— Ни черта у нас не будет, — оборвал их Кинг. — Если кое-что не учтем. Первое, мы не можем держать их всех вместе. Они жрут друг друга. Мы должны отделить самцов от самок, за исключением времени, когда они должны спариваться. Еще одно — они будут драться между собой все время. Это означает, что нам надо отделять самцов от самцов и самок от самок.
— Ну так мы их разделим. Что в этом сложного?
— Ничего, Макс, — терпеливо продолжал Кинг. — Но нам надо сделать клетки и все организовать. Это будет непросто.
— Черт, — сказал Текс. — Мы можем построить кучу клеток, никаких проблем.
— Ты считаешь, Текс, нам удастся держать ферму в тайне? Пока мы будем строить клетки?
— А почему бы нет!
— Да, еще одно, — сказал Кинг. Он был доволен, как развиваются события. Эта работа нравилась ему — ничего не надо делать, только ждать. — Они будут жрать все подряд, живое или дохлое. Все что угодно. Так что проблем со снабжением у нас не будет.
— Но они мерзкие твари и страшно воняют, — сказал Байрон Джонс III. — У нас вони и так достаточно. А тут под хижиной будет что-то вроде выгребной ямы. А, кроме того, крысы — переносчики чумы!
— Может быть, это особый род крысы, как особый москит является переносчиком малярии, — сказал Дино, с надеждой оглядывая компанию своими темными глазами.
— Крысы могут переносить чуму, точно, — сказал Кинг, пожимая плечами, — и они переносят многие человеческие болезни. Но это ничего не значит. На этом деле мы заработаем состояние, а вы, ублюдки, только и делаете, что ноете. Это не по-американски.
— Господи, а как с этой чумой? Откуда нам знать, будут они здоровые или нет? — привередливо спросил Миллер.
Кинг рассмеялся.
— Мы спрашивали Вексли об этом, и он сказал, цитирую: «Вы об этом узнаете скоро. Когда помрете». Конец цитаты. Черт, да они, как цыплята. Держите их в чистоте, хорошо кормите и получите хорошее племя. Не о чем беспокоиться.
И они принялись обсуждать свою ферму, как они ее будут обустраивать, какие перед ними открываются возможности при условии, что они не будут есть продукт со своей фермы. Так они сидели довольно долго. Потом в хижину вошел Курт, и у него в руках извивалось одеяло.
— Я поймал еще одну, — сказал он кисло.
— Точно?
— Точно. Пока вы, сволочи, болтали, я делом занимался. Это сука. — Курт сплюнул на пол.
— Откуда ты знаешь?
— Я посмотрел. Я повидал достаточно крыс на торговом флоте. А другая крыса самец. Я разглядел и это.
Все они забрались под хижину и смотрели, как Курт пустил Еву в траншею. Две крысы сразу же порочно склеились друг с другом, и мужчины с трудом удержались от аплодисментов.
Первого помета оставалось ждать недолго. Мужчины проголосовали, чтобы Курт присматривал за фермой, и тот был доволен.
Он знал, что таким образом заработает свою долю. Конечно, он присмотрит за крысами. Еда есть еда. Курт понимал, что он выживет так же, как и другие.
Глава 11
Через двадцать два дня Ева родила. В соседней клетке Адам рвал зубами железную сетку, чтобы добраться до живой еды и почти ухитрился прорваться, но Текс как раз вовремя заметил дыру. Ева кормила потомство. Крысятам дали имена: Каин, Авель, Грей, Алликуйа, Бьюла, Мейбл, Джант, Принцесса, Маленькая Принцесса, а еще Большая Мейбл, Большая Джант и Большая Бьюла. Мужские имена были розданы без труда. Но никто из мужчин не захотел, чтобы имена их подруг, сестер или матерей были даны крысам-самкам. Даже имена тещ вызывали у некоторых мужчин добрые чувства и напоминали о прошлом. Потребовалось три дня, пока договорились относительно имен Бьюла и Мейбл.
