— Превосходный баланс, — сказал Каллан, возвращая клинок Декадо.
— Где вы этому научились? — воскликнул Унваллис. — Невероятно!
— Мы, помещики, много чего умеем, — ответил Каллан и сказал, обращаясь к Декадо: — Что-то ты бледноват, мальчик.
— Назовешь меня мальчиком еще раз, — рявкнул Декадо, — и я покажу тебе, как надо пользоваться этим мечом, сукин ты сын!
— Дело зашло слишком далеко, — как можно суровее произнес Унваллис. — Помни, Декадо, что мы здесь в гостях. А вам, сударь, негоже задирать солдата Вечной.
— Принимаю ваш упрек, сударь, — непринужденно улыбнулся Каллан. — Я тоже гость в этом доме и не должен был забываться. — Он грациозно поклонился и обернулся к Ландису: — Не сесть ли нам за стол, дядя?
Трапеза шла почти в полном молчании, и Унваллису стало легче, когда Декадо, встав, поблагодарил хозяина и вышел.
— Поверьте, сударь, вы вели себя весьма неразумно, — сказал Унваллис Каллану. — Декадо смертельно опасен, и оскорблений он не прощает. Я бы советовал вам как можно скорее вернуться к себе домой, за море.
— Я как раз собирался. Хочу посетить старое наашанское королевство.
— Так вы любитель истории?
— В некотором роде.
— Наашан... Одно из мест, где ты чаще всего вел раскопки, не так ли, Ландис?
— Верно, — ответил тот. — Там было много чудесных находок. А теперь, думаю, нам с тобой пора побеседовать. Боюсь, что тебе, племянник, наш разговор будет скучен.
— В таком случае я вас оставлю. — Каллан еще раз поклонился Унваллису и удалился.
— Клянусь Благословенной! — сказал тихо Унваллис. — Он что, смерти ищет? Или на востоке еще не знают, кто такой Декадо?
— Репутация Декадо ему известна, дружище, но Каллан не из пугливых.
— У него странный выговор. Я бывал в Наашане и ничего подобного там не слышал.
— Он с восточного побережья, — пояснил с улыбкой Ландис. — Мне крайне трудно понимать тамошних жителей.
— Попробую сделать так, чтобы Декадо его не убил, — вздохнул Унваллис, — хотя гарантий дать не могу. Этот человек теряет рассудок, когда он болен. Быть может, когда голова у него пройдет, его легче будет склонить к прощению.
— Зачем он поехал вместе с тобой? — спросил Ландис, наливая вино в два кубка.
— Я себе задаю тот же вопрос. Возможно, он стал надоедать Вечной, вот она и услала его из Диранана. Право, не знаю. Поговорим лучше о тебе, Ландис. Ты знаешь, какая опасность тебе грозит.
— Знаю, знаю. Старые привычки не хотят умирать, мой друг. Я нашел кое-какие предметы и не мог удержаться, чтобы не испробовать их. Как видишь, мои джиамады не слишком добротны.
— Ты говорил Вечной, что хочешь пожить на покое вдали от имперской суеты. И она пожаловала тебе эти земли.
— Которые теперь хочет отнять назад?
— Разумеется, нет. Она лишь желает пройти через них с армией, чтобы очистить север от предателей.
— Полно тебе. Кратчайший путь на север лежит по равнине, через руины. Ваша армия уже стоит там, у южного перевала. Дорога через мои владения займет лишний месяц, а что этим можно выиграть? Говори прямо, Унваллис. Что хочет Вечная от меня на самом деле?
— Нужно ли тебе, чтобы я это нацарапал на глиняной табличке? Ты был старейшим из ее советников и дольше всех служил ей. Даже я не знаю, сколько времени ты провел у нее на службе. Во всяком случае, дольше Агриаса. А с кем мы сейчас воюем? С тем же Агриасом, который клялся хранить ей верность всю свою жизнь. С Агриасом, нанесшим нам огромнейший ущерб. Больше ста тысяч человек пали в боях, впятеро больше умерли от голода и болезней.
