Кузен королевы Генри Кэрн, лорд Хандстон, умер в 1596 году. Он был сыном Мэри Болейн, тетки королевы, и, как подозревали, Генриха VIII14, потому что Мэри Болейн побывала в постели короля задолго до того, как ее сестра Анна вернулась домой из Франции, чтобы покорить сердце Генриха Тюдора. Елизавета очень нежно относилась к Генри, несмотря на все слухи о нем, а лорд Хандстон был неизменно предан королеве.
Однако последовала еще одна смерть, которая по-прежнему вызывала слезы на ее глазах. Уильям Сесил, лорд Берли15 скончался 4 августа 1598 года. Сесил был ее любимым другом, ее на диво умным министром иностранных дел, который работал с ней с самого начала, и который всегда ставил на первое место интересы королевы. Однако лорд Берли оставил королеве самое драгоценное наследство — своего еще более умного второго сына, сэра Роберта Сесила.
Роберт Сесил был маленьким горбуном. Ему отчаянно не повезло с внешностью, однако он был достойным наследником своего отца и Френсиса Уэлсингема. Хотя Роберт Сесил впервые был выдвинут в парламент, когда ему было только восемнадцать, и быстро возвысился в правительстве королевы благодаря не только семейным связям, но и своим выдающимся способностям, он чувствовал себя, как дома, в веселом мире театра. Его часто видели в театре «Глобус» на представлениях пьес Уильяма Шекспира и Кристофера Марло16. Сесил был человеком, который любил азартные игры с высокими ставками и аристократическое общество, к которому он принадлежал. Королева звала его Пигмеем — прозвище, которое он ненавидел, но никто, кроме Елизаветы не осмеливался пользоваться им в его присутствии.
Скачет вприпрыжку маленький Сесил.
Корона и двор — все в его власти…
— распевали авторы баллад на улицах Лондона. Уродливая внешность Роберта Сесила делала его весьма непопулярным среди простого народа, которому нравилось иметь в любимцах людей высоких, красивых и галантных, как граф Эссекс. Тем не менее он без усилий заставлял забыть о своей внешности тех, у кого было время поближе узнать его, потому что был умен и любезен. Как и его отец, сэр Роберт был, безусловно, предан королеве и Англии. И если его хоть капельку волновало, что о нем думают другие, он не показывал этого.
По мере того как королева старела, Роберт Сесил видел свой прямой долг в том, чтобы проследить за безболезненной передачей власти от одного монарха к другому, так, чтобы Елизавета Тюдор не поняла, чем он занимается.
Именно в такой двор, двор выжидающий, двор, за внешним спокойствием которого скрывались непрекращающиеся интрига и страстное желание разделаться с прошлым и приблизиться к будущему, попала овдовевшая леди Бэрроуз, наивно ищущая свое счастье.
До Лондона они доехали без происшествий и сразу отправились в Гринвуд-Хаус, который принадлежал матери Патрика и был местом, где семья останавливалась, приезжая в город. Дом окружали луга, раскинувшиеся вдоль берега Темзы. Они хотели отдохнуть один день, прежде чем Валентина отправится исполнять свои новые обязанности.
Резиденция королевы — Уайтхолл, как и ее любимый Гринвич, располагался на берегах Темзы. Когда-то Уайтхолл был известен под названием Йорк-Плейс. Томас Вулзи17, прозванный своими современниками «самым гордым из всех когда-либо живших прелатов», после того как Генрих VIII сделал его архиепископом Йоркским, занял двухэтажный дом и расстроил его до величественного дворца. В конце 1529 года Вулзи в попытке сохранить убывающую благосклонность к нему короля подарил Генриху Йорк-Плейс, который король переименовал в Уайтхолл.
Генрих Тюдор приобрел земли вокруг Уайтхолла и построил обширный дворец на площади в двадцать четыре акра. Там были арены для петушиных боев, арена для турниров, теннисные корты, помещение, где аристократы играли в кожаный мяч, аллея для игры в кегли, сады и несколько других зданий для развлечений и спорта. К несчастью, территория дворца была разделена большой улицей, идущей от Вестминстера к Чаринг-Кросс. Улицу нельзя было закрыть, и, хотя основные сооружения дворца тянулись вдоль реки, чтобы попасть в другую его половину, нужно было пересечь улицу.
Патрик Бурк хотел повести свою кузину в театр в первый же день ее пребывания в Лондоне, но Валентина отклонила это предложение, сославшись на утомительность поездки.
— Возможно, ты права, кузина, — согласился лорд Бурк. — Лучше отдохнуть, пока можно, потому что старая Бесс будет свирепо гонять тебя. Как новенькой, тебе будут давать самые неприятные поручения. Однако прими мой совет и не позволяй фрейлинам командовать тобой, потому что ты выше их по положению.