Когда крысятам исполнилось пятнадцать дней, их посадили в отдельные клетки. Кинг, Питер Марлоу, Текс и Макс дали Еве отдохнуть полдня, а потом посадили ее в клетку к Адаму. Было осуществлено зачатие второго помета.
— Питер, — сказал Кинг добродушно, когда они забрались через люк в хижину, — мы скоро разбогатеем.
Кинг настоял на том, чтобы сделать люк. Он знал, что большая суета под хижиной вызовет излишнее любопытство. Для успеха фермы было жизненно важно, чтобы все оставалось в тайне. Даже Мак и Ларкин ничего о ней не знали.
— Где все сегодня? — спросил Питер Марлоу, закрывая за собой люк. В хижине был только Макс, лежащий на своей койке.
— Бедных недотеп заставили выйти на работы. Текс в госпитале. Остальные где-то болтаются.
— Пожалуй, и я пойду где-нибудь поболтаюсь тоже. Мне надо кое о чем поразмыслить.
Кинг понизил голос.
— У меня для вас кое-что есть, над чем надо поразмышлять. Завтра ночью мы идем в деревню. — Потом рявкнул Максу. — Эй, Макс, ты знаком с Праути? Австралийским майором? Из хижины номер одиннадцать.
— Старик? Конечно, знаком.
— Он не старик. Ему не больше сорока.
— Для меня сорок лет — это страшная древность. Мне нужно еще восемнадцать лет, чтобы дорасти до этого возраста.
— Удачи тебе, — сказал Кинг. — Иди, повидайся с Праути. Скажи, что я послал за ним.
— И дальше?
— А дальше ничего. Просто сходи повидаться с ним и посмотри, чтобы рядом не толкался Грей или кто-нибудь из его соглядатаев.
— Иду, — неохотно сказал Макс и оставил их одних.
Питер Марлоу смотрел за проволоку, пытаясь представить себе берег моря:
— Я начал сомневаться, не изменили ли вы своего решения.
— Насчет того, чтобы взять вас с собой?
— Да.
— Не беспокойтесь, Питер. — Кинг налил кофе и протянул чашку Питеру Марлоу. — Хотите позавтракать со мной?
— Не знаю, как, черт возьми, у вас это получается, — пробурчал Питер Марлоу. — Все голодают, а вы приглашаете меня на завтрак.
— У меня есть немного бобов.
Кинг отпер свой черный сундук, вынул пакет с маленькими зелеными бобами и передал его Питеру Марлоу.
— Пожалуйста, помойте их.
Пока Питер Марлоу мыл под краном бобы, Кинг открыл банку мясных консервов и аккуратно вывалил ее содержимое на тарелку.
Вернулся Питер Марлоу с бобами. Они были тщательно промыты от шелухи и залиты чистой водой. «Отлично, — подумал Кинг. — Питеру не нужно повторять дважды». И воды в алюминиевом котелке было точно столько, сколько надо — в шесть раз больше объема бобов.
Он поставил котелок на горячую плитку, добавил большую ложку сахара и две щепотки соли. Потом положил туда полбанки консервов.
— Сегодня у вас день рождения? — спросил Питер Марлоу.
— Почему?
— Бобы и консервы, все сразу.
— Вы просто не правильно смотрите на вещи.
Питер Марлоу подвергался танталовым мукам, вдыхая аромат и слушая бульканье похлебки. Последние недели были тяжелыми. После того как обнаружили приемник, лагерю пришлось трудно. Японский комендант «с сожалением» урезал лагерные пайки из-за «плохого урожая», поэтому все группы подъели свои крошечные запасы. Никто не роптал, ведь других репрессий не последовало. Только уменьшение пайков.
В группе Питера Марлоу недостаток пищи хуже всего сказался на Маке. Уменьшение пайков и бесполезность их спрятанного во фляге приемника.