— Ты хочешь сказать, что она боится, как бы из меня не вышел второй Агриас? — засмеялся Ландис. — Вот уж пальцем в небо. Мне не нужна власть кроме той, которой я обладаю здесь.
— Ты все еще любишь ее, Ландис?
— Уж тебе-то не пристало об этом спрашивать. Конечно, люблю. Она была моей жизнью, моей мечтой. Была для меня всем с тех самых пор, как я увидел ее статую. Я делил с ней ложе много лет. Правда и то, — он пожал плечами, — что мне приходилось делить ее со всеми любовниками, которых она к себе приближала. Но это ничего не значило. Я отдал бы сто лет жизни за еще одну ночь с ней.
— Я тоже, хотя у меня нет в запасе этих ста лет. Ты предупреждал ее относительно Агриаса. Я помню.
— А помнишь, что еще я тебе говорил?
— Помню, однако не убежден до сих пор. Но это все в прошлом и уже не имеет значения. Вечная хочет быть уверенной в твоей преданности. Хочет поставить к тебе сколько-то войск для охраны границ. Что в этом страшного? Немного солдат, немного джиамадов.
Ландис подлил в кубок вина и отпил глоток.
— Страшного в этом то, что у Агриаса большая сила на севере. Если ко мне войдут войска Вечной, он об этом услышит. И война перекинется на мои земли, до сих пор милостиво избавленные от этого ужаса.
Унваллис тяжело вздохнул.
— Тогда перейдем к другому вопросу, весьма деликатному. К могиле Скилганнона.
— В чем же вопрос? Могила оказалась пустой.
— Не в пещере, Ландис, а в полумиле оттуда, на сухом островке.
— Там лежал не он. Да, я нашел там старые кости, но захороненные с ними предметы относятся не к тому времени.
— Один из твоих землекопов донес, что там нашли два меча в одних ножнах.
— Неправда. Мы нашли большой двуострый топор, не тронутый ржавчиной, и несколько горшков с золотом. Монеты позднего дренайского периода, с изображением короля Сканды. Они у меня еще сохранились, если хочешь взглянуть.
— Зачем ты поставил у своих земель защитные чары, Ландис? — спросил Унваллис тихо, пристально глядя на своего друга.
— Я не люблю, когда за мной наблюдают, — избегая его взгляда, ответил Ландис. — Я частное лицо, и подглядывание Мемнона раздражает меня. Я его всегда недолюбливал. Очень надеюсь, что Вечная разгадает его змеиную натуру и наденет его голову на кол.
— Верно, верно. Мемнона никто не любит, однако рассмотрим факты. Ты, как и Агриас, создаешь джиамадов. Ты отказываешь Вечной в праве на проход через твои земли. Ты поставил защитные чары, чтобы помешать Вечной видеть, чем ты здесь занимаешься. Я ничего не исказил? Ты согласен?
— Звучит не лучшим образом, правда? — с натянутой улыбкой заметил Ландис.
— Далеко не лучшим. Я твой друг и хочу тебе помочь. Но если я уеду отсюда, не заключив соглашения, мне за тебя будет страшно.
— Она же знает, что я никогда... не причиню ей зла. — Унваллис расслышал испуг в голосе Ландиса.
— Я не могу ручаться за то, что Вечная знает. Зато мне известно, как она поступает с теми, в ком видит угрозу. Ты полагаешь, что долгие и близкие отношения с ней сохранят тебе жизнь? Пустая надежда. Мемнон послал Теней к южному перевалу, о котором ты говорил. Возможно, они оттуда пойдут на север, чтобы расправиться с одним из вождей мятежников, но с тем же успехом они могут перевалить через горы и явиться к тебе.
— Нет, друг мой, она меня не убьет. Это я подарил ей жизнь. Ты хотел знать, как долго я ей служил. Так вот, я жил еще до Вечной, Унваллис. Первой моей Возрожденной стала она. Я вернул ее. Она не способна лишить меня жизни. Возвращайся и скажи Вечной, что я ей не враг. Скажи, что убежден в этом. Она поверит тебе. Скажи, что мне нужно немного подумать над ее предложением.
