Когда сошелся потом с женой (т. е. в таинственных украдочных разговорах), то стал вдруг ее другом, и так как он как бы уже оторвался от мира, то и рассказывает ей, как бы он мечтал стать перед ней героем, влюбить ее в себя.*
Это он ей рассказывает: из сего отношения грациозные, дружественные, полные любви. Жена удивляется (история Карла Иванов<ича?> и выбросившейся девушки).
«Я лгу и живу в мечтательном мире, хочу действительного».
Насилует себя стать спасителем ребенка.
Сначала насилует, а потом и непосредственно полюбил и рад, что может жизнь снова начать. Но тут же опять мечтает (и о ребенке), прикрашивая.
Он мечтатель, но не идеалист, а с полным скептицизмом.
— Если б вы знали, какой я скептик.
Он не знает, религиозен ли он, но выдумал небо и верит в него — и тем утешает себя в недостатке веры.
Рассказывает, как он мечтал быть Христовым посланником.
Так глаголет господь.
— Самое бытие есть наслаждение, единственное (но бытие не вечно, я бегу этого вопроса и затыкаю уши мечтами).
Натура художественная (говорит ему жена). Но ничего не пишет. Игривое и грациозное объяснение его, почему он не пишет.
Между тем отношения между женою и им всё больше закрепляются. Она любит его ужасно.
А параллельно идет действительная жизнь (NB. придумать) и его втягивает и ее. Он всё портит, всякую действительность мечтами.
Но и не портит, а делает ее, да так еще, как ни един из людей, но, доделав, не привязывается к делу, а как будто с плеч долой, «оставьте в покое» и мечтать.
Страсть к жене. Жена обманывает его ложным романом, чтоб возбудить ревность. Он чувствует страдание, но отпускает ее. Хочет убить себя.
Она открывается ему во всем — и в любви, и что верна была, и берет его как он есть.
Но он убивает себя. (Одна из болезней века).
<7>— Говори, Христа бога моего, говори!
— Ну, Христа бога моего.
— А хоть ты и не веришь, хоть ты и говоришь с улыбкой (да только с доброй), он, Христос, тебя и простит — и тебя, и меня. Сам сказал: «Хулу на меня прощу, лишь на Духа хула не прощается».
— А что такое Дух?
— А Дух то, что теперь между нами и почему у тебя лицо стало добрее, то, почему ты плакать захотел, потому что у тебя дрожали губы, — врешь, не гордись, дрожали, я видел. Дух то, что тебя из Америки привело в этот день вспомнить елку Христову в родительском доме.* Вот что Дух.
— Ну и пусть.
— Ее только нет, вот что худо.
— А знаешь, отец, славный ты малый, вот что!
В повесть Некрасову
<1>Современный человек. И мстит за все обиды, которые никто ему не сделал и не думал делать.
<2>Некрасову.
«Я-то дурак, да и родился так, а вы…» и т. д.
<3>НЕКРАСОВУ.
— Живите со мной по дружбе.
— Трудно ужиться-то с тобой, вот что. С тобой и супруга не ужилась. (NB. Супругу ревнует к мировому посреднику).
Баба. Что ты, Савельич дурак. Ангел он, ангел!
— Так ведь я, Харитовна, и говорю ему, ровно ангелу. Ан ангел-то меня за это в рожу бы побил.
<Слесарек>
Слесарек-то придет, чайку напьется, а полковник-то пойдет да сядет там в карты и проиграет.
— Дура.
— От дуры слышала.
— Только то и умеешь, слышала от других.
— А вы против начальства говорите, которое нас здесь призревает.
Полковник-то опоздает, а слесарек-то прежде придет.
«Вот ты сказала, что бог справедлив, ан вот и нет».
— Еще когда-то его (полковника) придавит, а этот коленку сшиб.
— А зато он, может, в раю будет, а полковник-то нет. Во аде будет.
— Это за то, что карету-то нанял.
— Это в каком же таком раю?
— Эх ты, глупая, мне-то пускай за то, что я верой не верую, а тебе-то за что: вот ты веруешь, а ведь и ты без кофею?
— А это мне за тебя же страдать пришлось. Зато я в раю буду.
— Это за кофей-то? Это за то, что кофею не напилась?
— Да, за то, что не напилась. И буду, на зло тебе буду.
— Еще когда-то будешь, а теперь сиди без кофею.
— Оно хоть правда, что без кофею, да всё же не серди ты меня, Прохоровна, отстань, злой язык человеческий.
— Дура.
— От дуры слышала.
— Эх вы, бабушки, попотчевали бы гостью, заварили бы нового.
«Один воздух — синь. Это всё узнали».
«Лукерьюшка, понимала я это так».
— Ты-то внизу, во аде, а я на тебя буду сверху глядеть.
— Всё это один разговор.
