Но Грей не принял ее. Он просто посмотрел на нее, на бумагу и понял.
— Ну, конечно, сволочь! Вы откупаетесь от меня. Вы такое же дерьмо, может быть, и вы тоже ели этот рис. Да, вы дерьмо, грязная сволочь…
— Придержите язык, вы нахальный выскочка! Стать «смирно»! Я сказал — «смирно»!
— Вы заодно с ними, и я не позволю никому из вас выйти сухим из воды. — Крикнув, Грей схватил со стола гирю и отскочил назад. — Я еще ничего не имею против вас, но против них у меня есть доказательство. Эта гиря…
— Что насчет гири, Грей?
Грею понадобилась вечность, чтобы посмотреть на гирю. В нижней ее части отверстия не было.
— Я спросил, что насчет гири?
«Тупой дурак, — презрительно думал Смедли-Тейлор, наблюдая, как Грей ищет отверстие. — Какой дурак! Я смог бы съесть его с потрохами и даже не заметить».
— Это не та гиря, которую я вам дал, — поперхнувшись, сказал Грей. — Это не та гиря. Не та.
— Вы ошибаетесь. Это та самая. — Полковник был совершенно спокоен.
Он продолжал, голос его был ласковым и заботливым.
— Послушайте, Грей, вы молодой человек, я понимаю, что вы хотите остаться в армии, когда война будет закончена. Это хорошо. Нам нужны умные, трудолюбивые офицеры. Жизнь кадрового офицера — это замечательная жизнь. И полковник Семсен говорил мне, какое у него высокое мнение о вас. Я уверен, что смогу убедить его дать вам рекомендацию дополнительно к моей, чтобы вам присвоили постоянное звание. Вы просто переутомились от работы, это вполне понятно. Сейчас ужасные времена. Я считаю, что, закрыв дело, мы поступим мудро. Было бы опрометчиво вовлекать лагерь в скандал. Очень опрометчиво. Я думаю, что и вы оцените мудрость этого шага.
Он помолчал, испытывая презрение к Грею. Выждав нужное время — в этом у него был большой опыт, — он сказал:
— Вы хотите, чтобы я послал коменданту лагеря мой рапорт на представление вас к званию капитана?
Грей смотрел на бумагу с ужасом. Он понимал, что полковник мог пустить ее по инстанциям или придержать. Он мог и уничтожить ее.
Грей понимал, что проиграл. Проиграл. Он пытался что-то сказать, но так велика была его мука, что говорить он не мог. Он только кивнул и услышал слова Смедли-Тейлора.
— Хорошо, можете считать, что ваше капитанское звание утверждено. Я уверен, моя рекомендация и рекомендация полковника Семсена будут играть важную роль в представлении вас к постоянному званию после войны. — Грей помнил, как он вышел из комнаты, направился в тюремную хижину, отпустил дежурного полицейского. Его не взволновало, что полицейский смотрит на него как на сумасшедшего. Потом он остался в хижине один. Закрыл дверь, сел на край койки в камере, и его горе прорвалось наружу — он заплакал.
Он проиграл.
Разорван на куски.
Руки и лицо его были мокрыми от слез. Душа его, охваченная ужасом, раскачивалась на краю неведомого, потом рухнула в вечность…
Когда Грей очнулся, он лежал на носилках, которые несли два полицейских. Впереди ковылял доктор Кеннеди. Грей понимал, что умирает, но его это не волновало. Потом он увидел Кинга, стоящего у тропинки и смотрящего на него сверху вниз.
Грей заметил аккуратно начищенные ботинки, отутюженную складку брюк, сигарету «Куа» фабричного производства, выражение сытого сочувствия на лице. И он вспомнил, что у него есть дела. Он не может умирать. Пока нет. Пока существует хорошо отутюженный, начищенный и сытый Кинг. Но сейчас, когда скоро нужно будет закончить дело с бриллиантом. Ей-богу, нет!
