Того, что это не североамериканский капитал скупит Россию, а русский скупит все в Северной Америке, они ничуть не боялись. В вопросах спекуляций русские были наивны и беспомощны, и один североамериканский рейдер, скупающий предприятия, чтобы расчленить и продать по частям, или для того, чтобы добраться до пакета ценных бумаг в пенсионном фонде предприятия, стоил всех русских спекулянтов, вместе взятых.
За несколько дней Министерство безопасности Родины и лично Джон Уайт произвели ревизию британских планов и составили список того, что можно сдать русским в расчете на ответную любезность и сближение, и то, чего сдавать ни в коем случае нельзя. Сдать – первый, «восточный» этап интриги, уже пошедший вразнос, он сейчас мог уподобиться гире на ногах пловца, и его следовало отстегнуть, чтобы он их не утопил. Тем более что события решительно вышли из-под контроля САСШ и развивались по неведомым, подготовленным британцами траекториям, которые Британия раскрывать отнюдь не собиралась. А вот планы демократических реформ, то, что стало известно от британцев, и то, что наработали сами североамериканцы, следовало не только сохранить и не сдавать русским, но и всемерно развивать. Следовало оставить в тайне и план расчленения самой России – на него были завязаны люди в самой России, которых следовало сохранить и перекупить, просто немного переориентировать. Самое главное на первом этапе – втереться к русским в доверие, а для этого можно было чем-то и пожертвовать.
– Полагаю, Российская Империя не собирается применять в ближайшее время ядерное оружие против кого бы то ни было, – сказал я, раздумывая, что все это означает, – значение имеет только ваше обещание не предпринимать подобное. Восточные проблемы мы решим при помощи обычных вооружений.
– Британцы могут затеять двойную провокацию. Вам не кажется, что история с ядерным зарядом – это один из ходов провокации?
– Кажется. Но достаточно ли его?
– Просто угрозы – недостаточно. Но если заряд взорвется, будет более чем достаточно. После событий годичной давности североамериканцы потребуют возмездия. На врага, которого покажут, обрушится вся мощь нашего гнева, мы просто ничего не сможем сделать.
– Вы же, по сути, контролируете главу государства. Или я не прав?
Господи, как мешает эта дрянная, пахнущая резиной штука! Не видно глаз собеседника, а микрофон и провода искажают интонацию.
– У нас глава государства один – это народ. Если мы ничего не предпримем в ответ – это будет означать провал на выборах, к власти придут популисты, и они-то уж точно натворят дел.
И кто-то пытается утверждать, что демократия – это хорошо, это благо…
– В таком случае, сэр, – я решил перейти в наступление, – вы можете предпринять несколько действий, которые сведут риски к минимуму.
– Какие?
– Первое – убрать из объединенной эскадры ваши суда. Второе – оказать всю возможную помощь в поиске устройства. Сэр, я уверен, что оно существует, это не миф.
– Первое – я могу только пообещать, что североамериканские суда не предпримут враждебных действий против Российской Империи. Второе – человек, которого вы столь эффектно задержали и который привез вас сюда, будет связующим звеном вашей группы со мной. Это мой человек, он подчиняется мне. Все ресурсы, какие есть в распоряжении Североамериканских соединенных штатов, вы получите.
– Сэр, по первому вопросу – этого мало. Мы не можем полагаться на обещания, когда чужие корабли находятся у наших берегов.
Уайт немного подумал.
– Большего я сделать не смогу. В конце концов, у нас есть долгосрочные договоренности, и мы не можем демонстративно их рвать. Но я могу пообещать, что мы открыто переподчиним наши корабли командованию Седьмого флота. Это вас устроит?
– Сэр, я не могу дать ответ на этот вопрос. Устроит или нет – это должен решать Главморштаб…
– Хорошо, хорошо… Я пошел на уступки, могу я рассчитывать на ответную?
– Какую именно?
– Мы о ней говорили. Передать все это новому Императору. Если вы сможете договориться о встрече на нейтральной территории, это будет вообще прекрасно.
Додавить?
– Сэр, я передам сказанное вами в Санкт-Петербург, но прошу учесть, что это только слова. Учитывая напряженную обстановку, их могут расценить как провокацию.
– Так чего же вы от меня хотите?!
– Спокойно, сэр. Мы хотим некие документы. Записи. Что-то, что связано с британской разведкой, с ее предложениями вам – я не поверю, если вы заявите, что у вас ничего нет. Такие вещи всегда записываются. Я уверен, что и нашу встречу вы тоже записываете.
