Сотрудники газеты стали расходиться; лишь немногие что-то обсуждали приглушенными безжизненными голосами. Эмили остановилась возле своего стола, делая вид, что проверяет почту, и выжидая, пока остальные заберут свои вещи и удалятся. Когда, наконец, в комнате не осталось никого, кроме Фрэнка и Свена, она направилась в их сторону. Фрэнк, беседуя со Свеном, стоял к ней спиной, и, чтобы привлечь к себе его внимание, она коснулась рукава твидового пиджака криминального репортера.
– Эмили, дорогая, – произнес тот, оборачиваясь, – мне показалось, я видел твое прелестное личико в конференц-зале. Ну и денек, а? Ну и денек…
– По-настоящему отстойный, Фрэнк. Слушай, почему бы тебе не пойти со мной ко мне? У меня есть свободная комната. Тебе незачем торчать тут в одиночестве.
Фрэнк улыбнулся, моргнув серыми глазами.
– Очень благодарен за приглашение, но я останусь на своем посту. Кроме того, я буду не один; мистер Конколи решил составить мне компанию, верно?
Конколи только кивнул, улыбаясь одними губами.
– Ну да, должен же кто-то проследить, чтобы этот старый прохвост не дал отсюда деру, прихватив компьютеры.
– Вы уверены? Если вы оба согласитесь пожить у меня, я буду более чем просто рада.
– Хотя твое предложение очень заманчиво, – сказал Фрэнк, – мы все же останемся. Ты вернешься сюда и сразу нас увидишь. Не беспокойся.
Конколи только улыбнулся и махнул рукой. Мужчины ободряюще смотрели на нее, и она знала – их не переубедить.
– Вы оба, поберегите себя, – через плечо бросила Эмили и направилась обратно к своему рабочему месту за вещами. – Если вдруг передумаете, вы знаете, где меня найти. Тогда просто позвоните и дайте мне знать, что вы в пути. Хорошо?
Она улыбнулась, услышав адресованный Свену шепот Фрэнка:
– Эх, будь я лет на тридцать моложе, я бы ухватился за это ее предложение. Но жизнь так чертовски несправедлива.
* * *Толкнув вращающуюся дверь редакции, Эмили вышла на улицу. День казался похожим на все остальные дни, на улицах было полно людей и машин, спешащих куда-то по своим неведомым делам. Остановившись на минутку, чтобы понаблюдать, Эмили не смогла уловить не то что ни единого намека на панику – не было даже тревоги или скрытого предчувствия беды. Все выглядело совершенно нормальным, обыденным, как будто большинство населения города еще не знало о смертях в Европе. Чуть дальше по улице, у перекрестка, Эмили услышала визг тормозов, а потом – нецензурную брань. Пока мир вокруг них распадался на части, жители Нью-Йорка жили повседневной жизнью, то ли позабыв, то ли наплевав на происходящее за океаном, в Европе. Периодически среди прохожих попадались люди с озабоченными лицами и прижатыми к ушам мобильными телефонами; маневрируя в толпе, они что-то негромко говорили своим невидимым собеседникам на другом конце линии. Эмили подумала, что, возможно, она видит, как медленно расползаются среди горожан ужасные новости.
Настанет миг, когда распространившаяся информация переломит что-то в сознании людей, рубикон окажется перейден, и тогда все в городе перевернется вверх тормашками. Когда все узнают о смертях по ту сторону Атлантики, паники будет не избежать, и улицы Нью-Йорка станут опасным местом. Надо как можно скорее вернуться домой и приготовиться к тому, что грядет. В свое время Эмили посмотрела достаточно фильмов-катастроф, чтобы понимать – в ближайшем будущем ничего хорошего ждать не приходится.
Маневрируя в толпе пешеходов, Эмили добралась до своего припаркованного велосипеда. Она отомкнула замок, сняла цепь, тянувшуюся от колеса к колесу, убрала ее в рюкзак, убедилась, что на велосипедной дорожке нет ни одного такси, водитель которого вознамерился бы таким образом срезать путь, и поехала в сторону дома.
* * *Через сорок минут Эмили оказалась в своем жилом комплексе. Она припарковала велосипед на охраняемой стоянке и вошла в дом.
