Беда, конечно, с ядрами этими получалась! Как сообразил, что князь мусором всяким стволы заряжает, так и взвился. На кой пушки мощные, если как ни попадя пользоваться ими?! Ядрами из таких палить, да и только. А лучше – снарядами! Тогда лишь и дальность будет, и точность! А иначе – ну беда ж!
– Что за ядра такие? – полюбопытствовал князь.
– Шары литые. По размеру дула.
– Чего? Литые, говоришь?!
– А как иначе? – тут уже пора Николаю Сергеевичу удивляться пришла.
– Ох, и дорого твое орудие получается-то, – вскипел Дмитрий Иванович. – Мало того что сами – бронзовые, так тебе еще и ядра!
– А как иначе-то?!
– Вон, у тебя артель целая литьем чугунным мается! Их и заставь!
– И то верно, – разом согласился пришелец. – Не подумал о том. Благодарю тебя, князь.
– Не благодари, а ядра свои дай лучше!
Так и порешили. Покинув княжьи хоромы, пожилой человек крепко призадумался. Не знакомый с технологией литья таких вещей, начал он варианты перебирать, один другого фантастичней придумывать. И в воду холодную порции чугуна выливать, уповая на то, что он сам как-то там форму примет нужную, и ложку выковать полукруглую, чтобы ею материал зачерпывать да остужать, а потом эти полусферы как-то там и объединять. И ведь ходил, сам себе на уме, пока женка-то, состоянием его вечно смурным озабоченная, не поинтересовалась. Чего, мол, мрачнее тучи ходишь? Нехотя, но поведал Николай Сергеевич о беде своей.
– Так, а в формы если залить? Вон, как и пищалки твои, – Аленка лишь удивленно пожала плечами.
– Так потом бить формы эти?
– Ну и побьешь. Глина ведь. Вон, что сору ее.
– А ведь и права ты, – согласился мужчина, в очередной раз отмечая сметливость супруги своей. – И прок, и польза; и мастеровые не попусту чугун лить будут, да и чего нового, может, удумают. Ох, и мудра, – в очередной раз восхитился пришелец из грядущего.
– А чего мудрого-то? – удивилась в ответ женщина. – То ты все перемудрить норовишь.
У самой домны копошились несколько человек, разбивая глиняные комки, высвобождая из них темные шары неправильной круглой формы.
– Бог в помощь, – приветствовал он работников.
– Здрав будь, Никола, – оторвавшись от занятия своего, понуро отвечали те.
– Никак?
В ответ мужики хмуро кивнули в сторону невысокой пирамидки, выложенной из неказистых ядер.
– Ох, и убоги, – походив вокруг да повертев в руках несколько шаров, проворчал тот. – К князю с такими – не ходи.
– Не гневись, Никола, – прогудели в ответ те.
– Гнев – грех, – отвечал преподаватель, – тем паче, что и винить вас не в чем.
– Ты бы, может, подсобил, а или хотя бы растолковал, чего не понимаем. Оно, кажись, и дело – тьфу, а не дело, ан не выходит ничего!
– Колокольных вам дел мастера в помощь надобны, – чуть подумав, кивнул пришелец. – Перетолкую я с князем; даст, может, людей.
– Добро было бы, – поклонились в ответ мастера.
Распрощавшись, озадаченный учитель двинул дальше. От благодушного настроения не осталось и следа. Удача, благоволившая пенсионеру в его делах, в литейных отвернулась напрочь. Все, что осилил, так это на домну сподобился да пушки бронзовые отлил. А дальше – все. Литье чугунное не давалось, хоть ты тресни! И так и эдак. И угля с крицей перевели, что не сосчитать, серебра натратились, а результат – кукиш! Из более чем двадцати стволов худо-бедно годным был признан лишь один, да и тот лопнул уже на втором выстреле, оглушив находящегося рядом Владимира Андреевича. И если князь отделался легкой контузией да малым испугом, то порядком изнежившийся Николай Сергеевич несколько дней провел в холодном порубе.
