— Неужто опять проголодался? — подивился подошедший понаблюдать за процессом Касец, смял мякиш и, обмакнув его в молоко, поднес к мордочке малыша.
Котенок ткнулся в угощение носом, пожамкал его пару мгновений, а затем повалился на бок, свернулся клубком и продемонстрировал явное желание поспать, чтобы больше всякие там к нему с мытьем не лезли.
Я накрыл его краешками тряпицы, на которой он лежал, и вздохнул.
— Ну вот, теперь и нам поесть не грешно.
— А все готово, ваше высочество, — отрапортовал первый десятник. — Для вас и князей солдатами уже накрыт дастархан, извольте откушать.
— Откушать — это можно. Коли царь сыт, так и подданным легче, — ответил я, поднимаясь.
Кот продрых до самого утра и даже не пошевелился, по-моему. Перед тем как отправляться в дальнейшую дорогу, я вновь напихал в него размоченного хлеба и разжеванный до состояния кашицы кусочек мясца, усадил в сплетенный за вечер Тумилом квадратный туесок и засунул за пазуху.
— Твое высочество будет ему кошку-мачеху искать? — поинтересовался парень. — Мне на постоялых дворах про недавно окотившуюся спрашивать?
— Да нет, себе оставлю, пожалуй, — ответил я. — Кот-то красивый. Будет у меня на ногах сидеть, когда вырастет, больные коленки мои греть. Но про кошку поспрошай, а то я его боюсь до заворота кишок закормить, да и ее молоко котенку будет полезнее козьего или коровьего.
— А как его назовешь? — полюбопытствовал Тумил.
— Князь Мышкин, — усмехнулся я.
— О да, такой князь будет вернейшим из твоих вассалов, — расхохотался парень.
На «обеденном» постоялом дворе кормящих да даже и беременных кошек, правда, не нашлось, так что с котенком опять пришлось повозиться, зато понаблюдать за процессом кормления собрались все оказавшиеся в трактире. Мышкин на дрожащих полусогнутых лапках стоял на столешнице и, задрав голову, ел с рук, потешно тряся при этом торчащим хвостиком, а народ глядел и умилялся.
К вечеру же наш отряд достиг Баратура, и прямо от городских ворот мы проехали к замку (именно замку, а не дворцу) князя Лексика. Не то чтобы я был в восторге от перспективы визита, но если бы князья не попросили гостеприимства у господина этой земли, то воспринято такое было бы как оскорбление.
Правящая княгиня-теща, невысокая, сухонькая, полуседая и морщинистая, много если на два местных года меня моложе, но некогда явно блиставшая красотой, всяческим там церемониалом, в отличие от наместника Запоолья, не заморачивалась и встречала нас во дворе.
— Боги благие и те, что не очень, вы гляньте-ка, кого к нам занесло, — задорно поприветствовала она нас. — Князь Арцуд и князь Шедад собственными персонами! И зять ваш с вами тоже! Ну слезайте, слезайте-ка со своих коней, дайте я вас обниму и рассмотрю поближе — поди, уже скоро год, как не видались.
— Привет тебе, достойная Шока. — Князь Хатикани спрыгнул с седла как молоденький. — Я тоже рад тебя видеть в добром здравии. Дашь ли ты приют нам и людям, что едут с нами?
— Иди сюда, старый греховодник, и не задавай дурацких вопросов! — Шока Юльчанская обняла его, а затем отстранилась чуть и оглядела. — Ох и раскабанел! Почти вдвое пуще прежнего. Благодари небеса за то, что я в свое время отвергла твои ухаживания, а то ты бы у меня сейчас как тростиночка был стройный.
Она потрепала Шедада по щеке и обернулась к князю Софенине.
— Ну вы гляньте, и этот пузо наел! — всплеснула княгиня руками. — Посадить бы вас обоих на хлеб да воду! Ну полно, не хмурься, иди сюда, тебя я обниму тоже.
— Ты совершенно невозможна, — улыбнулся Арцуд. — Как и всегда, впрочем.
— Они что, оба за ней волочились раньше? — негромко спросил я князя Тимариани.
— Причем одновременно, — ответил он.
— А ты чего в стороне стоишь да с кем-то шепчешься, князь Зулик? — спросила теща Лексика Баратиани.
— Позволь тебе представить, о достойнейшая, известного своей святостью брата Прашнартру из обители Святого Солнца, — ответил ей дважды зять.
— Да вижу я уже, чей это брат, — усмехнулась Шока, глядя прямо мне в глаза, а затем отвесила поясной поклон. — Ну, здравствуй, царевич Лисапет. Давненько не видались.