Королевский двор включал огромное количество людей, среди них было шесть незамужних фрейлин и шесть замужних женщин или вдов, которые были придворными дамами ее величества. В их обязанности входило развлекать королеву и держать ее в курсе происходящего, успокаивать ее, играть с ней в карты, льстить ей и тешить ее. Женщины королевы знали Елизавету Тюдор лучше, чем кто бы то ни было, хотя некоторым из них хотелось бы отказаться от этой сомнительной чести.
— Я буду жить во дворце? — осведомилась Валентина у своего все знающего кузена.
— Они найдут какое-нибудь жилье для тебя, в этом я уверен, но не ожидай ничего пышного. Вал. Ты должна помнить, что ты самая младшая из королевских фрейлин и получила свое назначение только благодаря случаю и исключительно большой удаче. Ты займешь место среди высокопоставленных дам, сверстниц королевы, они знают ее долгие годы: леди Дадли, вдовствующая графиня, графиня Варвик, леди Скруп, леди Хауард, графиня Ноттингем, которая достала тебе это место по просьбе Виллоу. Тебе очень повезло, кузина.
Ее раздражало то, о чем он говорил, но все же Патрик бывал при дворе еще с тех пор, когда был ребенком. Ему было видней, поэтому Валентина поборола свою гордость и спросила его:
— Что еще вы можете рассказать мне, Пачрик?
— Гринвуд будет твоим домом, как и для всех нас, за исключением Робина, у которого есть свой большой городской дом по соседству. Держи большинство своих вещей здесь, чтобы их не украли.
— Украли? — Валентина была потрясена.
— Дела при дворе сейчас обстоят не так, как прежде, — был его ответ. — Бери с собой только смену одежды и держи драгоценности при себе, иначе ты рискуешь потерять их. Нен не может весь день сторожить твои вещи. Здесь они будут в безопасности. Когда королева будет выезжать куда-нибудь, тебе придется брать с собой больше туалетов в зависимости от того, как далеко от Лондона она удаляется.
— Она стара, чтобы много путешествовать, — вставила леди Бэрроуз.
Патрик взорвался от смеха.
— Тебе лучше не упоминать о возрасте, особенно о королевском, если хочешь сохранить свое место, кузина. Бесс, может быть, и стара, но возраст ничуть не тяготит ее. Она каждый день гуляет, даже ездит верхом и утомляет своих фрейлин, которые еще моложе, чем ты. Вал. Тебе придется потрудиться, чтобы не отстать от нее! Единственное, что может остановить ее, — это смерть. А королева еще не готова сдаться смерти, что бы там ни болтали по этому поводу.
На следующее утро лорд Бурк на семейной яхте отвез свою кузину в Уайтхолл. Причаливая к лестнице около дворца, они увидели наверху Виллоу, нетерпеливо махавшую им рукой.
— Торопитесь! Торопитесь! — кричала она, когда они поднимались по лестнице.
— Я уверен, что мы не опоздали, — сказал Патрик сестре.
— Вы не опоздали, но мне нужно время осмотреть платье Валентины и рассказать ей самые свежие сплетни. Понимаешь ли ты, Патрик, что никто в нашей семье, кроме графини Линмут, не служил королеве в качестве придворной дамы? О, мы все были фрейлинами, но придворной дамой…
— Великий Боже, Виллоу! Если ты считаешь это место таким заманчивым, почему бы тебе самой не занять его? — спросил Патрик.
— Стать придворной дамой? Ты с ума сошел? У меня есть семья, которая для меня важна, брат. Бедный Джеймс не может прожить без меня, и неужели ты забыл о моих крошках? Вы, холостяки, все одинаковы! Никакого уважения к обязанностям женщины. — Виллоу вздохнула, поправив выбившуюся прядь темных волос.
Она привела их в маленькую приемную и, не обращая внимания на своего младшего брата, обратилась к Валентине:
— Ну, кузина, дай-ка мне посмотреть на тебя. Валентина осторожно сняла подбитый мехом темно-серый плащ и передала его Патрику. На ней было черное бархатное платье с юбкой колоколом, которая расходилась спереди и открывала черную парчовую нижнюю юбку с цветами, вышитыми золотой нитью и украшенными жемчугом и блестящими черными бусинками. Пышные рукава ее платья были украшены черными шелковыми лентами, каждая из которых была обшита маленькими жемчужинами. Манжеты были обшиты кружевными рюшами. Вырез платья был необычайно низок, что заставило Патрика задержать дыхание, потому что грудь у его кузины была замечательной.
— Разве вырез должен быть таким глубоким? — резко спросил он.
— Большинство женщин сейчас открывают практически всю грудь целиком, — возразила Виллоу. — Вырез Валентины как раз соответствует моде. Кроме того, у нее прекрасная грудь. Не будь таким старомодным, Патрик. — Виллоу продолжала рассматривать кузину, потом с удовлетворением кивнула.