— Эта партия будет последней, — говорил полковник Смедли-Тейлор. — Мы не должны пропустить представление.
— Не могу дождаться момента, когда насмотрюсь на Шона, — сказал Джоунс, тасуя карты. — Две бубны! — Он с самодовольным видом открыл карты.
— Вам чертовски везет, — резко отозвался Селларс. — Две пики.
— Пас.
— Не всегда вам чертовски везет, партнер, — сказал Смедли-Тейлор с тонкой улыбкой. Его неподвижные глаза посмотрели на Джоунса. — Сегодня вы вели себя довольно глупо.
— Просто получилось неудачно.
— Неудача не прощается, — заметил Смедли-Тейлор, изучая свои карты. — Вам следовало бы следить за собой. Вы проявили некомпетентность в том, что не сдержались.
— Я же сказал, что виноват. Неужели вы думаете, я не понимаю, как глупо это было? Это не повторится. Никогда. Чертовски неприятно паниковать.
— Две без козырей, — Смедли-Тейлор улыбнулся Селларсу. — Это составит роббер, партнер. — Потом снова обратился к Джоунсу. — Я рекомендовал Семсена, он заменит вас на этом посту, вам нужен «отдых». Это собьет Грея со следа. Да, и сержант Донован будет сержантом-интендантом Семсена. — Он усмехнулся. — Жаль, что придется изменить систему, но это неважно. Нам надо быть уверенными в том, что Грей будет занят в те дни, когда будут пущены в ход поддельные гири. — Он снова посмотрел на Селларса. — Это будет ваша забота.
— Очень хорошо.
— А, кстати, я приговорил Марлоу к лишению денежного довольствия на месяц. Он ведь в одной из ваших хижин, не так ли?
— Да, — сказал Селларс.
— Я был мягок с ним, потому что он хороший человек, из хорошей семьи — не то, что этот выскочка-педик Грей. Бог мой, какая наглость надеяться, что я буду ходатайствовать о присвоении ему постоянного звания. Нам не нужны такие отбросы в регулярной армии. Бог мой, никогда! Он получит постоянное звание только через мой труп.
— Совершенно согласен, — согласился Селларс. — Но Марлоу вы должны были лишить довольствия на три месяца. Он может себе это позволить. Этот чертов американец держит в кулаке весь лагерь.
— Пока это так, — проворчал Смедли-Тейлор и снова стал изучать свои карты.
— У вас есть что-нибудь на него? — спросил Джоунс осторожно. Потом добавил: — Три бубны.
— Черт вас возьми, — сказал Селларс. — Четыре пики.
— Пас.
— Шесть пик, — предложил Смедли-Тейлор.
— У вас действительно есть что-то на американца? — снова спросил Джоунс.
На лице полковника Смедли-Тейлора не отразилось ничего. Он знал о кольце с бриллиантом и слышал, что сделка была заключена и что кольцо скоро сменит владельца. А когда деньги попадут в лагерь… есть план… хороший, надежный, тайный план… как получить деньги. Поэтому он только хмыкнул, улыбнулся своей тонкой улыбкой и небрежно сказал:
— Если у меня и есть что-то, я, конечно, не скажу вам об этом. Вы не из тех, кому можно доверять.
Когда улыбнулся Смедли-Тейлор, они все тоже улыбнулись, с облегчением.
Питер Марлоу и Ларкин присоединились к потоку людей, входящих в открытый театр.
Свет на сцене уже был включен, луна освещала панораму лагеря. Театр мог вместить две тысячи зрителей. Сиденья, которые веером расходились от сцены, представляли собой доски, прибитые к пням кокосовых пальм. Каждый спектакль повторялся пять раз, чтобы каждый человек в лагере мог хотя бы раз увидеть его. Места распределялись по жребию и всегда пользовались большим спросом.
Театр был почти заполнен, не считая передних рядов, где впереди рядового состава обычно сидели офицеры, которые приходили позже. Только американцы не соблюдали этого правила.