— Черт побери, — выругался Мак через несколько недель безуспешных попыток обнаружить неисправность. — Это бесполезно, парни. Не разобрав эту чертову штуку, я ничего не могу сделать. Все как будто в порядке. Без инструментов и батареек я не могу найти поломку.
Потом Ларкин каким-то образом раздобыл крошечную батарейку, и Мак, собрав остатки сил, снова стал пробовать, проверять и перепроверять. Вчера во время работы он судорожно вдохнул и потерял сознание, оказавшись в сильной малярийной коме. Питер Марлоу и Ларкин отнесли его в госпиталь и уложили на кровать. Доктор сказал, что это просто малярия, но с таким настроением, как у него, болезнь может стать опасной.
— В чем дело, Питер? — спросил Кинг, заметив, как тот неожиданно помрачнел.
— Просто вспомнил о Маке.
— Что с ним?
— Вчера мы отправили его в госпиталь не ахти в каком состоянии.
— Малярия?
— Главным образом, да.
— Еще что-нибудь?
— Ну, с лихорадкой все не так плохо. Но не это главное. У него бывают периоды страшной депрессии. Тревожится за свою жену и сына.
— Все женатые парни испытывают то же самое.
— Не совсем так, как Мак, — грустно объяснил Питер Марлоу. — Понимаете, незадолго до того, как японцы высадились в Сингапуре, Мак посадил жену и сына на корабль, уходящий с последним конвоем. Потом его соединение отправилось на Яву на каботажном судне. Когда он добрался до Явы, то узнал, что весь конвой был потоплен или пленен. Как бы там ни было — никаких доказательств — только слухи. Поэтому он не знает, сумели ли они уцелеть. То ли они погибли. То ли живы. А если живы, где они. Его сын был совсем младенцем, ему было только четыре месяца.
— Ну, сейчас ему три года и четыре месяца, — уверенно сказал Кинг. — Правило номер два: никогда не волнуйся о том, что ты не в состоянии изменить. — Он вынул пузырек с хинином из черной коробки, отсчитал двадцать таблеток и дал их Питеру Марлоу.
— Ну, сейчас ему три года и четыре месяца, — уверенно сказал Кинг. — Правило номер два: никогда не волнуйся о том, что ты не в состоянии изменить. — Он вынул пузырек с хинином из черной коробки, отсчитал двадцать таблеток и дал их Питеру Марлоу.
— Держите. Они вылечат его малярию.
— Но, а вы-то как?
— У меня их полно. Не думайте об этом.
— Не могу понять, почему вы так щедры. Вы даете нам еду и лекарства. А мы что вам даем в ответ? Ничего. Я не понимаю этого.
— Вы мой друг.
— Боже, я чувствую себя неловко, когда столько беру у вас.
— Наплюйте на это. Держите, — Кинг начал разливать похлебку. Семь ложек себе и семь Питеру Марлоу. В котелке осталась примерно четверть приготовленного.
Они быстро съели первые три ложки, чтобы заглушить голод, потом не спеша прикончили остальное, наслаждаясь отличным качеством еды.
— Хотите еще? — Кинг ждал.
«Как хорошо я знаю вас, Питер? Я знаю, что вы могли бы съесть еще тонну. Но вы откажетесь. Даже, если на карту будет поставлена ваша жизнь».
— Нет, благодарю. Сыт. По самое горло.
«Хорошо, когда ты знаешь своего друга», — подумал Кинг. Надо быть осторожным. Он проглотил еще ложку. Не потому, что он хотел еще похлебки. Но так надо сделать, или Питер Марлоу будет чувствовать себя неловко. Затем отставил котелок с остатками еды.
— Сверните мне сигаретку, хорошо?
Кинг бросил на стол табак и бумагу и занялся делами. Он вывалил остатки консервов в похлебку и перемешал ее. Потом разлил ее по двум котелкам, накрыл их и поставил в сторонку.