Не лучше дела обстояли и на поприще освоения производства пищалей. Ну, хоть ты тресни – не давалась технология кузнечной сварки! И если сами листы приловчились достаточно тонкими делать да в ровные стволы гнуть, то концы их надежно скреплять пока не удавалось. Рекорд, на который вышли, – пять выстрелов до разрыва. А это – курам на смех. И чем дальше, тем смурнее становился князь. Оно ведь денег стоило! Уголь, сырье, тот же порох, которого переводили теперь в немыслимых количествах. А еще с кузнецами да литейщиками рассчитайся. А тут – на тебе! Новая треба: домну другую, ибо первая – неудачной признана была. Уже и побаивался, честно сказать, трудовик, с вопросами своими к Дмитрию Ивановичу подходить. Не приведи Господь, порвет!
Загруженный своими мыслями, Николай Сергеевич направился к новым постройкам: спешно возводимым казармам. После памятного того дня во все края полетели гонцы на поиски отроков покрепче да из семей победнее. Так решили, что пока зима, будут они за харч вкалывать, осваивая премудрости военного искусства, а как пора работам земельным придет, так по домам ненадолго распустят. В итоге разом даже и не двух зайцев убивали. И дружинники княжичу юному почти задарма, и Дмитрию Ивановичу веры еще больше, и среди народу покойней. Оно хоть и князь, и Киприан с Сергием переселенцам помогали чем могли: кто харчем, кто одежкой, а кто и словом добрым, а все одно – голодно было. И если смерды, затянув пояса, как-то там перебивались, то скотина дохнуть начала. Вон уже, чтобы хоть коров да коз с овцами сберечь, стали лошадей забивать те, у кого они были. Тут уже и Булыцкий тревогу зазвонил, в княжеские хоромы ворвавшись: мол, коней губят!
– Так и пусть их, – спокойно отвечал Владимир Андреевич, первый, кто встретился пенсионеру. – Этих-то разве только в подводные. Жалко, что ли?
– А то не жалко?
– Коли милостные, то и дело другое, – отмахнулся князь, мол, и без тебя – дел по горло.
– А что, про Тохтамышево нашествие небось и не слыхать больше ничего, а? А то Дмитрий Иванович все стращал.
– Да не слыхать, слава Богу, – насторожился князь Серпуховской. – А тебе чего с того? Худо, что ли?
– Пушки как тягать собираешься, случись навстречу выходить? Милостных, что ли, запрягать будешь?
– А чего это ты вдруг заботливым таким стал? – вопросом на вопрос отвечал князь Владимир Храбрый. – Еще и не стряслось ничего, а ты уже из крепости гонишь. Тебе-то с того корысть какая?
– Мне? Корысть? – поразился в ответ пенсионер. – Ты Бога побойся, Владимир Андреевич!
– Мне почем знать, – огрызнулся в ответ князь. – Вон народ хвори косить начинают, – уже совсем нехотя отвечал муж. – Не до лошадей!
Тут уже Булыцкому ответить нечего было. Видел и сам: дела неважно шли в Московском княжестве, к наплыву такому пленных оказавшемся не готовым. И случай с Никиткой – тому подтверждение; и недели не проходило, чтобы еще не полыхнуло где-нибудь. Может, правильнее было по княжествам соседним хотя бы половину, да кому тогда следить, чтобы не побежали по домам? А на местах оставлять совсем несподручно. Так весь смысл затеи с Москвой как ремесленным и промышленным центром на нет сводился. А так, и народ, и мастера ладные, и поле для новшеств.
– Сам вижу, – уныло согласился Николай Сергеевич.
– А в грядущем, там, у тебя, – даже как-то с надеждой посмотрел на собеседника князь, – ладно все выходило? Московия-то, говаривал, крепла, хоть и после удара Тохтамышева?