Фижмы придавали юбкам Валентины необходимую жесткость линий. Лиф ее платья подчеркивал осиную талию и заканчивался спереди опущенным вниз мысом. Лиф был так же изысканно украшен, как и нижняя юбка. Талию обвивала изящная золотая цепочка, с которой свисали футляр для иголок, маленькие золотые часы и футлярчик для ароматического шарика.
Нен уложила волосы хозяйки в простую, но элегантную прическу, которой оказывали предпочтение женщины в семье Валентины. Волосы разделили пробором посредине, собрали в узел на затылке и украсили нитками жемчуга — узором, который повторялся в остальных украшениях Валентины. На каждом пальце красовалось по кольцу; на хрупкой шее мерцало ожерелье из жемчуга и черных блестящих бусин, в ушах длинные серьги с большими, причудливой формы жемчужинами.
Леди Бэрроуз являла картину состоятельной и почтенной вдовы.
— Ты само совершенство, — сказала Виллоу. — Твое платье свидетельствует о твоем хорошем воспитании, но тем не менее оно не затмит одеяния королевы.
— Твоя мать сказала мне, что это единственная вещь, которую я никогда не должна делать, — ответила Валентина.
— Жаль, что мать не усвоила этот урок раньше, — едко заметила Виллоу.
— Наша мать просто нашла причину поссориться с королевой, — сказал Патрик, защищая Скай. — Господи, Виллоу, ты разговариваешь прямо как англичанка!
— Я и есть англичанка, — раздраженно ответила Виллоу.
— Твоя мать ирландка, а твой отец испанец, — возразил он.
— Я родилась в Англии, в Рен-Корте, братец, — напомнила Виллоу. — Я всю свою жизнь прожила в Англии. Мой муж англичанин. Мои дети англичане, и я, будь ты проклят, тоже англичанка! Что касается тебя, Патрик Бурк, ты сам настоящий англичанин, несмотря на то что твой отец был ирландцем. Ты жил в этой стране с детства, и тебе принадлежат английские земли. Я не заметила, чтобы тебе очень хотелось присоединиться к графу Тироны и его повстанцам. Для этого ты слишком благополучный английский милорд!
— Будь ты проклята, Виллоу! Я почти решил…
— Хватит! — крикнула Валентина, вставая между сцепившимися сводным братом и сестрой. — Я не допущу, чтобы вы ссорились! Какое имеет значение, англичане мы или ирландцы? Мы одна семья и только это важно. — Она обратилась к лорду Бурку. — Теперь помолчите, кузен. Не говорите больше ни одного слова. — Она снова повернулась к Виллоу:
— Проводи меня, пожалуйста, к королеве. Не годится опаздывать на нашу первую встречу. Я не могу позволить, чтобы ее величество плохо думала обо мне.
— У девчонки ума больше, чем у любого из нас, — пробормотал Патрик.
Виллоу не обратила на него никакого внимания.
— Пойдем, кузина Валентина, — сказала она. — Я уверена, что у лорда Бурка найдутся другие дела. — И, даже не посмотрев на младшего брата, она повела леди Бэрроуз в апартаменты королевы.
Их встретили любопытные взгляды фрейлин, окружавших королеву. Молодые женщины считали невыносимо скучной свою жизнь при дворе, которая оживлялась лишь свиданиями с джентльменами. В течение последних нескольких лет эти молодые девушки из хороших семей, которые были выбраны для службы при дворе Елизаветы Тюдор, являлись причинами нескольких скандалов. Менее чем два года назад красивая, маленькая Элизабет Вернон оказалась беременной от графа Саутгемптона. Королева была взбешена поведением своей тезки, хотя позднее граф женился на девушке. И сейчас, именно в день прибытия Валентины, среди фрейлин готов был разразиться новый скандал.
Леди Дадли, вдовствующая графиня Варвик, поспешила навстречу со словами:
— Слава Богу, что вы пришли, леди Эдварде! Королева неистовствует! Мэри Фиттон беременна! — Она перевела взгляд на Валентину. — Это ваша кузина?
— Да, мадам. Это старшая дочь моего дяди, Валентина, леди Бэрроуз, вдова. — Она умирала от желания расспросить о вновь разразившемся скандале, но леди Дадли уже вела их в личные апартаменты королевы.
Служанка открыла дверь и впустила их, и они сразу услышали высокий, пронзительный голос:
— Ничего не говорите мне, кроме имени виновного, хотя как будто я не знаю, кто он! Это Уилл Герберт, верно, — королева впилась взглядом в рыдающую девушку, стоящую перед ней на коленях, и Валентина получила возможность первый раз рассмотреть Елизавету Тюдор, которую гораздо больше интересовала Мэри Фиттон, чем ее гости.
