Шаланда поднес кружку к губам, не торопясь выпил не меньше половины.
Потом он отставил посудину подальше, вытер губы, наконец-то поднял глаза на Пафнутьева и изрек:
– Ну?..
– Две недели ребята на свободе. А я места себе не нахожу.
– Ты их ребятами называешь? Ну-ну! Можно и поласковей словцо подобрать. Слушай сюда, Паша. Я тебе сейчас такое скажу, что ты за голову схватишься и пиво тебе в глотку не пойдет.
– Валяй, – покорно проговорил Пафнутьев.
– Да, две недели назад я распахнул перед ними ворота. Дышите, убийцы, воздухом свободы. Истосковались небось по ней, родимой? Это я им на прощанье сказал и кое-что добавил. Сейчас многие произносят эти слова при прощании. Я от всей души выдал им их напоследок.
– Может, и мне скажешь, что это за слова такие заветные?
– Отчего ж не сказать хорошему человеку и давнему собутыльнику Паше Пафнутьеву. «Берегите себя», – сказал я убивцам напоследок. Знаешь, что они мне ответили на это мое отеческое напутствие?
– Знаю.
– Неужто знаешь? – Шаланда от удивления откинулся на спинку стула. – Скажи! Не томи душу!
– Ничего они тебе не ответили.
– Точно, Паша! Ни словечка не обронили! Ни один! Глаза в землю, молча мимо прошли и…
– И?.. – Пафнутьев усмехнулся.
– И сгинули.
– Жора, а ты ведь не только моим ребятам, но и мне лично хотел что-то сказать.
– Скажу. Ты неосторожное словечко обронил. Заявил, что твои ребята, как ты их называешь, на свободу вышли. Так вот, неправда ваша, дяденька. Ни на какую свободу они не вышли. Тебе сказать, о чем они сейчас мечтают? Убивцы спят и видят, как бы им снова оказаться в камере. В относительной безопасности. У них сейчас только срок пошел. Пожизненный, Паша! Всю оставшуюся жизнь они будут вздрагивать, когда громко хлопнет дверь, резко затормозит машина, заорет за стеной какой-нибудь пьяный хмырь. Они сейчас почувствовали себя теми, кем и являются на самом деле, – дикими зверями. Они уверены, что на них идет охота, независимо от того, действительно ли кто-то выслеживает каждого из них! Не твоя полоумная Евдокия Ивановна, дай бог ей здоровья, не банда, которая собралась вокруг этой твоей Евдокии, дай ей бог удачи во всех затеях! У твоих ребят ощущение, что на них охотится сразу все человечество. Эта охота не будет слишком долгой, уж поверь мне! Они сами негаснущим своим страхом создадут охотников. Из ничего, из чистого воздуха возникнут ружья, патроны с кабаньей картечью, ножи из рессорной стали, о которых ты мне рассказывал! Паша, я перечислил то, что им снится каждую ночь. Это и есть свобода? Ты это называешь так?! Они уже не люди, Паша! От страха перед неизбежной расправой эти скоты убьют кого угодно, зарежут, утопят, раздавят бульдозером! Выпуская их из камер, я им сказал про воздух свободы. Это уже не воздух, Паша! Им нельзя дышать.
– Жора, остановись! – взмолился Пафнутьев. – Я уже не могу эти твои ужасы слышать. Ты хочешь сказать, что они обречены?
– Да, Паша! Именно так дело и обстоит.
– Их ничто не спасет?
– В самой глухой, дикой части Сахалина есть мыс Погиби. Там живет один человек. Он у меня проходил по какому-то делу, а сейчас осел там. Один. Больше нигде он жить не может. И не хочет. Многие из Курильских островов совершенно необитаемы. Зато там сказочная рыбалка – кета, горбуша, крабы. Прожить можно. Тоже неплохое место, вполне пригодное для твоих ребятишек, которые десять лет назад так славно провели свой выпускной вечер.
