровей Бойши мало-помалу разгладилась. Доволен вождь. Дело клонится к удачному концу. Не дело вот так запросто жизнями бросаться. Осудишь девчонку – вместе с ней и парня потеряешь, это и дурной поймёт. Таких молодцов, как Таши, в роду немного, а Уника – так просто загляденье. Правда, Тейко жаль, но в этом вождь не властен. Впрочем, от сердечных ран умирают редко.
А Ромар продолжал, мгновенно уловив нотки неуверенности в негромком гудении толпы:
– Сперва в одну семью поставили, затем в другую перенесли… Ну как не спохватились бы Калинка с Малоном вовремя и попали бы в одну семью? Что, они кровными братом и сестрой бы сделались? А полюби они друг друга и если б дитё у них зачалось – тоже Калинку судить бы стали?
В народе кто-то охнул – похоже, как раз сама Калинка.
– Вот моё слово, родовичи, – напирал Ромар. – По нашей воле Калинка в одну семью попала. По нашей воле – в другой оказалась… И Матери-Земле до того дела не было.
– Дак что ж у Калинки твоей с нынешней девкой общего?! – потемнев лицом, выкликнул Свиол. – Калинка – от людей тура вчера! А Пакс – когда жил-то?..
– Да хоть при самом Ларе-прародителе, – едко ответил Ромар. – По матерям кровь считается – не так ли? Нету у Таши с Уникой общей праматери – и всё тут. И у Калинки с Малоном нет. Калинку из одной семьи в другую передвигали? Передвигали. А Унику отчего нельзя? Нешто разница есть меж двумя девчонками?
Род взорвался криками. На судилище положено молчать, а кто право имеет и знает, что сказать, говорить должен негромко, с пониманием. Но когда такое творится, попробуй промолчи!.. Старейшины, все разом, вскочили на ноги. Голоса их смешались. Ромар стоял вскинув голову, и Таши из его далека почудилось, что всё уже закончилось, они победили. Сейчас скажут своё слово шаман и вождь, потом они вместе со старейшинами изрекут приговор… и пусть Крага плюётся сколько влезет…
– Сядьте все! – повысил голос Бойша. – Не за киноварь торгуемся. Ты всё сказал, Ромар?
– Нет, – упорно ответил старик. – Вот вам моё последнее слово, сородичи: не за что Унику на смерть обрекать. Не смешана кровь. Не свершилось зло. А обычай… обычай есть мы! Как жизнь покажет, таков и обычай должен быть.
Ромар сел. По толпе прошёл шепоток, смущены были все, даже те, кто желал Унике смерти.
А Матхи по-прежнему молчал.
– Ох, не пойму, что ты говоришь, Ромар! – наконец начал Туран. – По-твоему, законы да обычаи отринуть надо, коли пигалица эта их похерила? Так, тебя послушавши, завтра все, кому не лень, с кем попало путаться начнут!
– Нет, – упорно ответил старик. – Вот вам моё последнее слово, сородичи: не за что Унику на смерть обрекать. Не смешана кровь. Не свершилось зло. А обычай… обычай есть мы! Как жизнь покажет, таков и обычай должен быть.
Ромар сел. По толпе прошёл шепоток, смущены были все, даже те, кто желал Унике смерти.
А Матхи по-прежнему молчал.
– Ох, не пойму, что ты говоришь, Ромар! – наконец начал Туран. – По-твоему, законы да обычаи отринуть надо, коли пигалица эта их похерила? Так, тебя послушавши, завтра все, кому не лень, с кем попало путаться начнут!
– Ты мои слова, Туран, не переиначивай! – калеченый волшебник грозно сверкнул очами – да так, что здоровенный, бывший некогда первым силачом рода, старшина нижнего селения невольно пошатнулся. – Закон это, конечно, закон, против никто не говорит; да только не всегда жизнь под него подогнать можно. Жизнь любой закон перехитрить сумеет. А насчёт «все, кому не лень» да «с кем попало» – так я только про Унику говорил. Не так уж часто к нам приходят женщины из других родов.
– Всё равно, – гнул своё Туран. – Какой же это закон будет, если хоть раз его не выполнить? Нарушишь в малом – и большое погибнет. Вот пусть Муха скажет. Что с рекой делается?..