Слуги, устроившие во дворе показательную суету с борьбой за высокое звание замка высокой культуры и быта обслуживания гостей, моментально замерли, прекратили даже видимость телодвижений и с любопытством уставились на меня, а потом тоже начали поясные поклоны отвешивать. Хорошо еще, что тут в ноги по любому поводу бросаться не принято.
М-да. Спалила, дура-баба.
Хотя, думается, то, что я все же отбыл из монастыря в блистательную столицу, давно уже секрет Полишинеля. Да и в то, что Хурам с Большой Горы сохранил мой визит в секрете, надежды мало — он высокопоставленный чиновник, у него есть свои интересы. И связи, скрепленные взаимными обязательствами, тоже наверняка имеются. Тайной пока является письмо от военного крыла Совета князей (и то не факт), ну так я про него болтать и не собираюсь.
— Здравствуй, почтенная княгиня, — ответил я. — Не припомню, правда, чтобы мы были знакомы.
— Ну еще бы, — усмехнулась Шока. — Конечно, не помнишь. Ты уже юношей был, когда удалился в монастырь с концами. А я тогда в услужении у твоей матушки состояла, совсем соплюха, еще от Сердца не кровила, куда уж тебе было на меня смотреть да запоминать.
— Ты мне тут апокрифы не проповедуй. — Я погрозил княгине пальцем. — Церковь их не одобряет, а я лицо духовное.
Среди многочисленных и разнообразных писаний о деяниях Троих Святых есть и такой малоизвестный свиток, как «Слово Нургиты Благословенной», где утверждается, что Святое Сердце был не братом Солнца, а сестрой, чем привязка менструального цикла к фазам розовой луны и объясняется.
— Ну простите, ваше святейшее высочество, это я от женского недомыслия. Волос долог — ум короток, так ведь вроде в народе говорят?
Ехидная, однако, старушенция. Не попади братниными стараниями Лисапет в обитель да (свят-свят-свят!) женись на ней, никому бы мало не показалось. Каген, похоже, страну от потенциальной катастрофы спас.
— От длины волос ум не зависит. — Я перекинул свою косу через плечо. — Ты, почтенная, так нас во дворе держать и станешь?
В общем, через пару часиков, вымытый в бане, отдохнувший и расслабленный, я заселился в спешно подготовленные роскошные апартаменты. Зачем мне столько комнат одному, этого я, положим, не понимаю — статус демонстрировать разве что, — зато мягкие перины и разные там подушечки на креслах очень даже одобряю.
За то время что я мылся с замковой кухни ко мне успели перебазировать и корзину с недавно окотившейся кошкой — надо было видеть глаза хозяйки, когда я изложил такую просьбу.
Князя Мышкина, перед тем как идти с князьями на водные процедуры, я подселил к мохнатому выводку лично — фиг ее знает, эту кошку, не задушит ли чужого. Нет, не пыталась — у этих животных вообще материнский инстинкт сильно развит, — хотя и удивилась «подарочку», конечно, но титьку предоставила безропотно и начала вылизывать. Так что мы с котом оба теперь чистые, белые и нарядные. Ну, во всяком случае, я точно нарядный — сподобился переодеться в «штатское», то, что князья с собой еще в монастырь приперли, а дорожную и парадную сутаны в стирку сдал. А Мышкин — белый, как ему и положено, и снова мокрый. Спит, сытый да счастливый, покуда я перед зеркалом из полированной бронзы прихорашиваюсь.
А ничего так, надо признаться, сохранился Лисапет. Подтянутый, поджарый, даже морщины слегка разгладились — от хорошего питания, не иначе. Морда породистая, и одежка ему эта очень даже идет.
Единственное, что кинжал на пояс я не стал вешать. Дедушка старенький, безобидный, и все это должны увидать.
— Всем ли ты доволен, царевич? — Все же беспардонная баба эта княгиня, вломилась без стука и приглашения. — Все ли хорошо?
— Благодарю, достойная Шока. Гостеприимство твое выше всяких похвал, — ответил я.
Ну и чего приперлась? Иди обещанный пир в честь дорогих гостей подготавливай.
Верховная теща Баратиана прошествовала к креслу, уселась грациозно, подперла щеку кулаком, облокотившись на столик с кошачьей корзинкой, и вздохнула.
— Ох и постарел же ты, батюшка. А какой был красавец в молодости! Я, дуреха, когда ты не вернулся с богомолья, повыплакала себе все глаза.
Ну здрасте-пожалуйста, эта престарелая красотка третьей свежести мне в чувствах признаться решила, что ли? И как реагировать на такое вот?
— Ну ты еще скажи, что все эти годы моего возвращения ждала, княгиня.
— Да нет, какое там, — захихикала та. — У меня благополучно сложилось все. И замуж вышла за любимого человека, и дочку, ту, что родила мужу, когда и неприлично это уже вроде, хорошо пристроила. Сын вот только наш с Эулом до этого не дожил, погиб на войне…
Она вздохнула тяжко, застарелая печаль тенью скользнула по ее лицу, но уже через секунду Юльчанская взяла себя в руки.