Сердце Унваллиса дрогнуло.
— Неужели ты так плохо ее знаешь, Ландис? Не помнишь, скольких она обрекла на смерть? А ведь многие из них тоже любили ее. Говорю тебе: твоя жизнь под угрозой.
— Мне нужно немного времени, только и всего. Совсем немного. Попроси ее от моего имени и увидишь. Она не откажет. Не хочешь ли теперь посмотреть те дренайские монеты? Это большая редкость.
Час был поздний, но Скилганнон не спал. Стоя на балконе, он дышал ночным воздухом и смотрел на озаренные луной горы. Гарианна была беременна, а он и не знал. Трудно свыкнуться с этим. Он не любил эту воительницу с больной душой, но ее судьба не была ему безразлична. Почему она ему не сказала? Ни она, ни Устарте? Разве мужчина лишен права знать, что у него есть сын?
«Твой сын умер тысячу лет назад», — с горечью сказал он себе.
Он представил себе лицо Декаде Был ли сын похож на него? Скилганнон надеялся, что Декадо ему понравится, что он найдет в нем какое-то сходство с собой. Сходства он не нашел и не почувствовал к этому заносчивому юноше ничего, кроме неприязни. Тот тоже явно его невзлюбил. «Ну что ж, — подумал Скилганнон с улыбкой, — не так уж мы и несхожи в таком случае».
Он услышал, как кто-то открыл дверь комнаты, и обернулся. Дворецкий Энсинар поклонился ему, тряхнув зачесанными на лысину волосами.
— Господин послал меня посмотреть, не спите ли вы. Он просит вас спуститься к нему в библиотеку.
Скилганнон, кивнув, последовал за ним по опустевшему ночному дворцу. Ландис при свете ламп казался осунувшимся и бледным. Отпустив Энсинара, он предложил Скилганнону сесть.
Он услышал, как кто-то открыл дверь комнаты, и обернулся. Дворецкий Энсинар поклонился ему, тряхнув зачесанными на лысину волосами.
— Господин послал меня посмотреть, не спите ли вы. Он просит вас спуститься к нему в библиотеку.
Скилганнон, кивнув, последовал за ним по опустевшему ночному дворцу. Ландис при свете ламп казался осунувшимся и бледным. Отпустив Энсинара, он предложил Скилганнону сесть.
— Дела мои плохи, — вздохнув, сообщил он.
— Извини, что я поддразнивал твоего гостя. Это было невежливо.
— Я не об этом, — махнул рукой Ландис. — Я сам был глупцом, который в заносчивости своей надеялся обмануть такого умного человека, как Унваллис. И саму Вечную. Я не преуспел в этом, но думаю, что время еще есть. Уверен, что есть.
— Ты хотел меня видеть.
— Да, прости. Столько всего в голове. Мысли мечутся и жужжат, как сердитые пчелы. — Ландис отошел к дальней стене, сдвинул панель и с заметным усилием достал тяжелый топор с черной рукоятью и двумя лезвиями. — Тебе знакомо это оружие?
— Да. — Скилганнон взял его из рук Ландиса. — Это Сна-га, топор Друсса-Легенды.
— «Паромщик, не знающий возврата», как гласят руны на топорище. Могуч должен быть человек, чтобы сражаться таким.
— Он и был могуч. Топор, как я понимаю, тоже взят из моей могилы.
— Да. Как он достался тебе?
— Это подарок одного великого полководца. Друсс пал, сраженный его воинами, при защите Дрос-Дельноха. Я пришел к военачальнику и попросил у него топор.
— И кости, которые ты положил в медальон и стал носить у себя на шее.
— И кости. Знает ли Харад, что он Возрожденный?
— Нет. Но теперь, когда стало известно, кто он, можно попросить Гамаля отыскать в Пустоте его душу.