– Гибнет река! – истово выкрикнул старшина рыбаков. – Погибом погибает! Рыба мрёт. Древяницы нас не узнают. Омутинники избесились, того и гляди на дно уволакивать станут!.. Гибнет река, и мы вместе с ней сгинем!
– Поняли теперь? – загремел Туран. – Нечего ждать беды, она уже пришла. А от чего всё? Скажи им, Муха, скажи!
– Дык ясно с чего!.. Небось через блуд всё и пошло! – Казалось, Муха сейчас заплачет. Лицо его кривилось, точно у обиженного ребёнка.
– И шкуру священную она без посвящения схватила! – завопила Крага. – Шкуру-то, шкуру – забыли? Которую только старшие матери брать смеют?!
– Тихо, Крага! – впервые вмешался Бойша. – Ты насчёт женских дел не скворчи. Не за то Унику судим. А что до посвящения… так дикие зубрихи, жёны Лара, никакого посвящения и вовсе не проходят. И ничего. Живы покамест. А Уника, как ни крути, женщина. Уже.
– Да, может, и нет там ничего, – заметил рассудительный Бараг. Он заговорил впервые с начала суда. – Может, соврала девка, парня своего выгораживая. Пуза-то – не видать!
– Когда ты пузо увидишь – поздно будет! – взъярился Свиол. – Пусть-ка старухи её посмотрят…
– Потом! – оборвал Бойша. – Уника знала, что на смерть идёт. А тут уже не до вранья. Раз говорит – в тягости, значит, так оно и есть. Из её слов мы и судим…
– Но, славный Бойша, – прошипела Крага, – если прав Бараг и не в тягости Уника…
– То, значит, Таши, Ромаров выкормыш, – мангас подлый! – рявкнул Свиол. – Надо было испытание по правилам вести. Вот откуда порча идёт!
Этот вопль был слышен и на холме, так что рука Таши против воли потянулась к луку. Вот они о чём заговорили! Ну уж нет, живой не дамся. И первая моя стрела – тебе, Свиол, будет! С Турана-то что взять – для него что Уника, что Калинка, что иная девка – всё едино. Закон нарушен – и точка. А вот Свиол…
– Тихо!!! – Бойша приподнялся, рассердившись не на шутку. – Ты, Свиол, прикуси язык! На весь род поклёп возводишь! Парень на испытании стоял. У кого глаза были, те всё видели. Род приговорил: Таши – человек! Кто тут за законы громче всех кричит? Ты, Туран? Ну так отвечай – с Таши ясно или нет?!
Ох, грозен, грознёхонек был в тот миг Бойша! Старшина нижних потупился и вроде бы даже съёжился весь…
– Не мангас он, – выдавил он через силу.
– А раз так, то и разговоры о нём – побоку! – предупредил вождь.
– Да леший с ним, окаянцем! – с неподдельным страданием выкрикнул Муха. – А про реку-то опять забыли! Про РЕКУ! Погинает река ведь!..
– Ты что думаешь, это с Уникова деяния? – в упор спросил Муху Ромар.
Другой бы, наверное, испугался горящего колдовского взгляда, но Муха и бровью не повёл.
– Погинает река!.. Воды совсем не стало! И притоки все, как один, мелеют… и ключи прибрежные высохли… Сети ставить уже негде!.. Скоро жрать нечего будет!.. Через что ж ещё такая беда могла привалить, а, колдун, скажи?!.
– Пока не скажу, – негромко ответил Ромар. – Но, поверь мне, Муха, я делаю всё, что могу. И будь у меня вновь две руки – обе отдал бы, не задумываясь, чтобы узнать – отчего эта беда. Веришь мне, нет?
Но Муха, верно, уже ничему и никому не верил. Кажется, он даже не слышал слов Ромара, а просто обхватил голову руками и сел, уткнувшись лицом в колени…
– Истину Муха сказал, – поднялся Свиол. – Гибнет река! Гневается на нас Мать-Земля. А что Ромар тут словами играл, будто Муха острогой, – дак известное дело – Уника при нём как собачонка. А ответь мне, Ромар, кратким словом, чтобы каждый понял. Из одной семьи Уника с… Таши? – последнее слово он выплюнул, словно чёрное ругательство.
– Из одной, – кивнул Ромар.
– А по закону что полагается сестре, если брат её паял?
– Ежели и впрямь сестра, то смерть, – голос Ромара звенел.
– Так что ж мы тут ещё говорим? – Свиол развёл руками. – Бараг, ты что молчишь? Ты, почтенный Лат?