— А ты, я гляжу, несмотря на монашество, тоже наследником обзавелся?
— Котом, что ли? — затупил я.
Нет, ну про коня в Римском сенате я слыхал, а вот чтобы коты государственные должности занимали… В США разве что — есть у них четверолапые мэры.
— Ну и котом — тоже. — Она снова захихикала. — Скажешь, что тот паренек со спатычем, который у тебя за спиной ошивался и зыркал по сторонам, за рукоять ножа держась, не твой?
Булатный спатыч Тумил с призовых денег честь по чести выкупил и таскал его теперь на бедре — ну совсем как взрослый. Блистательные, что характерно, к этому оружию относились не как к переросшей зубочистке, а со всем уважением — у них оно, оказывается, прекрасно известно под названием «дырявец» и считается панацеей против врагов в кольчугах, а не панцирях.
— Нет, не мой. Тумил, сын Камила из Старой Башни. Это уже почти в Самватине, я там и не бывал никогда. Послушник это мой. Был. Теперь вот стремянный. Хотя подозреваю, что он себя считает еще и телохранителем.
— Можно понять, коли так, — кивнула Шока. — Случись с тобой чего, у него все радужные перспективы пойдут прахом. Да, а я-то, дура старая, уже отравить его хотела…
Ну ничего себе, какая милая непосредственность!
— А, собственно, зачем? — осторожно поинтересовался я.
— Ну сам подумай, — вздохнула княгиня Юльчанская. — Вот прибудешь ты в Аарту, станешь царем… Неужто ты трон завешаешь законному сыну Тыкави, а не своему бастарду?
— Сложный вопрос, — честно ответил я. — И от того, сколько я еще протяну, зависит, и от того, насколько прочно буду сидеть на троне, да и от личности моего гипотетического отпрыска — тоже. А тебе-то, княгиня, что с того?
— А то, что мой малахольный зятек в жизни незаконнорожденного не поддержит, — вздохнула она. — Сына я уже похоронила, мужа — тоже, так хочется, чтобы хоть внуки пожили подольше. А случись после твоей кончины — живи ты тысячу лет, царевич! — замятня…
— Этого лучше не надо, — кивнул я. — И так стоим на грани, а тут еще у соседей не пойми что творится. Нет, усобица Ашшории в ближайшие четверть века строго противопоказана.
— Да-а-а… — протянула всебаратианская теща. — Меняются люди с годами. Не все, конечно, — иные как в младости были коровьей лепешкой, так и до старости ей остаются, только подсохшей. Не увидела бы я, что ты котенка слепого выкармливаешь, так и в то, что паренька просто так решил облагодетельствовать, не поверила бы. Ты стал мудр, а в юности, помню, был редкий засранец. Монастырская жизнь сделала тебя…
— Мудрой коровьей лепешкой, — фыркнул я. — Откровенность твою, разумеется, я оценил. Но лучше б ты, конечно, промолчала.
— Лучше? — грустно улыбнулась она и пожала плечами. — Может, и лучше. Только стара я уже, мне-то твоих милостей не надо, а Лексик, появись ты только в Аарте, и так тебе сразу присягнет со всей своей дружиной.
— И ты решила выяснить, стоит ли меня из замка вообще живым выпускать? — Я откинулся на спинку кресла и с интересом поглядел на Шоку. — Пока зятек не встал на сторону… — Я пощелкал пальцами, подбирая слова. — На сторону царя, который и сам дерьмо, и после смерти всем захочет подгадить?
— Да уж, умеешь ты сказать, царевич. — Княгиня аж затряслась от смеха. — Но точно сформулировал, этого не отнять.
Мышкин перевернулся на спину, потянулся сладко, почмокал губами и снова заснул. Кошка приподняла голову и зорко огляделась — не грозит ли кто ее потомству и этому нахлебнику.
— Ты ведь когда пришла, знала уже, что Тумил не мой ребенок, — укоризненно произнес я.
— Ну, знаешь ли, лишнее подтверждение от предполагаемого родителя никогда не помешает, — всплеснула руками она. — Остальные-то могут и не ведать точно.
— А не опасаешься, что я обиду затаю или там злобу, отомстить пожелаю?
— Эх, царевич, — вздохнула она. — Уж поверь мне, в Аарте тебе быстро не до мнимых врагов станет — с реальными бы разбираться поспевать.