Вид королевы представлял собой поразительное сочетание контрастов. Тело ее сохранило стройность, движения — грациозность и порывистость, прекрасные руки были необычайно изящны. Но вытянутое, худое лицо было старым. Ее красивые, темно-серые глаза на самом деле казались черными и были по-прежнему блестящими и живыми, однако они глубоко запали, а нос, когда-то длинный и изящный, заметно потолстел с годами. Кожа оставалась очень белой или, возможно, казалась такой из-за ослепительно рыжего парика королевы.
Елизавету Тюдор переполняла нервная энергия, особенно заметная в минуты гнева. Она расхаживала по комнате, обрушивая ярость на беспомощную госпожу Фиттон.
— Прошлым летом! Прошлым летом на свадьбе сына Вустера и леди Анны Рассел! Вы помните это? Да! Вы помните, моя застенчивая шлюха! Именно там вы и остальные проститутки, которые зовутся моими фрейлинами, изобрели этот глупый танец. Я спросила вас, какое чувство вы выражаете в этом танце, не так ли? А вы ответили с жеманной ухмылкой: «Любовь, мадам». А что я сказала тогда, госпожа? Могут ли ваши куриные мозги вспомнить это? Могут?
— Вы сказали, что любовь обманчива, мадам, — прорыдала Мэри Фиттон.
— Да, любовь обманчива, верно, но вы ведь не поверили в это, не так ли, госпожа? Дожила бы я до моих лет, если бы была глупой, вы, тупица? Дожила бы?
— Нет, мадам, — плакала девушка.
— Хм, — королева хмыкнула. — Ну так вам нелегко далось понимание смысла моих слов, госпожа. Какой же дурой вы были, изображая себя шлюхой, когда вам надо было немного подождать и вы получили бы в мужья Уильяма Коллиза, моего ревизора. Да, — сказала она пораженной девушке. — Я знаю, что он обожает вас и серьезно заботился о вас, как просил его ваш отец. Но вы предпочли Уилла Герберта, мужчину, который лишен обаяния, нравственности! Тьфу! Вы дура!
— Разве вы позволили бы мне гоняться за вашим ревизором, мадам, когда Уильям Коллиз женат? — спросила Мэри Фиттон, собравшись с духом.
— Вы дура, девушка, — ответила королева. — Его жена на много лет его старше и вскоре должна умереть. Он сделал бы вам честное предложение, а не поигрался бы с вами и не бросил бы вас, к моему неудовольствию, как поступил ваш любовник Уилл Герберт. Ах, понимаю, что толкнуло вас на это. Милорд Герберт должен был унаследовать графство, которое он сейчас и получил, а вы вознамерились стать графиней. Ну, моя милая, он не возьмет вас в жены. Вы это поняли? Он не возьмет вас в жены!
Мэри Фиттон побелела.
— Он не может отречься от ребенка, мадам! Ребенок его!
Клянусь всемогущим Господом! Я была девственницей, когда отдалась ему!
— Вы больше не девственница, — свирепо бросила королева. — Хотите узнать, что ваш любовник думает о вас, девушка? — Королева протянула руку к своей груди и вытащила сложенный лист пергамента. Развернув его, она вслух прочла:
Даме, пребывающей при дворе:
Прими, красавица, мой дружеский совет,
Плод не давай срывать, пока он не поспеет,
Один раз уступив, уступишь сотню раз,
Как лед, который треснет раз,
И трещин будет много.
Королева пристально посмотрела на девушку.
— Ну, госпожа? Пока мы разговариваем, эти позорные стишки гуляют по двору. Так что вы думаете теперь по поводу нежного отношения вашего любовника к вам и к вашему ребенку?
Мэри Фиттон упала без чувств.
— Хм, — сказала королева, глядя на нее. — Видите, леди? Посмотрите хорошенько на презренную добродетель. Ха! Девушка заслужила то, что ей положено, не больше. Уберите ее. Пусть о ней позаботится леди Хокинс. Что касается милорда, графа Пембрука, мне следовало запереть его в Тауэре, но лучше посажу его на некоторое время в тюрьму Флит, чтобы охладить его горячую голову. Этого пока хватит.
Минуту она постояла, с презрением глядя на фрейлину. Хрупкими, украшенными кольцами пальцами она разгладила белые бархатные юбки платья с расшитым серебром лифом, потом неожиданно бросила взгляд на Валентину.
— А это еще кто? — спросила королева.
Леди Дадли сделала реверанс.
— Замена леди Гардинер, мадам, и ее кузина, герцогиня Альсестерская.
— Альсестерская? — Королева пристально всмотрелась в лицо Виллоу, которая сделала шаг вперед и присела в реверансе.