– А вот и Худолей, – с облегчением проговорил Пафнутьев. – Присаживайся, дорогой. Мы тут неплохо провели время, по душам с Жорой потолковали. Он, оказывается, очень высокого мнения о твоих профессиональных данных.
– Тогда с него причитается.
Шаланда молча поднялся, сопя выбрался из-за стола и направился к стойке. Вернулся он с тремя кружками пива и пакетиком соленых фисташек.
– Прошу! – Полковник расположил свои подношения на столе.
– Видишь, Паша, как выгодно быть хорошим работником, – с улыбкой заявил Худолей.
– Это ты хороший работник?! – Шаланда побагровел. – Поганой метлой таких!..
– Милые бранятся, только тешатся, – пробормотал Худолей, пригубливая халявное пиво. – Павел Николаевич, проходил я только что по нашему коридору, встретил Евдокию Ивановну. Как раз у вашего кабинета.
– Как она поживает? – невозмутимо спросил Пафнутьев.
– Хотела вас видеть. Очень важный разговор у нее. Так она объяснила мне свое появление в нашей конторе.
– Позвонила бы. У нее есть мой мобильник. Это все во‑первых, – пробормотал Пафнутьев озадаченно. – А во‑вторых, мы с ней расстались час назад. Как раз в моем кабинете.
– Наверное, вспомнила что-то очень важное, – глубокомысленно предположил Шаланда.
– Да, скорее всего, – согласился Пафнутьев.
– А что, – продолжал куражиться Шаланда. – Она женщина, можно сказать, в цвету, а, Паша?
– Помнишь, Жора, в твоей молодости песня такая была? Расцвела сирень, черемуха в саду, на мое несчастье, на мою беду. – Пафнутьев вынул телефон, набрал номер и спросил: – Евдокия Ивановна, вы хотели мне что-то сказать?
– Я хотела уточнить. Ведь мы с вами между собой все вещи назвали своими именами, не так ли?
– Да. Кроме одной.
– Боже! Какой же?
– Вы не сказали мне, когда выходите на тропу войны.
– Павел Николаевич, вы уж простите меня ради бога! Это мое упущение, это я виновата. Исправляюсь немедленно. В данный момент я как раз и нахожусь на той самой тропке, которую вы только что упомянули.
– Евдокия Ивановна, тоже простите. Вы уверены, что я правильно вас понял?
– Да, Павел Николаевич! В этом я совершенно уверена. Извините, если что не так. Я не вольна в своих поступках. Надеюсь, мы еще увидимся.
– Нисколько в этом не сомневаюсь, – произнес Пафнутьев прощальные слова и отключил связь.
Он, не торопясь, спрятал телефон в карман пиджака, потом все с той же замедленностью в движениях взял кружку, допил пиво, весело посмотрел на Худолея и проговорил:
– Ты самый молодой и проворный из нас. Может быть, своими юными ножками смотаешься ради общего блага? Тут недалеко. А мы с Жорой тебя подождем.
– Куда, Павел Николаевич?
– К бочке. Видишь, у нас кружки пустые. А вокруг уже сумерки, фонари включили, народ прибывает. Как когда-то Клавдия Ивановна Шульженко пела. Там смех, веселье и суета.
– Клавдия Ивановна? – переспросил Худолей. – Так бы сразу и сказали. Уже давно бы принес. А то кружки у них пустые, сумерки у них наступили, фонари, видишь ли, включили. Сказали бы проще, мол, пиво неси! Уже давно все на столе стояло бы! Надо же, Шульженко вспомнили, – продолжал ворчать Худолей, удаляясь с пустыми кружками.
Он действительно управился быстро. Не прошло и пяти минут, как и кружки с пивом, и пакетики с фисташками были на столе.
– И что теперь? – капризно спросил Худолей. – Есть замечания? Нарекания? Недовольство?
– Все прекрасно! – заверил его Пафнутьев. – Все сделано быстро, качественно, уважительно к заказчикам.
– Тогда я отлучусь, пожалуй. – Худолей поднялся из-за стола.
– Ты куда? – строго спросил Шаланда.
– Тут недалеко. В кустики. Может, кто со мной?