И ведь фиг поспоришь. Особенно если учесть, что преданных лично мне людей имеется аж одна штука. Это Арцуда с Шедадом мне было легко в монастыре пугать — князья-генералы совсем не отказались бы увеличить свои владения за счет «заговорщиков», а себе-то врать зачем? Один я, как перст, и Шока не столько даже как столбовая дворянка, а, скорее, как любящая мать и бабка кровно заинтересована в моем мирном и спокойном правлении с последующим беспроблемным процессом передачи власти наследнику — совпадают наши цели, выходит. Зачем такого союзника отталкивать?
Ну да — баба она, конечно, вздорная, так и я, мягко говоря, не подарок, а Баратиан в паре форсированных маршей от столицы — гонец за сутки может добраться, если заводных заранее подготовить. Это может оказаться полезно.
Хотя лучше бы не пригодилось, конечно.
— Ты уж на меня не гневайся, — вздохнула княгиня и погладила кошку, успокаивая. — Зять из столицы каждодневно письма шлет, да и свои шпионы есть… Поспешать тебе надо. Главный министр уже объявил, что ты выехал в Аарту из монастыря…
— Давно?
— Два дня назад. В столице разброд и шатания. — Она пристально поглядела на меня. — Князь Дамуриани тебе что, какие-то условия выставлял?
— С чего решила так? — поинтересовался я.
— Ждет уж с очень большой радостью. — Она издала сухонький смешок. — Как родного. Да и слухи по Аарте разные ходят…
— С радостью, говоришь? — Я ухмыльнулся. — Это хорошо. Уж я его порадую…
Шока Юльчанская кивнула с пониманием — у каждого, мол, свои секреты.
— Ладно, чего мы сидим-то? — Она хлопнула ладонями по коленям и поднялась. — К пиру все уже готово. Пойдем, что ли, ваше высочество? Тряхнем стариной?
— Тумилу только не говори, что… Ну, ты поняла. Это я осознаю, что половина князей спит и видит, как бы передавить всю нашу династию и поделить царские земли, а вот он и обидеться может.
— Я еще не совсем выжила из ума, — фыркнула княгиня, потом помолчала и добавила: — А может, и совсем, поди знай…
— Кошку покормить надо, — произнес я, глянув на корзину.
— Надо, — согласилась Шока.
— Ну, вот зятю отпишись, и покормим. — Я галантно предложил даме руку.
И чем я тебя, киса моя, буду «кормить», лучше подумать заранее.
Традиция проведения пиров в разных странах разная. Парсудцы (которых другие народы чаще называют парсюками) не мыслят их без участия танцовщиц в полупрозрачных одеждах с последующим развратом, асины ведут беседы о философии, политике и поэзии, возлежа на ложах, и разврат устраивают без всяких танцулек, прямо на месте, не отрываясь от вина и разговоров, инитарцы устраивают состязания бродячих певцов да танцы с фуршетом, а мирельцы жрут и пьют в три горла, едва не до потери пульса, слушая заунывное хоровое пение. Все, в общем, веселятся по-своему.
Пиры в Ашшории же напоминают больше всего то же действо в замках средневековой Европы: за центральным столом сидят хозяева с домочадцами, почетные гости и особо доверенные лица, за столами пониже располагаются витязи, а уж челядь (кто не занят в обслуживании банкета) довольствуется малым у самого входа. Где-то в уголке с голодными глазами в это время играет оркестр, а вот трубадуры и менестрели всякие, напротив, на столь ответственные мероприятия обыкновенно не допускаются, поскольку их уделом считается исполнение песенок в трактирах и кабаках. На пиру же музицирование и пение является прерогативой аристократии и их же святым долгом, а мастерство в этом деле почитается не ниже воинской удали.
Присутствующим подпевать, правда, не возбраняется, но так, чтобы исполнителя не заглушать. Но с песен, конечно, не начинают. Сначала поднимают несколько заздравных кубков или рогов (уж кто какие сервизы предпочитает), причем произносимые тосты далеко превосходят витиеватостью те, что про маленькую, но очень гордую птичку, взлетевшую високо-високо.
Но это, что называется, первый акт Марлезонского балета, для затравки. Потом все переходит к обычной пьянке, а вот с дракой или без, зависит уже от контингента.
Так и мы — сначала Шока Юльчанская подняла тост за дорогих гостей, которые почтили своим визитом, да умножатся их рода и богатство, да пребудет над ними благодать всех, кого только можно, бла-бла-бла. Затем наступила моя, как старшего по званию, очередь толкать такую же пустопорожнюю ответку про гостеприимство сих стен, родовитость да хлебосольство хозяев, чьи славные предки не раз… И да пребудет с тобой Сила, Люк, короче.
Потом князья — в порядке старшинства по возрасту, первый десятник и княгинины советники… Затянулось часа на два, причем сидящим за столами попроще слушать весь этот бред вполуха и при этом не только жрать, но и прихлебывать вино не возбранялось, а вот «хозяева жизни», даже настолько отвыкшие от алкоголя, как я, поднабраться не могли никак.