– В грядущем-то? – усмехнулся в ответ мужчина. – В грядущем еще несколько лет княжеству Московскому на зализывание ран. В грядущем этого всего, – толкнув дверь и выйдя на крыльцо, пенсионер указал на далеко раскинувшийся за пределами стен посад, – в помине не было. В грядущем убиенных – тысячами. Вот что там, через века, – тяжело выдохнул он. – Маешься, что верно поступили, меня послушав? – помолчав, учитель взглянул на собеседника.
– Чего маяться-то? – хмыкнул князь. – Того, что было, не воротить. Нам сейчас забота одна: то, чего обрели, не растерять.
– А что? Боязно?
– Боязно, – чуть поколебавшись, отвечал Владимир Храбрый. – А тебе – нет?
– И мне боязно, – чуть помолчав, выдохнул Булыцкий. – Прежде чем зайти в Божий храм, подумай, как из него выйти, – усмехнулся пожилой человек, вспомнив слова легендарного партизана. Молчал, выговорившись, и Владимир Андреевич. Даже шум на улице, и тот, казалось, попритих, уступив место какой-то зловещей тишине.
– Динь, – откуда-то издалека ветер донес тревожный плач била. – Динь! – уже чуть поближе повторился одиночный удар.
– Что это? – встряхнул головой Николай Сергеевич, разом отвлекшийся от невеселых своих мыслей.
– Никак била, – ворочая головой, Владимир Андреевич принялся вслушиваться: а с какой стороны звук-то. – Со Смоленской земли, кажись, – сориентировался, наконец, он. – А оттуда кто? Святослав Игоревич?[40] Да навряд ли! Литовцы? А этим чего неймется-то?! Своих, что ли, бед не хватает? А ты чего помнишь?! Ну, из грядущего твоего-то?
– Быстр ты шибко, – проворчал в ответ Николай Сергеевич. – Ты времени дай хоть чуть. Разом-то и не упомнить всего.
– Что помнишь, говори! – князь насупился в ответ.
– Полслова – оно и хоть так, а хоть и эдак сразуметь можно. А сразумев, дела вершить не те, что надобно.
– Быстр ты шибко, – проворчал в ответ Николай Сергеевич. – Ты времени дай хоть чуть. Разом-то и не упомнить всего.
– Что помнишь, говори! – князь насупился в ответ.
– Полслова – оно и хоть так, а хоть и эдак сразуметь можно. А сразумев, дела вершить не те, что надобно.
– Твоя правда, – успокоившись, кивнул Владимир Храбрый. – Сколько времени надобно?
– А сколько есть?
– До совета воевод.
– Что упомню, как на духу выложу.
На том и остановились. Владимир Андреевич умчался собирать ратный люд, а пришелец пошел напрямик к дому своему, по пути вспоминая, что происходило-то там.
По той истории, что в школе преподавал учитель, – хоть и к Москве тянущаяся, да все-таки пока еще себя Великим княжеством Смоленским кличущая, да не зависимая ни от кого земля. За ним – Литовское княжество, раздираемое усобицами бесконечными. Тут тебе и вражда между старшим сыном от второго брака Ольгерда[41], его двоюродным братом[42], и тут же – запутанные отношения и с польской шляхтой, и с рыцарями Тевтонского ордена. Настолько, что весь этот змеиный узел в итоге развяжется в Грюнвальдскую битву, которая, впрочем, дорого обойдется тевтонам. Но все это – много позже, а пока…
По ведомой Булыцкому истории, соперничество за престол Великого княжества Литовского между братьями. Пока – заигрывания, заключение союза и предательство Тевтонского ордена. Пока – сложные отношения между Литовской и Московской Русью, обусловленные тем, что Киприан, митрополит Литовский, теперь добился реализации своего права, дарованного Нилом Керамеем, и был признан и митрополитом Московским. Если все шло бы своим чередом, то здесь тебе и тайный союз Ягайло, Корибута и Свидригайло, целовавшими, впрочем, без особого усердия, крест на верность Дмитрию Ивановичу Донскому. Хотя, по правде, союз тот больше Великому князю Московскому нужен был, чтобы сына Василия Дмитриевича из Орды вытащить, куда тот после взятия Тохтамышем Москвы был направлен в качестве заложника. Ягайле же то целование – выбор союзника да дополнительный аргумент в тайных переговорах с польской шляхтой, да цену себе набить повод хороший. И по срокам все вроде совпадало.