В вестибюле было оживленнее, чем обычно в такое время. Верный признак того, что европейские новости наконец распространились достаточно широко, подумала Эмили. Группа из пяти человек нервно топталась на площадке в ожидании лифта. Люди выглядели напуганными, куда более напуганными, чем любой из тех, кого Эмили видела после того, как покинула новостной отдел «Трибьюн». Она задалась вопросом, что еще стало известно за то время, пока она добиралась домой.
Заметив у лифта парочку знакомых, Эмили уже собралась поздороваться, но разглядела на их одежде потеки красного дождя и почла за лучшее ограничиться кивком и улыбкой, оставаясь, как она надеялась, на безопасном расстоянии. Ей хотелось держаться как можно дальше от всего, что было связано с красным дождем. Она не знала, может ли это сказаться в дальнейшем, но пока, возможно, лучше не рисковать и не приближаться к тем, кого захватил кровавый ливень.
У Эмили не было возможности узнать, как именно возбудитель болезни – вирус, или грибок, или чем там еще мог оказаться красный дождь – поубивал всех этих людей в Европе и как передается смертельное заболевание. Судя по всему, он вполне мог распространяться воздушно-капельным путем, и тогда для того, чтобы перешагнуть границу менялу жизнью и смертью, достаточно просто дышать одним воздухом с инфицированным или взяться после него за дверную ручку. Пожалуй, хорошей идеей будет какое-то время избегать замкнутых пространств вроде кабины лифта и контактов с теми, кто, возможно, уже заражен.
– Господи! – воскликнула она вслух, удивляясь тому, как мало времени понадобилось, чтобы ее инстинкт самосохранения заработал на полную катушку и навесил ярлычок на каждого, кто потенциально мог оказаться угрозой ее жизни. Дерьмово, конечно, что ей приходится рассуждать подобным образом, но как еще можно рассуждать в таких обстоятельствах? Не прошло и двух часов, как она наблюдала в прямом эфире за ужасной смертью молодого человека. Если жителей Нью-Йорка очень скоро ждет именно такое будущее – черт, она готова на что угодно, лишь бы с ней такого не случилось.
Именно эта мысль билась в мозгу Эмили, когда она открыла дверь пожарного выхода и начала штурм лестницы, поднимаясь к своей квартире.
Глава третья
Эмили знала, что ей повезло с квартирой. Прекрасное место – Верхний Вест-Сайд Манхэттена, всего в двух шагах от Гудзона и нескольких великолепных ресторанов. До 66-й улицы и метро «Линкольн-центр» тоже рукой подать, если ей вдруг это понадобится. Такая нужда возникала редко, но порой репортажи уводили ее слишком далеко от удобных велосипедных дорожек.
Цены на подобные апартаменты обычно сильно превышают репортерские возможности, но свою квартиру Эмили заполучила по невероятно сходной цене, после того как написала хвалебную статью о собственнике этого жилого комплекса. Благодаря ее публикации в доме не осталось неарендованных квартир, за что хозяин преисполнился к Эмили огромной благодарностью и сделал ей совершенно неправдоподобную скидку. И это было лишь одно из преимуществ ее работы. Разве у Эмили могли быть поводы для жалоб?
Эмили жила на семнадцатом этаже двадцатипятиэтажного дома в студии с одной спальней и одной ванной и была знакома с парой-тройкой соседей по этажу. Среди них преобладали одинокие высокооплачиваемые специалисты, но была и супружеская чета, а в нескольких квартирах от Эмили жила одинокая мамочка с восьмимесячным сыном – очаровашкой по имени Бен. Большинство соседей казались вполне дружелюбными, но все общение сводилось к вежливым кивкам при встрече; каждый был сам по себе, и Эмили это вполне устраивало.
В подвале комплекса располагался тренажерный зал, а на крыше – доступный всем жильцам крытый бассейн. Не то чтобы у Эмили было время пользоваться всей этой роскошью, но радовала сама мысль, что у нее есть такая возможность. Однажды, быть может на пенсии, она непременно ею воспользуется, пока же она была слишком занята и слишком предана своей работе, чтобы отвлекаться на заботу о здоровье. К тому же Эмили передвигалась на велосипеде, а значит, получала за день больше физической нагрузки, чем большинство горожан за месяц.
Вытащив из холодильника бутылку диетической содовой, Эмили прошла в комнату, одну стену которой занимал эркер с видом на крыши, Гудзон и его окрестности. Эмили тайно обожала проектировщиков, которые сообразили оборудовать в эркере скамеечку, сидя на которой она частенько смотрела на мир за стеклом. Эмили называла этот пятачок своим насестом. Обычная застланная толстым слоем чего-то мягкого деревянная скамья, обитая пастельно-голубой микрофибровой тканью, стала одним из любимых плацдармов, где можно было просто посидеть и расслабиться после стрессов, которыми изобиловала ее работа.