— Эй, вы двое, — окликнул их Кинг. — Хотите сесть с нами? — Он занял свое излюбленное место у прохода.
— Ну, я бы не против, но вы знаете… — чувствуя себя неловко, сказал Питер Марлоу.
— Да. Что ж, встретимся позже.
Питер Марлоу взглянул на Ларкина и понял, что тот тоже недоволен, что не может сесть со своими друзьями. Глупо чертовски глупо, когда ты хочешь и не можешь сесть там, где хочешь.
— Вы хотите сесть здесь, полковник? — спросил он, снимая с себя ответственность и презирая себя за это.
— Почему бы и нет? — отозвался Ларкин.
Они сели, чувствуя себя очень неловко, видя удивленные взгляды и понимая, что нарушают правила.
— Эй, полковник! — Браф нагнулся к ним с улыбкой. — Вам не поздоровится. Нарушаете дисциплину и все такое прочее.
— Если я хочу сидеть здесь, я и буду сидеть здесь. — Но Ларкин уже жалел, что так легко согласился.
— Как дела, Питер? — спросил Кинг.
— Спасибо, прекрасно. — Питер Марлоу старался преодолеть собственную неловкость. Он чувствовал устремленные на него взгляды. Он еще не рассказал Кингу о продаже ручки, о том, что побывал на ковре у Смедли-Тейлора и о драке, которую чуть было не затеял с Греем…
— Добрый вечер, Марлоу.
Он поднял глаза и поморщился, увидев проходящего мимо Смедли-Тейлора. Глаза как кремень.
— Добрый вечер, сэр, — ответил он тихо. «О, мой Бог, — подумал он, — теперь он меня растерзает».
Возбуждение зрителей сразу возросло, когда по проходу прошел комендант лагеря и сел в самом первом ряду. Огни притушили. Занавес раздвинулся. На сцене был оркестр из пяти музыкантов, а в центре стоял Фил, руководитель оркестра. Аплодисменты.
— Добрый вечер, — начал Фил. — Сегодня мы предлагаем новую пьесу Френка Перриша под названием «Треугольник», которая шла в Лондоне до войны. В ней заняты Френк Перриш, Бред Родрик и неповторимый Шон Дженнисон…
Бурные аплодисменты. Свист. Улюлюканье. Крики «Где Шон?» и «До какой войны?», «Добрая старая Англия», «Давайте начинайте» и «Мы хотим Шона».
Фил взмахнул рукой, и зазвучала увертюра.
Теперь, когда представление началось, Питер Марлоу слегка успокоился.
А потом началось.
Рядом с Кингом внезапно появился Дино, который стал настойчиво шептать ему на ухо.
— Где? — услышал Марлоу вопрос Кинга.
Потом:
— Ладно, Дино. Вали назад в хижину.
Кинг наклонился вперед.
— Нам надо выйти, Питер. — Лицо его было напряженно, голос едва слышен. — Нас хочет видеть тот самый парень.
О, Бог мой! Шагата! И что теперь делать?
— Мы не можем встать и просто так уйти, — неловко ответил Питер Марлоу.
— Черта с два не можем. У нас обоих приступ дизентерии. Пошли. — Кинг уже шел по проходу.
Чувствуя на себе удивленные взгляды, Питер Марлоу поспешил за ним.
Они нашли Шагату в тени за сценой. Он тоже нервничал.
— Я прошу тебя простить мне плохие манеры. Пришлось срочно послать за тобой, но возникла неприятность. Перехватили одну из джонок нашего общего друга, и сейчас его допрашивают по поводу контрабанды эта несносная полиция. — Шагата, казалось, чувствовал себя неловко без винтовки, и он знал, что если его поймают в лагере вне дежурства, то посадят на три недели в тесный карцер без окон. — Я подумал, если нашего друга будут серьезно допрашивать, он может впутать нас.
— Господи, — сказал Кинг.