– Хотите верьте, хотите нет, – сказал царь разведки, – но запись не ведется. Большая часть утечек информации случается тогда, когда люди записывают что-то для себя, а потом все это попадает не в те руки.
Да, как в Минюсте. Это же надо было придумать – установить во всех кабинетах, где проводятся встречи, опросы и допросы, микрофоны, подключенные к системе автоматического протоколирования! Вот с этих микрофонов беседа наша и ушла не в те уши. Напрямую.
– Верю. Так как расчет документов?
Уайт выдержал паузу, скорее всего, наигранную.
– Дункан передаст. На пороге вашего посольства. Не в те руки они попасть не должны.
– Будьте спокойны, сэр, они попадут только в руки дипкурьера. И через день окажутся в Санкт-Петербурге.
– Я вынужден верить вам на слово?
– Равно как и я вам.
Уайт замолчал, видимо, что-то обдумывая.
– Сэр…
– Да?
– Один вопрос.
– Отвечу, если смогу.
– Думаю, сможете. Что делал человек, представляющийся как Дункан Тигер в доме адвоката Михельсона. Какого черта он там искал?
– Какого черта?.. Думаю, мистер Тигер, как вы его называете, сам ответит на этот вопрос. Если вы его спросите и если он сочтет нужным ответить.
Царь разведки стал стаскивать с себя эту чертову душегубку, лицо его было красное и распаренное, я, наверное, выглядел не лучше.
Мы вышли из машины, Уайт отошел куда-то с Тигером и о чем-то с ним разговаривал минут десять – хорошо, что не через эту душегубную штуку, которую я уже успел окрестить «секс в эпицентре». Потом они вместе направились к машине, Уайт сам открыл багажник «Кадиллака», достал оттуда небольшой стальной кейс и передал его Дункану, тот закрепил его на запястье стальным тросом с замком. Знакомая штука – сильный рывок, и в чемоданчике включается механизм самоуничтожения.
Потом Уайт сел в машину, и «Кадиллак» начал отъезжать назад, светя фарами. Я предположил, что делать здесь больше нечего, и направился к «Субурбану».
– Ты куда? – окликнул меня Дункан.
– У нас здесь есть еще дела?
– Нет. Но поедем мы на моей машине.
«Субурбан» Секретной службы тоже дал задний ход, я машинально запомнил номера обеих машин…
Оказалось, что у Дункана Тигера машина стоит в этом же гараже, только этажом выше. Когда мы подошли к ней – тоже «Шевроле», только «Тахо» и без красно-синих фонарей под решеткой радиатора, – я заметил, что на машине, на кузове, на стеклах лежал тонкий слой пыли.
– Держишь ее здесь во время командировок?
– А вы наблюдательны… – констатировал Дункан, машина пиликнула, приветствуя его, мигнула фарами. – Это ближайший гараж от места службы, где можно оставить машину. Владелец дает нашему брату скидку, если оставляем надолго.
– Здесь умеют делать бизнес…
– Еще бы…
Дункан начал осторожно подавать своего мастодонта назад.
– К посольству?
– К нему самому. Только сначала поговорим.
Словно отзываясь на мои слова, недовольно заверещал парктроник.
– О чем?
– Об адвокате Борухе Михельсоне.
– О ком?
– Не прикидывайтесь. Человек, с которым я только что говорил, дал добро на то, чтобы допустить меня в святая святых.
Тигер покачал головой:
– Сэр, он сказал не это.
– Смысл этот. Пора открыть карты. Иначе дальше не играем.
Автомобиль покатился к серпантину. Несмотря на скверное освещение, Дункан Тигер не зажигал фар.
– Михельсон кое-что знал. Должен был знать.
– Что именно?
– Данные о некоторых фирмах, которые мы не можем запросить официально. Офшоры. Знаете, что это такое?
– Да. Но давай с самого начала. Какой интерес имеет североамериканская разведслужба к офшорам и что она хотела найти?
– Об этом лучше расскажет другой человек.
– Кто именно?
– Тот, кто знает эту ситуацию от начала и до конца. Думаю, вы проголодались…
– Это так.
– В таком случае – я знаю место, где нас накормят и не возьмут за это лишних денег…
Вообще-то, лучше было бы сразу ехать в посольство, тем более с тем чемоданчиком, что был у Тигера. Но есть я и в самом деле хотел.
– Кто именно?
– Тот, кто знает эту ситуацию от начала и до конца. Думаю, вы проголодались…
– Это так.