– Перебьешься, – проворчал Шаланда, повернулся к Пафнутьеву и будто бы забыл о Худолее.
А напрасно. Приключения этого вечера только начинались.
Худолей успел сделать всего несколько шагов по тропинке, еле заметной в зарослях, как наткнулся на чью-то спину. Человек был в темном пиджаке, и любитель пива его попросту не заметил. Мужик отшатнулся от Худолея, сделал шаг вперед, тут же как-то странно, слишком уж широко качнулся назад, но почему-то не упал.
– Дядя, ты чего? – без гнева спросил Худолей. – Поплохело тебе маленько? Подмогнуть?
Незнакомец молчал. Он вообще не проронил ни слова и вел себя как-то странно, сделал два шага вперед и снова уперся спиной в Худолея.
– Ну, ты даешь, мужик! Это пиво тебя так разобрало? – Худолей хотел было добавить еще какие-то слова, но вдруг онемел в ужасе.
Незнакомец чересчур уж плавно повернулся к нему лицом. На него упал свет фонаря, и Худолей понял, что тот мертв. Физиономия данного типа была сведена предсмертной судорогой, изо рта торчал темный язык. Мимо лица уходила вверх и терялась в листве белая веревка.
– Так, – пробормотал Худолей, чтобы хоть как-то прийти в себя. – С тобой, приятель, все ясно. Ты тут пока поскучай без меня, а я схожу за подмогой. Не возражаешь? – Он бегом вернулся к столику, за которым спокойно беседовали о своем, девичьем, Пафнутьев с Шаландой.
Худолей тоже подсел к столику, помолчал, взял свою кружку и медленно выпил ее до дна.
– Паша, – проговорил Худолей. – Ты бы сходил в кустики.
– А мне не нужно. Организм позволяет, – весело ответил Пафнутьев.
– Паша, я не спрашиваю, что позволяет тебе твой организм, а чего он тебе не позволяет. Я просто говорю – сходи в кустики. По той самой тропинке, по которой шел и я.
– Ты настаиваешь?
– Я требую, – железным голосом, которого Пафнутьев еще никогда не слышал из уст Худолея, произнес его помощник.
Не говоря больше ни слова, Пафнутьев поднялся и углубился в кусты. Он вернулся минут через пять, так же молча, как и Худолей, сел за стол и выпил до дна свою кружку.
– Получилось? – легким голосом спросил его Шаланда.
– Началось, – мертвым голосом ответил Пафнутьев.
– Что началось?! Скажите мне уже наконец-то!
– То, чего мы, Жора, все ждали.
– А чего мы все ждали? Манны небесной? Пряников на подоконнике?
– Сходи в кустики, Жора. Не тяни время. Прошу тебя.
Шаланда пробыл в кустиках дольше других. Как и Пафнутьев с Худолеем, он молча сел за стол, выпил до дна свое пиво и показал на пустые кружки. Дескать, надо бы наполнить.
Худолею не надо было повторять дважды. Через две-три минуты полные кружки стояли на круглом столике.
– Надо бы вызвать группу, – проговорил Пафнутьев.
– Уже, – ответил Шаланда. – Будут здесь через пять минут. Ты знаешь этого?.. – Шаланда ткнул большим пальцем за спину, в сторону кустарника.
– Да, – ответил Пафнутьев. – Это один из трех. Зайцев. Пилот. Я пообещал ему, что он еще увидит в полете и синее небо, и белые облака.
– А он?
– Разрыдался.
– Живая, значит, тварь была.
– Он один не убивал. Но участвовал.
– Но участвовал, – сказал Шаланда так, будто вбивал гвоздь в бревно. – Молчал все десять лет. Вот теперь и получил. По заслугам.
– Согласен, – сказал Пафнутьев. – И все же он не убивал.
– А пуговка в кулачке у девочки?.. С его курточки?
– Да.
– Ну так и получай сполна, сучий потрох! – жестко произнес Шаланда. – А вот и мои ребята подъехали. Сейчас начнется работа.