Вот только правдой это было при условии, что все чередом своим бы шло и Москва пала бы. А крепость-то устояла! Более того, границы Московского княжества знатно расширились, не в последнюю очередь благодаря совместному походу Тохтамыша с Дмитрием Ивановичем. Соответственно, и у Донского потребность в братании с литовскими князьями вроде как отпала; худые ведь союзнички-то. Вон друг друга сколько раз предавали! Ягайло, за престол воюя, отца Витовта в ловушку заманил да погубил в застенках, и только чудо да самоотверженность супруги потомка Кейтута спасли его от участи отца. Витовт же, чтобы отомстить брату, пошел на союз с тевтонами, в знак верности приняв католичество и крестившись на латинянский манер под именем Виганд. Но и это не помешало последнему через полгода перекреститься по православному обычаю под именем Александр и уже вместе с Ягайло пойти на штурм Мариевендера – свежеотстроенной крепости Тевтонского ордена.
И брат тому под стать. В результате усобицы в 1385 году Ягайло сделает окончательный выбор и заключит Кревскую унию с Польшей, по итогам которой и сам в латинянство уйдет, и настоит, чтобы Витовт, к тому времени православный, принял католичество, в третий и последний раз сменив веру. В 1386 году Ягайло возьмет в жены Ядвигу и примерит на себя корону польскую, а католик Витовт через много лет мытарств таки добьется титула Великого князя Литовского. Софья выйдет замуж за Василия Дмитриевича, но то случится лишь через семь лет, и дети у них появятся, из которых один и выживет, который еще совсем юным будучи, после смерти отца и сядет на престол, фактически отдаст бразды правления Софье. Под это дело и Русь Московская ослабнет и, пошатнувшись, все-таки удержится, пока Витовт дела лихие творить будет, к землям княжества своего присоединяя один за другим города, над которыми Москва власти прочной не имела. Амбиции Ягайло ограничатся польской короной, в то время как Витовт пойдет на Золотую Орду, но в этом походе потерпит сокрушительнейшее поражение.
Как-то так. В общем-то это все и рассказал учитель собравшимся на совет воеводам, заодно подловив себя на том, что и повадки, казалось, забытые – преподавательские – проснулись. И до смешного ведь доходило! Выхаживая перед растянутой на жердях картой княжеств и делая паузы между ключевыми словами, он автоматически повышал голос, когда кто-то из присутствующих пытался, перебив Николая Сергеевича, вставить слово или вопрос задать… Ну как урок держал тот ответ перед бородатыми мужами. Сообразив, притормаживался, конечно, да только ненадолго хватало сноровки, и снова «препод» включался. Ладно хоть выступление недлинное было.
– Литовцы, думаешь?
– А кому еще?
– Ягайло, говоришь, в латинянство княжество Литовское уведет? – грузно сидя на лавке, проворчал Дмитрий Иванович, едва пришелец закончил.
– Верно, – кивнул пришелец. Впрочем, это особенно и не требовалось, так как больше вслух сейчас рассуждал правитель.
– И все за ним пойдут? В латинянство-то?
– Бог с тобой, князь! Не все. Кто-то в открытую против выступит. Тот же Свидригайло[43] Ольгердович. Кто-то – втихую: роптать да интриги плести. А кто-то сшибется не на жизнь, но на смерть; вон тот же Андрей Ольгердович[44]. А Остей[45] в православие с нашествия самого Тохтамыша обращен. Ему, как все своим чередом идти, так и погибнуть, Москву отбивая, суждено. А по теперешнему – союзник твой.