– В таком случае – я знаю место, где нас накормят и не возьмут за это лишних денег…
Вообще-то, лучше было бы сразу ехать в посольство, тем более с тем чемоданчиком, что был у Тигера. Но есть я и в самом деле хотел.
Местом этим оказался отель «Уотергейт», здоровая бетонно-стеклянная махина на побережье Потомака. Ресторан назывался «600» и считался одним из лучших мест Вашингтона, где можно пообедать и, возможно, встретить при этом весьма примечательных личностей.
По моему разумению, в таких местах нужно заранее заказывать столик, однако же нас пустили без проблем. А вот дальнейшее оказалось сюрпризом – за одним из столиков в глубине зала, рядом со стеной, сидел человек по имени Джеффри Пикеринг, бывший посол Североамериканских соединенных штатов при дворе покойного шахиншаха Мохаммеда. Выглядел он в своей родной «среде обитания», так сказать, не в пример лучше, чем в Тегеране – никакого пепла на пиджаке, великолепно подобранный в тон галстук. Я, признаться, выглядел намного хуже после всех перипетий…
– Рад вас видеть… – Мистер Пикеринг приподнялся со своего стула, мою руку пожал двумя руками, как принято на Востоке. – Не ожидал вас увидеть так скоро…
– Да… последний раз мы виделись при не самых лучших обстоятельствах.
Дункан осмотрелся по сторонам.
– Пойду, выясню, что там с официантом…
Когда майор ушел, я испытующе посмотрел на Пикеринга.
– Мне казалось, что вы голосуете за демократов.
Бывший посол махнул рукой.
– Пустое… Вам не кажется, что разделение на демократов и республиканцев потеряло всяческий смысл? Я недавно узнал о том, что за двадцатый век партийное распределение по штатам поменялось более чем на восемьдесят процентов, то есть четыре пятых населения страны в корне изменили политические предпочтения. И программы тоже сблизились – и предпоследний президент, и последний использовали центристскую программу. Сейчас речь идет только о том, есть ли у тебя достаточно мужества открыть глаза и осмотреться, или ты предпочитаешь жить в темноте.
– В темноте уютнее.
– Да, но дело не в этом. В университете я был леваком, даже Троцкого почитывал. Сейчас я остаюсь левым, но уже не леваком. И с удивлением вижу, что и левые и правые говорят об одном и том же, только разными словами. Разве не забавно?
Я улыбнулся.
– Забавно? – испытующе посмотрел на меня Пикеринг.
– Мне только что вспомнилось определение неоконсерватора. Сказать?
– Давайте.
– Неоконсерватор – это либерал, которого реальность схватила за глотку. Вы уверены, что находитесь по ту сторону баррикад?
– Уверен. Просто мы трезво смотрим на вещи и понимаем, где друзья, а где враги.
– И где же находятся ваши враги?
– За океаном. Но не там, где мы их привыкли искать. Наши враги – на небольшом острове, который вообразил, что в его власти руководить всем миром.
– Интересно…
Вернулся майор Тигер, следом шел официант. Заказали table d’hote[54], потому что времени сидеть и ждать не было.
– Мистер Воронцов хотел бы узнать причины нашего интереса к мистеру Михельсону, – негромко сказал Тигер, обращаясь к Пикерингу.
– Разумно… – Пикеринг утвердительно кивнул головой, – я бы тоже задал подобный вопрос. Интерес наш заключается в том, что мы подозреваем его в прямой причастности к контрабандным поставкам запрещенных технологий и материалов, в том числе ядерных, в третьи страны. Он финансирует и организовывает нелегальные сделки, обслуживая их прежде всего с финансовой и юридической точек зрения. Мы так полагаем, что он имеет прямое касательство к факту ввоза в нашу страну известных вам изделий.
Я недоуменно посмотрел на Пикеринга.
– То есть… вы знаете об этом?
– Да, знаем. А вы считаете, что североамериканское посольство в Тегеране ни черта не делало?
– Тогда почему же вы не предотвратили это?
– По нескольким причинам. Они очень хитро поступили – использовали канал, который в свое время использовали мы сами. Например, для определенных поставок во Францию, в обход международных договоренностей[55]. Мы не можем официально вести расследование, потому что всплывут на поверхность и наши прежние дела.
– А неофициально?
– А неофициально, господин Воронцов, задать господину Михельсону парочку вопросов помешали вы. Вы знаете, где сейчас Михельсон?
– Нет.
– На Кайманах.