— Я уже говорил тебе, что там он его не найдет. Хорошему человеку нечего делать в этом проклятом месте. Он давно прошел дальше, в обитель героев. Ты и так уже натворил дел, Ландис. Оставь все, как есть.
— В твоих словах больше правды, чем ты думаешь. — Ландис сгорбился на своем стуле. — Когда завтра увидишь Харада, передай ему этот топор от меня в подарок, хорошо?
— Скорее уж от меня, раз он лежал в моей могиле, — улыбнулся Скилганнон. — Хорошо, передам. Думаю, Друссу бы это пришлось по душе. Схожу с Харадом в горы, а потом уеду отсюда. Твоя борьба с Вечной — не моя забота.
— Я понимаю тебя. Хорошо понимаю. Каким же я был глупцом, несмотря на свой возраст и свою мудрость. Устарте не богиня, и нет на ней благословения Истока. Она просто одаренная джиамадка, созданная, вероятно, таким же, как я. — Ландис, невесело рассмеявшись, покачал головой. — Я думал, твое возвращение уравняет весы в мою пользу. Думал, Исток простит меня, если я исполню пророчество Устарте.
— За что простит?
— За муки этого мира, дитя мое. Это я дал Вечной жизнь. Я научился управлять машинами для создания джиамадов. Все противоестественные ужасы, от которых стонет эта благословенная земля, лежат на моей совести.
— Смешанные существовали и до тебя, Ландис. Надирские шаманы умели их создавать. Не бери на себя слишком тяжкий груз.
— Если и существовали, то в малом числе — от них-то и пошли сказки про чудищ. Из них не составлялись армии, Скилганнон. Гамаль рассказал мне о Пераполисе и о нескольких тысячах душ, которые на совести у тебя. Если ты за свои грехи блуждал в Пустоте тысячу лет, что же ожидает меня? Мне никогда не дойти до врат, о которых ты говорил. И никогда не побороть тамошних демонов.
— Пожалуй, — признал Скилганнон. — Что ты собираешься делать дальше?
— Бежать, — снова вздохнул Ландис. — Поищу укромное место, где смогу дожить свои дни. Можешь ты выполнить мою последнюю просьбу?
— Проси, и я отвечу тебе.
— Возьми с собой Мечи Дня и Ночи. Зарой их в землю, если хочешь. Выброси в море. Мне все равно. Я не хочу, чтобы они попали в дурные руки, если... если все обернется совсем уж плохо. Ты это сделаешь для меня?
Скилганнон поразмыслил.
— Заверни их во что-нибудь, и пусть их принесут ко мне утром, пока я не ушел.
Они шли уже больше четырех часов и за это время обменялись лишь несколькими словами. Харада это устраивало. Этот Каллан оказался крепким и не нытик. К середине дня стал накрапывать дождь. Сначала Харад не обращал на это внимания, но дождь усиливался, и тропа становилась скользкой. Он посмотрел на небо. Тучи сгущались, на западе полыхнула молния. Харад свернул к утесу, где было много мелких пещер, зашел в одну из них и скинул котомку. Каллан последовал его примеру и снял длинный, до щиколоток, кожаный кафтан, оставшись в замшевой безрукавке. Подняв руки, он стал разминать затекшие плечевые мышцы. Несмотря на его стройность, руки и плечи у него были мощные. Ниже одного локтя Харад увидел темное изображение паука. К котомке Каллана были привязаны два больших свертка. Один, с легким изгибом, имел около пяти футов в длину. Второй разжигал любопытство Харада еще больше. Широкий на одном конце и узкий на другом, он напоминал струнные инструменты, на которых играли музыканты в праздничные дни, но для такого инструмента был слишком плоским.
Они посидели немного молча. Потом Каллан снова оделся, вышел под дождь и вернулся с охапкой хвороста. Это он повторил несколько раз, пока не натаскал столько дров, чтобы хватило на ночь, повесил мокрый кафтан на камень и развел костер. Сырые дрова разгорелись не сразу, но Каллан не проявлял раздражения. Наконец огонь занялся, и он сел, прислонившись к стене пещеры. Харад развязал свою котомку и предложил Каллану вяленого мяса. Оба все так же молчали.
