Ну что еще? Мою японскую инопланетность мы решили одомашнить с помощью дешевого дутика, вязаной шапочки и варежек. В таком виде я болталась по районным магазинам с «мужем» Рачевским. Мы громко обсуждали, сколько брать колбасы или творога и почем. Набивали сеточку тем, что подешевле, и тащили все в штаб голодным энтузиастам нашей кампании. Постепенно, соотнося сарафан, Мао и девушку в дутике, люди начинали узнавать и признавать меня за свою.
Однако на встречах я всегда появлялась в более органичном виде. Человек на сцене всегда немножко звезда. Мне было некомфортно искусственно разыгрывать «свою в доску». Хотелось как‑то наряднее, естественнее, в соответствии с представлениями о себе. Кстати, может, это и ошибка — не подстраивать себя под зал, но тогда сработало.
Эта книга посвящена имиджу и стилю. Так что не буду описывать все этапы кампании. Главное — мы победили, что вызвало изумление у экспертов и потрясение у конкурентов. Я сама удивилась, хотя билась насмерть. Я даже не совсем осознала, куда я прошла. Что сказалось впоследствии на моем появлении в Государственной думе первого созыва. Кстати, меня поздравили представители японского посольства. Видно, гордость за полусоотечественника и вечная надежда на получение Курильских островов сыграли свою роль. Мне передали огромный портфель Mandarina Duck, тот самый портфель моей мечты. Мальвина отдыхает!
Еще больше она отдохнула, когда я собралась на первое заседание. Моя приятельница Света предложила сменить имидж и пойти к ее мастеру Саше. «Новая жизнь, новый образ обязательно!» — убеждала она меня. Я сопротивлялась. Имелся плачевный опыт. Еще в предыдущем браке я решила подстричь волосы. Парикмахер сделала мне двухуровневое каре. Типа холмик, а на нем еще крыша. Мой тогдашний муж при всей любви понял, что на этот раз его чувство ко мне не выдержит испытания. Крышу и холмик он состригал всю ночь, доводя мой образ до максимальной привлекательности. Затем два года я опять отращивала волосы, старательно обходя стороной салоны красоты. Но Света была непререкаемым авторитетом, и я решилась. Пришла к мастеру в чем‑то женственном и согласилась на легкую стрижку, указав, что предыдущая попытка была крайне неудачной. Он начал колдовать, я впала в доверительный к нему анабиоз и вдруг обнаружила в зеркале голову почти без волос. Наступил тихий советский шок. Как сквозь вату — так как уши от ужаса заложило — проник вкрадчивый голос Саши: «Может, на затылке выбрить бабочку?» Я автоматически кивнула, пытаясь, пока он что‑то там выбривал, прийти в себя, с достоинством расплатиться и добраться домой.
Самое страшное на тот момент — встретиться с мужем. Он открыл дверь, долго и задумчиво смотрел на меня. Что‑то пробормотал и удалился. Я облегченно вздохнула и рванула с надеждой на чудо к зеркалу. На меня смотрел мальчик в платье. Действительно, чудо. «И что, — подумала я, — куда мне теперь, да еще с бабочкой?!» В голову лезла одна ненормативная лексика. Но спасения не было. Волосы не вернешь, а платья теперь можно было выбросить. Срочно пришлось решать проблему сочетания головы и всего остального. Как соединить политику, чуть ли не панка с бабочкой и принадлежность к женскому полу! Выход я нашла, спасибо моде на брюки: черные широкие от бедра прямые штаны, свободный черный пиджак и что‑то под него.
На следующий день, собравшись с остатками духа победителя, с огромным черным мужским портфелем я отправилась на первое заседание Государственной думы. Уверенность слегка подрастерялась в процессе изменения имиджа, но и мужество, обретенное в борьбе за голоса избирателей, было налицо. В результате, внешне сдержанная и невозмутимая, я приблизилась к фойе перед залом заседания. В то время все происходило в здании мэрии на Новом Арбате, стеклянно‑бетонной башне. Я по причине своей прически сделала все, чтобы избежать контактов с прессой, и решила незаметно проскользнуть черной тенью в зал.