Так и есть… Каймановы острова. Офшор, рай для всяких дельцов, банков больше, чем в Швейцарии. Британская территория.
– Так что вы нам здорово помешали, очень здорово помешали…
Извиняться было глупо…
– Господин Пикеринг, я приведу вам строку из Библии: «Путь же беззаконных, как тьма, они не знают, обо что споткнутся». Подходит к нашей ситуации, не правда ли? Я слушаю.
– Михельсон был финансовым центром, они решили использовать его, чтобы дополнительно подставить нас. Те, кто этим занимался до нас, ничего не имели против этого. Часть североамериканцев искренне считают британцев друзьями только потому, что мы говорим на одном языке. Известному вам лицу, ныне покойному, был нужен обогащенный уран, он добывался в Афганистане, но просто так украсть его было невозможно. В конце концов, это частное предприятие, там есть учет и контроль, и за свой товар они в любом случае хотели получить деньги. Тем более – если этот товар шел в виде желтого кека[56], а не таблеток окиси-закиси урана. Михельсон создал несколько компаний, одну в Швейцарии, три на Британских Виргинских островах, одну на Кайманах, опять-таки британских. Желтый кек закупался на несуществующий обогатительный комплекс в САСШ, на самом же деле он оказывался в Иране. Финансировал Михельсон, в его руках содержалось такое количество денежных потоков, грязных, чистых, что найти финансирование для любого, самого грязного предприятия ему не составляло никакого труда. Мы знали о том, что под прикрытием Атомстройэкспорта работает комплекс по обогащению урана до оружейного качества. У них не было возможности получить плутоний, но уран они обогащали. Кстати, если вы по-прежнему хотите найти вашу супругу, поищите ее как раз там, где находится город под названием Екатеринбург-1000…
– Спасибо, учту.
– Это разумный совет. Слишком часто мы сталкивались с ней, чтобы это было простым совпадением. Потом, когда произошли взрывы в Бендер-Аббасе, мы поняли, что лошадь понесла, и попытались перехватить вожжи. Теперь мы отчетливо понимаем, что британская разведка играет против нас, и ищем контактов с вами, чтобы получить дополнительную информацию.
– Пытать Михельсона было не самым лучшим решением.
– Предложите другое.
– Вам неизвестно, кто представляет здесь британские интересы? Спросите с этих людей, да пожестче.
– Они неприкасаемы.
– Тогда чем я могу вам помочь?
– Информацией, – Пикеринг испытующе смотрел на меня, – я уверен, что вы сказали не все, что знаете.
– Если это даже и так: пока у вас в стране есть неприкасаемые – это не поможет.
– Не умничайте, господин Воронцов! Как будто в вашей стране не так?!
– Не так. У нас есть грань, ступить за которую нельзя. Можно воровать, это преступление, если найдут – накажут. Но нельзя предавать – повесят. Что же касается информации – увы, все, что я знал, я сказал.
– Вы уверены?
– Черт возьми, да! Пошевелите немного мозгами, Пикеринг! Если бы у нас были концы, стал бы я обращаться к вам?! Мы просто тихо перехватили бы груз, подмели за собой, и все. Не находите? Вместо этого я рискую жизнью, обращаясь к вам!
Пикеринг какое-то время молча думал.
– Это плохо… – наконец сказал он, – очень плохо.
Судя по тону – поверил.
– Еще бы не плохо! Но мы еще можем кое-что сделать. Обычная полицейская работа, вдумчивая и внимательная – она должна дать результат. Условие только одно – чтобы никто нам не мешал.
28 августа 2002 года
Пустыня Дашт-и-Кевир
Севернее Джандата
Все происходящее им порядком надоело. Казалось, что их бросили здесь, в этой гребаной соляной пустыне, где днем можно умереть от жары, а ночью без свитера околеваешь от холода…
Они сидели здесь почти три недели и все это время маялись от безделья. Несколько раз им сбрасывали с самолетов припасы – все ночью. Кроме припасов, сбросили и немного дополнительного снаряжения и вооружения. От нечего делать они пристреляли бесшумное оружие и ходили на охоту. Офицеры определили, где может быть вода, выкопали колодец, и теперь самостоятельно добывали воду. Получалось около десяти литров в день – не так много, но не так уж и мало. Сначала ее пропускали через самодельный фильтр, потом выпаривали в специальной самодельной установке, сделанной из полиэтиленовой пленки. Хоть с водой проблем особых и не возникало, но все равно было приятно знать, что если самолет не прилетит, какое-то количество воды у них все же будет.