Питер Марлоу протянул ему свернутую сигарету.
— Сверните себе тоже, — сказал Кинг.
— Благодарю.
— Боже, Питер, не ждите приглашений. Вот, набейте свою коробку.
Он забрал коробку у Питера Марлоу и доверху набил ее табаком «Три короля».
— Как вы думаете готовить табак? Ведь Текс в госпитале, — спросил Питер Марлоу.
— Никак, — выдохнул дым Кинг. — Нас обошли. Австралийцы узнали способ и сбили цены.
— А, чертовски неудачно. Откуда они могли узнать?
— Во всяком случае, это была молниеносная и выгодная операция.
— Я не понимаю.
— Вы вкладываете деньги и быстро завершаете дело. Маленькие вложения ради быстрого получения прибыли. Я покрыл расходы в течения двух недель.
— Но вы говорили, что вам понадобятся месяцы, чтобы вернуть вложенные деньги.
— Это была всего лишь уловка. Для посторонних.
Остроумная уловка. Способ заставить людей поверить во что-то. Люди всегда хотят получить что-нибудь даром. Поэтому вам надо заставить их поверить, что они обкрадывают вас, что вы простофиля, а они, покупатели, чертовски хитры. Вот пример. «Три короля». Распространители, которые были первыми покупателями, поверили, что они мои должники, и думали, что если будут упорно трудиться в течение первого месяца, то смогут стать моими партнерами и без труда будут жить на мои деньги. Они считали меня дураком, который подарит им такую возможность после первого месяца. Но я знал, что способ украдут и дело долго не продлится.
— Как вы узнали об этом?
— Это было ясно. И я это запланировал. Я сам выдал этот способ.
— Вы это сделали?
— …Ну, конечно, же. Я продал способ за кое-какие сведения.
— Ну, понять это можно. Вы могли делать то, что вы считали нужным. Но как насчет людей, которые работали, продавали табак?
— Что вы имеете в виду?
— Вы вроде обманули их. Заставили работать в течение месяца почти бесплатно, а потом вы выбили почву у них из-под ног.
— Черта с два. Они заработали на этом немного баксов. Они держали меня за придурка, а я просто перехитрил их, вот и все. Это бизнес. — Он откинулся на кровать, забавляясь наивностью Питера Марлоу.
Тот нахмурился, пытаясь разобраться.
— Когда кто-нибудь начинает говорить о бизнесе, это выше моего понимания, — признался Марлоу. — Я чувствую себя таким идиотом.
— Послушайте. Очень скоро вы научитесь торговать лучше их, — рассмеялся Кинг.
— Сомневаюсь.
— Вы заняты сегодня вечером? Ну, скажем, через час после заката?
— Нет, а что?
— Не могли бы вы попереводить для меня?
— Охотно. Кто будет собеседником, малаец?
— Кореец.
— О! — И тут же, спохватившись, добавил: — Конечно.
Кинг отметил отвращение Питера Марлоу, но для него это было неважно. Он всегда считал, что человек имеет право на свою точку зрения. А до тех пор пока эта точка зрения не вступила в конфликт с его собственными целями, нужно принимать ее.
В хижину вошел Макс и рухнул на койку.
— Целый час не мог разыскать этого сукиного сына. Потом нашел-таки его на огороде. Боже, из-за той мочи, которую они используют в качестве удобрений, это сукино место воняет, как гарлемский бордель в летний день.
— Ну ты как раз тот ублюдок, который воспользовался бы услугами такого борделя.
Кинг говорил грубо, и раздражение в его голосе поразило Питера Марлоу.
Улыбка и усталость Макса испарились.
— Господи, да я ничего не имел в виду. Это просто к слову пришлось.
— Тогда зачем поминать Гарлем? Ты хотел сказать, что там воняет как в борделе. Отлично. Все они воняют одинаково. Не важно, бордель ли это для черных или для белых. — Кинг говорил холодно и сердито, а лицо его ожесточилось.