Кругом толпились журналисты, берущие интервью у новоиспеченных депутатов первого демократического парламента, в том числе Николай Сванидзе, Алексей Венедиктов, Сергей Пархоменко и другие герои гласности и открытости. Я вошла в фойе, головы повернулись ко мне и отвернулись. Я облегченно выдохнула, но головы опять повернулись, внимательно вгляделись в меня, и уже через несколько минут я давала десятки интервью. Отбоя от внимания не было. Странный вид девушки со странной фамилией символизировал новую Россию. Картинка обеспечивала нужный «месседж» графично и точно. В одну секунду из несчастного полумальчика я превратилась в символ. Воистину, потеряв волосы, я обрела звездный стиль. Но кто же об этом мог раньше догадаться? Мальвина съежилась и исчезла под софитами телекамер.
Выводы
• Энергия найденной мечты помогает преодолеть личностные барьеры на пути к самореализации.
• Гаджеты (портфель) часто вдохновляют.
• Чтобы сделать новый образ социально привычным, его надо приспособить к стереотипу общественного восприятия.
• Необходимо сохранять баланс между своим «Я» и внешним «они» при ведении публичного диалога.
• Иногда случай решает все, если он закономерен.
Часть II. Осознанное политическое IPO личности
Вся предыдущая часть книги посвящена истории бессознательного формирования имиджа и стиля по мере обретения жизненного опыта. Как я выглядела, волновало меня ровно в той степени, чтобы не мешало работе по специальности или зарабатыванию денег в кооперативном секторе. Иногда вспышки недовольства собой порождали действия. Срабатывала чисто девичья мотивация нравиться мальчикам, опираясь на общепринятые стандарты привлекательности в зависимости от состояния среды, в которой я находилась. Если сравнить с бизнесом, я наращивала производственный потенциал с целью извлечения средней прибыли. Совершенно случайно, добившись наконец полной самореализации за тот период, я обнаружила потрясающий эффект от внешнего позиционирования. В дальнейшем, двигаясь по политической стезе, я решила продлить удовольствие и уже сознательно формировать подачу себя обществу. Опять же по аналогии с бизнесом я, продолжая производство, намерилась капитализировать себя с помощью рынка. IPO личности должно было принести дополнительные доходы. Хотя в то время я понятия не имела об экономической процедуре IPO. Это был все‑таки 1993 г.
Глава 1. Политический минимализм в парламенте
Итак, мой вид возымел успех и, к удивлению, вскоре легко лег на душу. Или, наоборот, душа наконец нашла свою обертку, черную каллиграфическую простоту. Мне было в черном хорошо и органично. Я увлеклась черным цветом, двигаясь от турецких дешевых брючных костюмов к все более сложным вариантам. К этому времени первоначальное накопление капитала в Москве привело на столичный рынок разные западные бренды, включая даже такие, как Dries Van Noten, Ann Demeulemeester, Yohji Yamamoto. Даже не ведая, от кого одежда, я безошибочно подбирала подходящие юбки, брюки, черный трикотаж. Кстати, о последнем. Трикотаж меня нежно защищал от думской агрессии. А ее было достаточно. Я сильно раздражала опытных политиков вниманием к моей персоне со стороны прессы. Оно считалось незаслуженным. Дилетант, девушка из ниоткуда, за ней никого, а туда же. Да еще не вошла ни в одну из фракций, пытаясь создать свою. И выглядит как‑то несерьезно со своей бабочкой на затылке. Коммунисты видели во мне буржуазную нездешность, Жириновский — политического бомжа, демократы — гламурную диву. Я ушла в глухую оборону с помощью черных доспехов, но мягких на теле. Вот так я ввела в моду носить трикотажные строгие вещи даже на официальные заседания. В качестве защитной реакции получился очень индивидуальный стиль, строгий, но сильно противостоящий классическому женскому костюму, облюбованному советскими кадрами. Мало того, я сознательно поддерживала свой индивидуализм, понимая, что средства информации, слетаясь как бабочка на свет нестандартной внешности, дерзкой и опережающей время, обеспечили мне бесплатную возможность продвигать имя за границы Орехово‑Борисова. При игре в одиночку факт немаловажный. Я решила усилить случайный look, говоря современным языком. Вместо пиджака — мягкий кардиган или легкий свободный пуловер. Брюки не прямые, а широкие от бедра, но не расклешенные. Юбки, наоборот, строгие, в форме трубы, плотные, но до середины щиколотки. И все черное. Получилось ну очень интеллигентно и смело одновременно. Я не выходила за рамки негласного дресс‑кода для женщин в политике, с одной стороны. С другой — все стандарты вкрадчиво порушила. Сродни черной пантере. Всего лишь пигментированный леопард, но как смотрится! Сильнее, чем в пятнышках.