Машина с включенными фарами протиснулась между столиками, Шаланда показал водителю, как удобнее обогнуть кустарник, приблизиться и осветить фарами повешенного человека. Он едва-едва не доставал ногами до травы. Возникало такое впечатление, что между деревьями бродит, слегка покачиваясь, хорошо так поддавший мужичонка. Но на самом деле в петле уже несколько часов болталось мертвое тело.
Утром на скамейке у своего кабинета Пафнутьев увидел двух посетителей, поджидавших его. Он не столько узнал их, сколько догадался, что это Мастаков и Ющенко. Они, конечно, уже знали о том, что накануне случилось с Зайцевым, и теперь, скорее всего, пребывали в полной растерянности.
– Здравствуйте, Павел Николаевич, – почти одновременно произнесли убивцы, поднимаясь со скамейки.
– Вы ко мне? Заходите. Присаживайтесь.
– Вот пришли…
– И правильно сделали. Маленько опоздали. Но еще не все потеряно, как мне кажется.
– Это в каком смысле?
– Как это в каком? В самом очевидном. Не всех пока повесили, еще кое-кто жив остался. Это я вас имею в виду. Похоже, поторопились вы на свободу выйти. Я вот увидел вас на скамейке, и первая мысль была вот о чем: не пришли ли вы обратно в камеру проситься?
– А что? – спросил Мастаков. – Пора?
– Решайте, ребята. Вам виднее.
– Как нам дальше жить, Павел Николаевич?
– Это вы у меня спрашиваете?
– А у кого же еще? Больше не у кого. Мы вот с вами несколько месяцев общались, пока шло следствие. Вы честно делали свою работу, попугивали нас время от времени крайними сроками. Но это, как я понимаю, для пользы дела. Так вот и приволоклись мы к вам с простеньким вопросом. Как нам дальше жить? Ведь приберут нас по одному. Похоже, тут грамотные ребята сколотились в кучку. Нам с ними не справиться. Мы-то на виду, а они – невидимки.
– Ну что ж, спасибо, как говорится, за доверие. Но ведь вы уже взрослые ребята, вам не по семнадцать-восемнадцать, как было десять лет назад. Разбегаться вам надо. Причем грамотно. Чтоб даже из родни никто не знал, что вы, к примеру, на Камчатке, на Сахалине, на Курилах. Я не предлагаю вам ни первое, ни второе, ни третье место, просто показываю, насколько надежно вы должны исчезнуть.
– Другого выхода нет?
– Может быть, он и есть, но мне неизвестен. Один из вас дальнобойщик, второй обосновался в Запорожье. Не спасет ни то, ни другое. Вот я бы лично, к примеру, нашел бы вас обоих в течение одного дня. Ребята, которых вы назвали невидимками, не столь опытные, как я. Им понадобится неделя на каждого. Сами понимаете, это не спасение. Как в песне поется. Уже изготовлены пули и мимо, похоже, не пролетят.
– Это вы к примеру, или пули действительно изготовлены? – первый раз подал голос Ющенко.
– Могу уточнить. Не пули, а кабанья картечь.
– Так вы их знаете?! – почти обрадованно воскликнул Ющенко.
– Нет, я их не знаю.
– Честно?
– Да, ребята. Честно. Не сомневайтесь.
– Так у них точно кабанья картечь?
– Точно.
– Значит, не промахнутся?
– Исключено. Стреляют в живот, который вместе со всеми органами превращается в фарш.
– Значит, бежать? – который раз повторил Мастаков.
– Лучше сегодня до обеда, чем завтра после такового.
– А вот интересно, Павел Николаевич, как бы вы это проделали чисто технически? Можете поделиться?
– Могу. Выйдя из этого здания, я остановил бы первую попавшуюся машину и отъехал на расстояние, которое мог бы оплатить, не вызывая особых подозрений у водителя. А потом повторил бы эту операцию еще раз и еще.
– Настолько они опасны?!