Он неуверенно предложил «Куа», и вся троица глубже забилась в темноту.
— Я думал, что ты, как опытный человек, — напряженно продолжал Шагата, — посоветуешь, как нам обезопасить себя.
— Надо надеяться!
Его мысли метались, но ответ получался один и тот же — ждать и надеяться.
— Питер. Спросите его, был ли Чен Сен на джонке, когда ее задержали.
— Он говорит, нет.
Кинг вздохнул.
— Тогда, быть может, Чен Сен сумеет выкрутиться. — Он снова подумал, потом сказал: — Единственное, что мы можем, это ждать. Скажи ему, не надо паниковать. Он должен как-то последить за Чен Сеном и выяснить, заговорит ли он. Он должен дать нам знать, если начнется эта чертова заваруха.
Питер Марлоу перевел.
Шагата втянул воздух между зубами.
— Я поражен, что вы двое так спокойны, когда я трясусь от страха. Если меня поймают и расстреляют на месте, можно считать, что мне повезет. Я сделаю все, как ты скажешь. Если тебя схватят, я прошу тебя постараться не впутывать меня. Я постараюсь поступить так же. — Его голова дернулась, когда раздался тихий предупредительный свист. — Если все будет хорошо, мы будем действовать по плану. — Он торопливо сунул пачку «Куа» в руку Питера Марлоу. — Я не знаю ничего о тебе и твоих богах, но я, конечно, буду долго и старательно говорить со своими богами и от твоего имени, чтобы они помогли нам.
Потом он ушел.
— Что, если Чен Сен проговорился? — спросил Питер Марлоу, живот его превратился в комок боли. — Что нам делать?
— Бежать. — Кинг трясущимися руками закурил сигарету и прислонился спиной к стене театра. — Это лучше, чем оказаться в Утрам Роуд.
В театре увертюра завершилась аплодисментами, одобрительными восклицаниями и смехом. Но они не слышали ни аплодисментов, ни криков, ни смеха.
Родрик стоял за кулисами, глядя, как рабочие сцены готовят ее к спектаклю, и поторапливал их.
— Майор! — К нему подскочил Майк. — Шон бьется в истерике. Он все глаза выплакал!
— О, силы небесные! Что случилось? С ним было все в порядке минуту назад, — взорвался Родрик.
— Я точно не знаю, — угрюмо сказал Майк.
Родрик снова выругался и торопливо ушел. Нервничая, он постучал в дверь уборной.
— Шон, это я. Можно мне войти?
Сквозь дверь донеслись сдавленные рыдания.
— Нет. Уйди. Я не выйду на сцену. Я просто не могу.
— Шон. Все в порядке. Ты просто переутомился, вот и все. Послушай…
— Уходи и оставь меня в покое, — истерически крикнул Шон через дверь. — Я не выйду на сцену!
Родрик попробовал открыть дверь, но она была заперта. Он бросился бегом обратно на сцену.
— Френк!
— Что тебе надо? — Френк, мокрый от пота и раздраженный, стоял на лестнице, пытаясь починить прожектор, который отказывался работать.
— Спускайся! Мне надо сказать…
— Ради Бога, ты что, не видишь, я занят? Разберись сам, что бы там ни было, — рассердился он. — Неужели все должен делать я? Мне еще надо переодеваться и гримироваться. — Он посмотрел на подвесные мостки. — Попробуй другую группу выключателей, Дампен. Давай, парень, поторопись.
Из-за занавеса до Родрика доносилась буря нетерпеливого свиста. «Что же теперь делать?» — отчаянно спрашивал он себя и пошел обратно к уборной.
Тут он увидел Питера Марлоу и Кинга около боковой двери. Он сбежал по лестнице.
— Марлоу. Вы должны мне помочь!
— Что случилось?
— Это Шон, он закатывает истерику, — задыхаясь, начал Родрик, — отказывается играть. Поговорите с ним, пожалуйста! Прошу вас. Поговорите. Сделайте это!