— Да ладно. Извини. Я ничего такого не хотел сказать.
Макс забыл, что Кинг болезненно воспринимал резкие высказывания о неграх. Господи, когда живешь в Нью-Йорке, Гарлем всегда рядом, как бы ты к нему ни относился. И там есть бордели, а в них цветные девки, которые очень хороши, если хоть изредка имеешь их. «Все равно, — горько подумал он, — будь я проклят, но никак мне не понять, почему он так переживает из-за черномазых».
— Я ничего не имел в виду, — снова сказал Макс, пытаясь не смотреть на еду. Он почувствовал ее запах еще по дороге в хижину. — Я разыскал его и передал твое поручение.
— Ну?
— Он, э, дал мне кое-что для тебя, — сказал Макс и взглянул на Питера Марлоу.
— Ну, давай же, господи!
Макс терпеливо ждал, пока Кинг внимательно рассматривал часы, заводил их и прикладывал к уху.
— Что ты хочешь, Макс?
— Ничего. Э, хочешь я помою твою посуду?
— Да. Сделай это, а потом катись к черту отсюда.
— Конечно.
Макс собрал грязные тарелки и смиренно вынес их на улицу, давая себе слово, что настанет день, когда он расквитается с Кингом. Питер Марлоу молчал. «Странно, — подумал он. — Странно и дико. У Кинга крутой нрав. Это прекрасно, но в большинстве случаев опасно. Если ты уходишь на задание, важно знать, какой человек твой напарник. В таком тонком деле, каким, возможно, будет поход в деревню, важно быть уверенным в том, кто прикрывает твой тыл».
Кинг осторожно отвинтил заднюю крышку часов. Они были водонепроницаемыми, из нержавеющей стали.
— Угу! — сказал Кинг. — Я так и думал.
— Что?
— Это подделка. Взгляните.
Питер Марлоу внимательно осмотрел часы.
— Мне кажется, они в порядке.
— Конечно. Но это не то, за что их выдают. За «Омегу». Корпус хороший, но механизм старый. Какой-то ублюдок подменил механизм.
Кинг привернул на место крышку, потом оценивающе взвесил часы на руке.
— Понимаете, Питер. Это именно то, о чем я вам и говорил. Надо быть осторожным. А теперь допустим, я продал эти часы как настоящую «Омегу», не зная, что они поддельные, тогда у меня были бы серьезные неприятности. Но, поскольку я знаю об этом заранее, я могу прикрыть себя. Слишком осторожным тоже нельзя быть. — Он улыбнулся.
— Давайте-ка выпьем еще по чашке кофейку, дела идут на лад.
Его улыбка исчезла при виде Макса, вернувшегося с чистыми котелками и убравшего их на место. Макс ничего не сказал, просто подобострастно кивнул и снова вышел.
— Сукин сын, — сказал Кинг.
Грей до сих пор не пришел в себя с того дня, как Иошима нашел приемник. Шагая по разбитой тропинке по направлению к складу, он скорбно размышлял о своих новых обязанностях, возложенных на него комендантом лагеря в присутствии Иошимы и позже уточненных полковником Смедли-Тейлором. Грей знал, что, хотя официально он и должен выполнять новые приказы, фактически ему предстояло закрыть глаза и ничего не делать. «Матерь Божья, — подумал он, — что бы я ни сделал, я буду не прав».
Спазм в желудке заставил его остановиться и подождать, пока боль пройдет. Это была не дизентерия, а всего лишь понос. Болезнь, от которой он страдал, была не малярией, а только приступом тропической лихорадки, более легкой, но и более коварной, которая появлялась и исчезала, когда заблагорассудится. Он был очень голоден. У него не было запасов еды, ни одной жестянки с консервами, оставленной про запас, и не было денег, чтобы купить хоть чего-нибудь съестного. Он существовал на пайке без каких-либо добавок, а его было недостаточно, совершенно недостаточно.