– А вы этого еще не почувствовали? Сколько вам еще нужно трупов, чтобы вы это поняли? Вот вы не обратили внимания на одну маленькую подробность. Первое, что я сделал, войдя в кабинет, – это закрыл дверь. На два оборота ключа. Потом задернул шторы и только после этого предложил вам сесть.
– Это что же получается?.. – растерянно проговорил Ющенко.
– Удачи вам, ребята, – усмехнулся на прощание Пафнутьев. – Десять лет назад вам крупно повезло. Как говорится, пронесло. Но так будет не всегда. Скорее всего, ничего подобного не случится уже никогда.
Вечером того же дня Пафнутьеву неожиданно позвонил Шаланда и предложил срочно, прямо-таки вот в эту же секунду покинуть свой кабинет и сесть в машину, поджидавшую его.
– Жора, так мы вроде не договаривались…
– Вот в машине и договоримся.
– Может, и Худолея прихватим?
– Перебьется.
– Жора, у меня такое чувство, будто что-то случилось.
– Да, случилось.
– Я даже боюсь предположить…
– Не бойся. Не ошибешься.
– Боже, – простонал Пафнутьев. – Неужели опять?
– Запирай кабинет и бегом по лестнице вниз.
– Неужели это когда-нибудь кончится?
– Не переживай. Кончится очень скоро. Один остался.
– Жора, мне страшно, – проговорил Пафнутьев, уже стоя на крыльце. – Как дальше жить?
– Не бойся. Я с тобой. Я не брошу тебя на произвол судьбы.
– Не бросай, Жора. Прошу тебя. – Эти слова Пафнутьев произнес, уже сидя в машине рядом с Шаландой. – Осталась одна надежда. На тебя, Жора.
Шаланда слушал сейчас эти вроде бы не совсем серьезные слова и вполне мог бы подумать, что Пафнутьев куражится. Но полковник изредка, на ходу поглядывал на своего пассажира и каждый раз убеждался в одном и том же. Пафнутьев не шутит, он действительно сбит с толку, пребывает почти в ужасе от своей догадки.
Наконец, немного успокоив себя собственными причитаниями, Пафнутьев решился задать вопрос:
– Жора, ты это, не тяни душу. Кто на этот раз?
– Мастаков.
– Что с ним?
– Голова проломлена. Похоже, молотком.
– Он жив?
– Нет.
– Так. Значит, не прислушался он к моему совету.
– А что ты ему посоветовал?
– Не заходя домой, прыгать в первую попавшуюся машину и мчаться в любом направлении, пока не кончатся деньги.
– Очень хороший совет. В его положении я бы обязательно им воспользовался.
– Куда мы едем?
– К оврагу, Паша. Опять к тому самому месту, где девичьи скелетики нашли. Видишь, что получается. Убийцу все-таки тянет на место преступления. Он дома уже и вещички собрал, но не мог уехать из города, не побывав в этом кошмарном овраге. Ладно, Паша. Разберемся. Приехали. Мои ребята уже давно здесь.
– Мне-то чего раньше не позвонил?
– Я и сам не знал, что к чему. А когда картинка открылась, сразу к тебе подался. И вот ты уже на месте преступления. Так что на меня бочку не кати, я хорошо себя веду в таких случаях.
– Виноват. Прости великодушно. – Пафнутьев похлопал Шаланду по плечу.
– Бог простит, – с усмешкой проговорил тот. – Значит, так, Паша. Докладываю обстановку. Вот овраг. Вниз протоптана тропинка. По ней редко кто ходит. Чуть дальше проложена асфальтированная дорожка. По ней-то люди в основном и спускаются к берегу. Мастаков облюбовал тропинку. Здесь и людей почти нет, и на травке можно присесть, и пивка пригубить. Он пришел сюда с бутылкой, но так и не успел ее выпить. Возле него она и валялась.
– А тело Мастакова где?
– Мои ребята уже в анатомичку его доставили. Можешь заглянуть, там тебе кое-что расскажут. А картинка вырисовывается такая. Мастаков пришел сюда один. Выбрал местечко и расположился. Тропинка проходила за его спиной, так что незаметно подойти к нему было не трудно.