— Но…
— Это не займет много времена — оборвал его Родрик. — Вы — моя последняя надежда. Прошу вас. Я уже давно волнуюсь за Шона. Его роль достаточно трудна даже для женщины, не говоря уже о… — Он замолчал, потом тихо продолжил: — Прошу вас, Марлоу, я боюсь за него. Вы окажете мне огромную услугу.
— Хорошо, — согласился, поколебавшись, Питер Марлоу.
— Не знаю, как отблагодарить вас, старина. — Родрик вытер лоб и провел их через толпу в заднюю часть театра. Питер Марлоу неохотно шел следом, а Кинг рассеянно сопровождал их. Мысли его были сосредоточены на том, как, где и когда устроить побег.
Они остановились в маленьком коридоре. Испытывая неловкость, Питер Марлоу стукнул в дверь.
— Это я, Питер. Можно мне войти?
Скорчившись у гримерного столика, Шон услышал его сквозь обволакивающий туман страха.
— Это я, Питер. Можно мне войти?
Шон встал, мешая на лице слезы с краской, и открыл ему. Питер Марлоу нерешительно вошел в уборную. Шон захлопнул за ним дверь.
— Питер, я не могу выйти на сцену. С меня хватит. Я дошел до последней черты, — беспомощно сказал Шон. — Я не могу больше притворяться, не могу. Я пропал, пропал. Господи, помоги мне! — Он спрятал лицо в ладонях. — Что мне делать? Я не могу больше выносить это. Я ничтожество. Ничтожество!
— Все хорошо, Шон, старина, — сказал Питер Марлоу, жалея его. — Не стоит волноваться. Ты очень важная личность. По правде говоря, ты самая важная личность в лагере.
— Я хотел бы умереть.
— Это очень просто.
Шон повернулся и посмотрел на него.
— Посмотри на меня, ради Бога! Кто я? Ради Бога, скажи мне, кто я?
Сам того не желая, Питер Марлоу видел только девушку, девушку, мучительно страдающую. На девушке была белая юбка, туфли на высоких каблуках, ее длинные ноги были обтянуты шелковыми чулками, а под блузкой отчетливо выступала грудь.
— Ты женщина, Шон, — беспомощно сказал Питер. — Бог знает как… или почему… но это так.
И тут же страх, отвращение к самому себе и мучительные страдания покинули Шона.
— Спасибо, Питер, — сказал Шон. — Спасибо тебе от всего сердца.
В дверь осторожно постучали.
— Начинаем через две минуты, — беспокойно крикнул Френк из-за двери. — Можно войти?
— Секундочку. — Шон прошел к туалетному столику, стер следы слез, поправил грим и посмотрел на себя в зеркало.
— Входи, Френк.
От вида Шона у Френка, как обычно, перехватило дыхание.
— Ты прекрасно выглядишь! — сказал он. — С тобой все в порядке?
— Да. Боюсь, я немного по-дурацки повел себя. Извини.
— Просто переработался, — сказал Френк, скрывая тревогу. Он бросил взгляд на Питера Марлоу. — Привет, рад видеть вас.
— Спасибо.
— Пора бы и тебе готовиться, Френк, — сказал Шон. — Со мной все в порядке.
Френка глубоко тронула его девичья улыбка, и автоматически он включился в игру, которую они с Родриком начали три года назад и о чем горько жалели с тех пор.
— Ты будешь очаровательной в спектакле, Бетти, — сказал он, обнимая Шона. — Я горжусь тобой.
Однако сейчас, в отличие от бессчетного числа таких встреч в прошлом, они неожиданно почувствовали себя женщиной и мужчиной, Шон расслабился, и Френк понял, что Шон нуждается в нем, каждая молекула его существа нуждается в нем.
— Ну… мы будем начинать через минуту, — сказал он неуверенно, растерявшись перед внезапностью ощущения собственной нужности. — Я… я должен переодеться.