Сверкнула молния, следом тут же прокатился гром. Дождь полил вовсю, хлеща струями по утесу. Харад, который раньше надеялся, что его спутник окажется не болтливым, стал находить затянувшееся молчание тягостным.
— Грозу лучше переждать, — сказал он. Тоже мне, брякнул! Дураку ясно, что ее придется пережидать. Для чего же иначе они залезли в эту пещеру, да еще костер развели?
— Хорошая мысль, — сказал Каллан. — Я устал больше, чем ожидал.
— Для непривычных это долгий подъем, — согласился Харад, а Каллан легко вскочил на ноги, отвязал тот чудной сверток и размотал ткань. Харад следил за ним с нескрываемым интересом. Огонь осветил большой двуострый топор с черной, украшенной серебром рукоятью. Харад в жизни не видывал ничего красивее. Лезвия топора походили на крылья бабочки. Молодой лесоруб вздрогнул, кожа его покрылась мурашками.
Каллан взял топор в руки и передал Хараду. Оружие было тяжелым, но превосходно уравновешенным. У Харада вырвался долгий вздох.
— Это подарок от Ландиса Кана, — сказал Каллан.
— Должно быть, он высоко ценит вас, коли сделал такой подарок.
— Он дарит его не мне, а тебе, Харад, — улыбнулся чужеземец и подбавил в огонь дров.
— Мне? С чего это? Каллан пожал плечами.
— Спроси его сам, как вернемся. У этого топора есть имя — его зовут Снага. «Снага-паромщик не знает возврата», так написано на рукояти. В старину он принадлежал одному великому герою.
Харад встал, отошел чуть подальше и пару раз взмахнул топором.
— Наверно, он был очень сильный, раз сражался таким оружием. Топорик-то не из легких.
Каллан, не отвечая, жевал мясо.
Дождь лил с той же силой, сверкала молния, гремел гром. У входа в пещеру возник черный медведь, постоял немного, почуял дым и ушел.
— Тут много медведей, — сказал Харад. — И диких кошек. А вы сами откуда будете? Никогда не слыхал, чтобы люди так говорили. — Топор он положил рядом с собой и все время трогал его.
— Издалека, — сказал Каллан. Харад расслышал нотку горечи в его голосе и решил не настаивать. Вскоре стало ясно, что гроза продлится всю ночь. Оба развернули свои одеяла. Каллан уснул почти сразу, а Харад все сидел, разглядывая свое отражение в блестящих лезвиях топора. На миг ему почудилось, что перед ним кто-то другой. Он вздрогнул, отложил топор и посмотрел на спящего Каллана. Харад не мог не признать, что тот хороший попутчик. Не пристает с вопросами, не выхваляется. Авось эти несколько дней в горах окажутся не такими уж тяжкими.
Харад встал, взял топор и подошел к устью пещеры.
Снага...
Хорошее имя. Паромщик, который не знает возврата. Харад задумался о герое, который когда-то владел топором. Откуда он был родом? И с кем сражался?
Медведь вернулся. Харад стоял тихо и ждал. Медведь, поглядев на кряжистую фигуру у входа в пещеру, вдруг поднялся на дыбы и навис над человеком.
— Брось, — сказал ему Харад. — Мы ж с тобой не враги. Зверь помедлил еще немного, опустился на четвереньки и ушел в лес.
— Ловко ты с медведями управляешься, — сказал Каллан. Харад оглянулся. Чужеземец стоял позади него с ножом. Харад не слышал, как тот подошел.
— Я его уже видел раньше. Как-то он залез в мою хижину и сожрал трехмесячный запас еды. Я сам был виноват, что не запер дверь. — Харад посмотрел на нож в руке Каллана и усмехнулся. — Хороший ножик, но нужно большое везение, чтоб убить им медведя.