Даже Галина Старовойтова сокрушалась: «Вы, Ирочка, так красиво одеваетесь и разнообразно. Но никто не замечает. Все одинаково черное. Деталей не видно. Жаль». Я благодарила, но не признавалась, что мне нравилась моя Заметная Незамеченность. Очень, кстати, по‑японски. Код предков из Страны восходящего солнца прекрасно защитил меня и помог спозиционироваться в депутатской массе. Постепенно все заговорили о моем вкусе и, к моему удивлению, поставили диагноз: «самый сексуальный политик». Массмедиа меня любили, стилисты же критиковали за черный цвет: нет разнообразия, слишком мрачно и закрыто. Я не обращала внимания и продолжала гнуть свою линию. Сексуальность волновала. Однажды даже ногти покрасила в черный цвет, за что тут же подверглась остракизму даже со стороны журналистов. Пришлось уйти в нейтральный тон.
Даже Галина Старовойтова сокрушалась: «Вы, Ирочка, так красиво одеваетесь и разнообразно. Но никто не замечает. Все одинаково черное. Деталей не видно. Жаль». Я благодарила, но не признавалась, что мне нравилась моя Заметная Незамеченность. Очень, кстати, по‑японски. Код предков из Страны восходящего солнца прекрасно защитил меня и помог спозиционироваться в депутатской массе. Постепенно все заговорили о моем вкусе и, к моему удивлению, поставили диагноз: «самый сексуальный политик». Массмедиа меня любили, стилисты же критиковали за черный цвет: нет разнообразия, слишком мрачно и закрыто. Я не обращала внимания и продолжала гнуть свою линию. Сексуальность волновала. Однажды даже ногти покрасила в черный цвет, за что тут же подверглась остракизму даже со стороны журналистов. Пришлось уйти в нейтральный тон.
Стремление быть одновременно незаметной для своих и яркой для других убрало туфли на каблуках, короткие юбки, яркую бижутерию и разноцветную одежду. Вместо перечисленного я решила выставить интеллект и храбрость. И правильно. Нельзя было ограничиваться только внешностью. Я постоянно училась у коллег всему, что помогало освоиться с новой профессией: манере выступлений, написанию законов, комментированию их в прессе. Но, копируя опытных депутатов, я, как могла, стремилась находиться в согласии с собой. А это означало следующее:
• заниматься только теми законами, которые отвечают требованиям развитой рыночной экономики и демократического государства;
• говорить ярко и не по бумажке, к чему я привыкла, работая преподавателем в институте;
• внимательно слушать оппонентов, апеллируя прежде всего к их тезисам, а не твердя свои;
• рисковать и браться за темы, в том числе и в публичных выступлениях, от которых отказываются все, главный критерий: мой интерес и вдохновение;
• не обменивать свои ценности на карьерное продвижение, но искать союзников;
• не бояться говорить то, что всем не нравится или не принято обсуждать;
• наращивать профессионализм быстрее других, особенно мужчин, чтобы выступать на равных;
• не бояться критиковать признанных авторитетов.