– И в латинянство, и у самого – беда, и на княжество Московское с походом…
– Не должен, – Дмитрий Сергеевич уверенно затряс головой. – Своих междусобиц вдоволь, а тут – еще одна? На что она ему?
– Не походом идут, думаешь? – Владимир Храбрый в упор поглядел на учителя.
– Думаю, нет.
– Выведать надобно бы. И если и впрямь мечи поднять решили, то отвадить.
– А что, думаешь, с лихом идут?
– А Бог их ведает, – выдохнул Великий князь Московский. – Сам же говорил: там своих усобиц… Что Витовту, что Ягайле союзники нынче – на вес золота. А еще одна распря – что кость в горле. Да и от Святослава Игоревича весточка бы всяко прилетела. А ежели не они, но и впрямб – тевтоны? – рассуждал Дмитрий Иванович. – Вот что, – помолчав, продолжал князь, – Владимир Андреевич, поход готовь да встречать иди гостей. Бог тебе в помощь. На сборы – день. Ты, Никола, – Донской перевел взгляд на преподавателя, – собирай полки свои потешные, или как ты их там кличешь, да поучать начинай. Прямо у стен. Так, чтобы видели все; хоть и ушла дружина, так и все одно; есть кому за Москву костьми лечь, хоть бы и юнцы все воины-то. Тверд да Милован в помощь тебе! Я же за дружинами разошлю. С Богом! – поднявшись на ноги, рассудил князь. – А ты, Никола, останься. – Уже собравшийся выходить пенсионер снова сел на лавку. – Да не бойся ты, – взглянув на притихшего Булыцкого, усмехнулся князь. – Удумал бы чего, так уже и быть бы делу. А ежели и определю в поруб, так то – во благо.
– Да не боюсь я, – проворчал в ответ пришелец.
– А смурной тогда чего такой? О чем кручинишься-то?
– Да о том, что по наитию своему дел наворотил; как оно дальше, и не знаю.
– Не знаешь, говоришь?
– То и говорю.
– Трудно небось после пророка-то в простые смертные, а? – неожиданно лукаво усмехнулся Дмитрий Иванович.
– Как есть, – усмехнулся в ответ. – Не мной тот путь выбран, не мне и кручиниться. Да вот все одно боязно. Ты-то, князь, чего услышать от меня хочешь?
– Да то и хочу, что, может, еще чего упомнишь?
– Прости, – тот устало развел руками. – Что мог, все начистоту выложил. Чего мне от тебя скрывать-то?
– А армия чья тогда идет?
– Ведать не ведаю, Дмитрий Иванович! Витовт, Ягайло или тевтоны! Некому больше!
– Типун тебе на язык! – оскалился в ответ князь. – Ладно, литовцы; а тевтонам-то откуда взяться?! Хотя… За Ягайло грешок уже один водится, что с татарами пошел. Так, знать, слухи, что и с тевтонами[46] опять мира ищет, тоже не на месте пустом? Одного, другого, третьего да четвертого[47] предал, да все не воздается ему.
– А до тебя весть не долетела бы? – спросил пенсионер, не желая вдаваться в дискуссию.
– Коли долетела бы, так и тебе беда поперву всего.
– Ты о чем?
– А о том, что тебя пока и спасало, что знание тайное о том, что в грядущем творится. Нынче и ты иной раз меня поменьше ведаешь, верно ведь?
– Ну, верно, – поняв, к чему клонит его собеседник, нахмурился учитель.
– И пороху все никак с тебя не дождусь, – сверля пришельца взглядом холодным, продолжал давить Донской. – Мож, и не надобен больше, а?
– Ты князь, тебе и решать, – не выдержав такого напора, отвел глаза учитель. – Только без меня и щитов с чугунками тебе не досталось бы, да и строями в атаку ходить навряд ли научил кто.