– Трудно сказать, – Лат беспомощно покосился на Бойшу. – И так – худо, и этак – неладно.
– Закон есть закон, – Бараг пожал плечами. – Жалко, конечно, дуру-девку, но… одну помилуем – потом беды не оберёмся. Сами видите – кругом такое творится, что шаман с колдуном вдвоём разобрать не могут. Небось из-за Уники!.. В нашем посёлке такого окаянства не бывало, так Белоструйная хоть и обмелела, а течёт. А ну как помилуем развратницу – и вода вовсе уйдёт? Мать-Земля разгневается, её так просто не умолишь! Снова вместо хлеба песок и каменья родить начнёт! А то ещё у Уники какое-нить чудище родится?
– Убить всегда успеешь! – озлился мастер Стакн. – Убить легче, чем камень расколоть, да только потом битое не склеишь и покойника не воротишь!
– Всегда, да не совсем! Вот высохнет река, рыбы не станет, скот падёт… Не-ет, такое не по мне. Решать надо. И как решать – мне тоже ясно.
– Говорить буду я, – вдруг негромко произнёс Матхи.
Шаман медленно вышел на середину круга. Встал, вскинул руку, пробежал чуткими пальцами по лицу Уники. Великое чудо – рука шамана. Ею он и угли берёт, ею и мысли читает.
– Она не лжёт. Она и впрямь в тягости. И отец ребёнка – Таши. И он – не мангас. Так сказали предки. И оставим это.
Да, этим не мог похвастаться даже Ромар. Предки сказали – и всё тут. С предками не поспоришь.
– Уника нарушила закон, – медленно, на одной ноте, говорил Матхи, странно покачиваясь из стороны в сторону. – Закон всего людского племени, что изречён был, когда гневалась земля. И даже сам Лар не мог отвести от своих детей её гнев. Будь Таши с Уникой кровные брат и сестра, была бы у них одна мать, – первым бы сказал я: смерть!.. Но колдун Ромар молвил правду: нет у Таши и Уники общей праматери. Материнские линии их не пересекаются, хотя оба они из одной семьи. И потому я не знаю, что сказать. Не было прежде в роду такого. Даже мудрые предки не знают, как поступить.
Тихо-тихо стало на судилище. Предки не знают! Значит, дело и впрямь небывалое…
– А коли так – своим умом судить нам придётся, родичи. Просто сказать, что судить надо по закону. Но закона-то над нами два – один Матери-Земли, а второй Лара. И кто знает – может, разгневает наше решение Мать-Землю, а может, и великого Лара. Любит Лар своих детей, силён будет гнев его, коли казним безвинную. Ибо закон Лара не нарушен Уникой. Великому зубру нет дела, кто кого в жёны берет. А кто может сказать, преступила ли Уника закон земли? То одна Земля сказать может, а когда скажет, так поздно каяться будет. Сами видите, нет простого ответа. Долго взвешивать надо, как отмеряем драгоценную киноварь, – как должно теперь поступить. Не знают ответа предки, что являлись на мой зов. Не знают ответа духи. Нам с вами ответ искать. Скажу лишь – такое за один вечер не сделаешь. Долго надо мне говорить с духами и предками, долго надо старейшинам думать – что для блага рода превыше?.. А чтобы Мать-Земля не разгневалась на нас, Унику… следует приговорить к смерти.
Ромар вскочил на ноги:
– Опомнись, Матхи! Невинную на смерть посылаешь!..
– Погоди, Ромар. – Против ожидания, Матхи ответил тихо. – Погоди, колдун. Ты не дослушал. Я сказал, родовичи, – приговорить к смерти. Но не сказал, что нужно немедля исполнить приговор!
Шаман немного помедлил. Все ждали его слова, затаив дыхание. Даже Таши, в своём отдалении, понял, что вот, пришло время, сородичи решают. И – словно дыхание пресеклось. Что-то приговорят?..
– Унику приговорить к смерти. По имени её не звать, живого дела с нею не иметь. Путь ждёт решения. А старейшины, вождь, Ромар, мастер Стакн и я – мы думать станем. Предков спрашивать. До той поры, пока не решим, – не быть Унике ни среди живых, ни среди мёртвых. А сидеть ей в Отшибной землянке. Я на вход и выход Слово наложу. Что приговорите, родовичи?