Если обобщить, прицел был следующий: оставаться всегда собой, но обретать профессионализм.
Я прекрасно понимала, что на обучение у меня мало времени. Первый парламент избирался всего на два года. Первая победа, как и первая книга, — часто случайность. Главное — повторить успех. Важно было победить второй раз в 1995 г., чтобы окончательно закрепиться в политическом истеблишменте. Для self‑made одиночки единственный институт закрепления — парламент. Победа на выборах требует уважения и любви избирателей. И я старалась, понимая, что на одной бабочке далеко не уедешь. Мне нужно было за короткий срок вылепить образ харизматичного, обаятельного, искреннего и честного политика. Постараться утяжелиться профессионализмом, остаться воздушной и, как уже выяснилось, сексуальной молодой женщиной. Объединить энергию земли, огня и воздуха. И все это сделать без советников и политтехнологов. Я двигалась пусть и сознательно, но на ощупь.
Непублично шла работа над законами в комитетах и на сессиях, здесь ставилась задача профессионального роста и реализации предвыборной программы. А в остальное время я бегала по различным телешоу, от которых мэтры отказывались. Что‑то отгадывала, шутила, танцевала, обсуждала моду и стиль, отношения мужчин и женщин, семью и государство, шутила с мультгероями, читала Шекспира с театральной сцены. Я добивалась человеческой, а не политической любви у зрителей, подспудно, как скульптор, высекая из советского камня депутата новой формации: открытого, искреннего и современного. Только так, плывя, как японский карп, против течения, я могла иметь шанс, не тратя денег, сформировать оригинальный незабываемый образ к следующим выборам. Стрижка и очки стали фирменным знаком, а черный цвет — привычной ассоциацией с именем Хакамада. Если прибавить к набору энергию и интеллект, получился вполне себе системный индивидуальный политический продукт. Правда, абсолютно нетипичный и поэтому слегка маргинальный. Но задачи надо было решать последовательно. Главное — выделить приоритеты. Используя федеральные СМИ, я работала главным образом на победу в своем округе на будущих выборах.
Два года пролетели очень быстро, но эффективно. В 1995 г. мой рейтинг известности был не сравним с рейтингом 1993‑го. Я организовала партию «Общее дело» и пошла на выборы как по партийному списку, так и по округу. Необходимо было думать о заделе на будущее и накручивать федеральную известность. И вообще, нельзя стоять на месте. Каждый цикл — новое качество.
Победа в 1995 г. досталась нелегко, вплоть до обмороков. Нервные затраты профессионала всегда больше, чем дилетанта. Экспромт искрист и прекрасен в своем незнании будущего. Как в любви. Мы влюбляемся в свою мечту, энергично заводим роман и наконец женимся. Наступает быт. Скуку повседневных забот можно преодолеть только в поиске личного продвижения, но не в бесконечной организации инфраструктуры семейного хозяйства. В 1993–1995 гг. я пережила политический роман. С 1995‑го наступил политический быт. Фракции укреплялись и укрупнялись, а я принципиально оставалась игроком‑одиночкой. Вошла в группу разношерстных одномандатников «Регионы России» и… заскучала. Меня накрыло творческим кризисом. Что‑то необходимо было предпринять. Вот уж действительно: бойся своих желаний. Все получилось, но я не понимала, куда двигаться дальше, а угнездившись в удобном депутатском кресле, не испытывала радости от стабильности и бездействия. Делать, конечно, хотелось, поправок в законы писала немерено, но от меня ничего не зависело. Партии давили при голосовании. Конкуренция сметала мои инициативы. Входить же во фракции не было ни малейшего желания. Несмотря на идеологическое разнообразие, все они были выстроены в однообразную авторитарную вертикаль принятия решений. Начальники и подчиненные. Я предпочитала свободу. Что делать свободному