«И богатый человек, и в мундире, а все-таки опоздает, а слесарек-то, и бедненький, а идет да идет».
«Вот ты сказал, что бог справедлив, ан вот и нет — богатый всегда прежде богатеет».
— Ах ты, Прохоровна, да он, может, на погибель свою поскакал, а этот хоть и упал, да тем самым, может, его бог сохранил, честный, дескать.
— А все-таки он коленку сшиб.
— А за то он в рай попадет.
<История Карла Ивановича>
— Кто же пожелат переменить голову с один товаришь на другого, тот платит еще 10 руб. за раз.
И голову поставил с большим сбережением и сказаль его другу: «Ложить-с». И его друг смотрель и весь дрожаль и сказаль: «Я очень боюсь, Карл Иваныч». Тогда я длинный минут на него всё смотрель и сказаль: «Ви измениль ваш друг». И он мне сказаль: «Потому что я очень боюсь, Карл Иванович», и я сказаль:
— Так друг ваш и останется без вашей головы, а ви остались с вашей фальшивой головой.
И он всё дрожаль, и я его прогналь.
<отрывки>
<1>Однако с этим шутить нельзя. Подумал, подумал да, проходя по Литейной, и завернул к Николаю Ивановичу. Доктор он, но не практикует, а по ученой части, где по министерству состоит и мундир вроде военного, с эполетами такими, носит. Человек мрачный и отрывистый, и давно я его не видал.
— Я ведь не практикую, чего ж ко мне лезете, — так прямо и оборвал, а добрейший ведь человек.
— Да вы выслушайте, говорю, — и объяснил ему что и как.
— Ну, так что же, очень вас больно искусал?
— Да нет же, не кусал! (Это он нарочно спросил, из досады; отрывистый человек!) Он только мне руку жал, говорю; так вот, думаю, не пристало бы от руки-то? Потная такая рука.
— Пристанет непременно (сам по комнате ходит).
— Как!!? — так я тут и закричал благим матом, со стула вскочил.
— Непременно взбеситесь, на девятый день.
— Господи! Николай Иванович. И неужели нет спасительных средств <?>
— Я вам анекдот расскажу.
<2>Какова я собою, чтобы всё устроилось.
Поглядела на него с удивлением.
— Я ведь только для того, чтоб не вышел скандал, так как это дело, так сказать, семейное.
<3>Столкнулись трое лбами
Да я и не думал думать
Всё это старая музыка
<перечни тем>
<1>Мечтатель*.
Великий Инквизитор и Павел.
Великий Инквизитор со Христом.
В Барселоне поймали черта.*
Тайный совет*, кн<язь> Д. Обол<енски>й, три звезды на фраке, встреча с учительницами, дело в части, бежавший сумасшедший.
<2>24 декабря (18)77 г.
Mémento.[46] На всю жизнь.
1) Написать русского Кандида.
2) Написать книгу о Иисусе Христе.
3) Написать свои воспоминания.
4) Написать поэму «Сороковины».
NB. (Всё это, кроме последнего романа и предполагаемого издания «Дневника», т. е. minimum на 10 лет деятельности, а мне теперь 56 лет).
Стихотворения и стихотворные наброски
На европейские события в 1854 году
На первое июля 1855 года
На первое июля 1855 года
<На коронацию и заключение мира>
Шуточные стихи, пародии, эпиграммы
Эпиграмма на баварского полковника
<Описывать все сплошь одних попов…>
<Борьба нигилизма с честностью (Офицер и нигилистка.)>
<От редакции «Последней странички»[47]> 1В нашу Редакцию, как и во всякую, вместе с статьями удовлетворительными часто присылается авторами самый безрассудный хлам. Сочинители бывают странные. И все обидчиво требуют, чтобы их напечатали с гонораром. Хлам, конечно, нельзя печатать; но дурачество доходит иногда до гениальности. Одну из таких статей, да еще в стихах, помещаем ниже, надеясь удивить читателя. Чтоб быть добросовестными, мы снеслись с автором, не утаив истины, то есть что если и печатаем произведение его, то не иначе как верх нелепости. Он с гордостию дозволил — до того доходит иногда страстишка видеть себя напечатанным. Впрочем, он, наверно, надеется, что публика с нашим мнением не согласится. Скажем прямо: стихи нелепые. Мысль отчасти верна, но глупо выражена. Действительности никакой, ибо нигде не бывает таких портиков. А между тем как будто что-то и верно. Нигилистка объясняется хоть и глупо, но вполне по Дарвину*. Офицер тоже выдерживает характер: эстетик и отличается позорною слабостью к полу (le sexe). Так что если б не было так глупо, то было бы, может быть, и умно. Вообще это произведение бездарности, одушевленной благородными чувствами. Впрочем, вот вся эта сцена в стихах с ее ретроградным заглавием.