человеку в тяжкие минуты печали и депрессии? Обратить взор на себя и перенастроить душу на новую мелодию. Моя мелодия — мой имидж, и я решила его перенастроить. От неопытной, но задорной девушки перейти к образу системного политика со своим кредо. В это время совершенно случайно завязался мой роман с будущим мужем, с которым живу и по сей день. Он был единственным мужчиной, который «схватил» мою печаль, понял ее происхождение и протянул руку, в прямом смысле слова. Объясняю. Я продолжала заниматься спортом. Об этом никто не знал, но я даже выступала на подтанцовках в перерывах футбольных матчей с группой девушек. Стадион ревел, увидев нас в аэробических костюмах, а я радовалась не менее, чем при победе на выборах в Думу. В 1995 г. меня включили в группу «лидеров будущего» Давосского форума, самого престижного мирового бизнес‑клуба, куда приглашали и политиков. Именно там, позже, Борис Березовский, Владимир Гусинский и прочие олигархи решали судьбу Бориса Ельцина накануне выборов 1996‑го. Давос — горнолыжный курорт. Я, единственная женщина‑политик, оказалась в брутальной среде мужиков. Все они катались на лыжах между заседаниями и выступлениями. Приехав с мужем, я тоже решила попробовать. Супруг отвез меня на вершину, съехал и стал ждать. Я зависла в ужасе над обрывом и поняла, что мне конец. Группа товарищей внизу оживленно обсуждала путь моего спасения. Включая и мужа. А я застенчиво умирала. Вдруг один отделился, с волосами как у рок‑певца. Снял свои лыжи и полез на скалу. Забрался, взвалил меня вместе с лыжами на спину и стащил вниз, порвав от натуги костюм по шву. Это был мой будущий муж. После спуска пока еще мой прежний заявил, что лыжи не мое. Мое дело чирикать с трибуны. История повторилась: сначала политика не мое, потом лыжи, потом — все остальное. Мне стало надоедать это настроение. Мой же спаситель объяснил, что с первого раза никто не может. А если и может, то тупо, агрессивно и топорно. Просто надо нанять тренера. К чему я все рассказываю? Да к тому, что в перенастройке мелодии все ноты важны: прорыв и в спорте, и в профессии, и во внешности.
Я влюбилась — это раз. Научилась кататься на горных лыжах — это два, смягчила прическу, перейдя от ежика к лаконичной стрижке с челкой. Настроение изменилось. Теперь можно было задуматься о профессии. Известность нарастала как снежный ком. Но очень бессодержательная, бесстержневая. Модный политик. И все. Чем занимается конкретно — непонятно. Моя любовь к черному и безразмерному привела к тому, что если девушка в магазине просила ее одеть «как Хакамада», то приносили бесформенные брюки с рукавами вместо карманов. Как‑то журналисты отметили, что пришла опять Хакамада, в черном балахоне, как всегда. Особый стиль заметили французы. Оказали честь и предложили стать послом новых духов Tendre Poison Кристиана Диора. Конечно, я дала согласие! Комплексы по поводу внешности отлетали, как гнилые листья капустного кочана под ножом повара. Мало того, главный стилист Christian Dior решил мне сделать make‑up. Платье послу компания не дарила, только пиджак. Я реально испугалась и решила пойти на вечеринку с Игорем Буренковым, моим главным советчиком на тот момент. Стало страшно, что не буду соответствовать. Тем более что, как оказалось, при обилии полумужских балахонов — ни одного вечернего платья! Мы обсудили бюджет, он оказался скромным. Да и вообще было жалко денег. В обозримом будущем мне светские вечеринки не светили. Политическая тусовка вообще скромная во всех странах, даже в Америке. Жаклин Кеннеди, конечно, явила миру образец иконы стиля, но не политика. А дочь Кеннеди, политик, с легким осуждением произнесла, увидев на приеме мой костюм: «Какой у вас дорогой костюм!» Именно дорогой, а не красивый. Я его специально прикупила для мероприятия в тот же день за $200. Для России — очень даже скромно.