Сбросив обувь, Эмили взобралась на скамейку, подтянула колени к подбородку и, глядя на город, сделала большой глоток содовой. Хотя большую часть обзора перекрывали небоскребы, выстроившиеся между ее домом и Гудзоном, вдалеке виднелась часть усаженной деревьями набережной.
Сбросив обувь, Эмили взобралась на скамейку, подтянула колени к подбородку и, глядя на город, сделала большой глоток содовой. Хотя большую часть обзора перекрывали небоскребы, выстроившиеся между ее домом и Гудзоном, вдалеке виднелась часть усаженной деревьями набережной.
До сегодняшнего дня Эмили всегда думала об этом огромном мегаполисе, Нью-Йорке, как о микрокосме США, этого мультикультурного механизма, столь разные части которого слаженно работают для общего блага. Город был шумным, стремительным и напористым, и, казалось, нет такой силы, которая могла бы остановить его непрерывное движение вперед. Но сегодня все изменилось. Столько страха на человеческих лицах не было с темных времен 9/11.
Эмили посмотрела вниз, на улицу: старые офисные здания, там и тут перемежающиеся вкраплениями небольших магазинчиков. Проголодавшись у себя на работе, какой-нибудь клерк мог пешком добраться до кофейни или, к примеру, цветочной лавки, а на углу напротив дома Эмили располагался небольшой круглосуточный магазинчик, торгующий консервами, прессой и сластями.
Бездумно глядя на здания, Эмили заметила на улице какую-то суматоху. Перед входом в упомянутый магазинчик собралось человек двадцать. С такого расстояния ей не было слышно, о чем они разговаривают, но язык тела безошибочно указывал на то, что эти люди очень злы. Их кулаки были сжаты, они тыкали друг в друга пальцами и толкались локтями. Основная агрессия, казалось, была направлена на человека, занявшего позицию в дверях магазина; подняв руки на уровень лица ладонями вперед, он будто увещевал толпу не двигаться с места. Толпа, которую одно неверное слово могло превратить в банду, определенно не желала его слушаться.
Эмили видела, как чей-то кулак ударил одиночку в лицо, и тот исчез, погребенный под мелькающими руками и телами. Толпа шла вперед, прокладывая себе путь в магазин через узкий дверной проем. Миг – и люди стали выбегать обратно на улицу с охапками прихваченных в магазине товаров. Эмили смотрела, как один парень споткнулся и упал, банки и бутылки с водой, которые он нес, рассыпались по дороге, а сам он грохнулся на проезжую часть и едва не оказался под колесами с трудом объехавшего его внедорожника, водитель которого, заметила Эмили, даже не попытался притормозить. Пока парень поднимался на ноги и отряхивался, остальные уже растащили все, что он украл в магазине. Парень на мгновение ошеломленно замер посреди дороги, а потом бросился бежать и быстро скрылся из глаз.
Работая в газете, Эмили не раз бывала свидетельницей разнообразных возмутительных инцидентов, но в том, что она сейчас увидела в собственном окне, было нечто особенно неприятное. Она почувствовала… бессилие. Словно кто-то, кого она нежно любила, стал жертвой безумия, и теперь никто и ничто не способно ему помочь.
От невеселых мыслей ее отвлек стук в дверь. Эмили не ждала гостей, значит, это могли быть только Конколи и Фрэнк. Должно быть, они передумали и решили принять ее приглашение. Но если это так, почему они не позвонили предупредить, что уже в пути?
– Иду, – сказала она, направляясь к входной двери.
Владелец здания был поборником безопасности и снабдил дверь глазком с линзой «рыбий глаз», в который виден был весь коридор. Заглянув в глазок, Эмили не увидела своих коллег по газете; вместо них за дверью стоял офицер полиции.
Сняв дверную цепочку, Эмили открыла дверь. В копе было не меньше шести с хвостиком футов[5] росту, кепи почти полностью скрывало его очень коротко остриженные светло-каштановые волосы. «Медоуз» – гласила именная нашивка на левом нагрудном кармане его форменной тужурки.
– Натан? Хвала Господу, это ты, – сказала Эмили, целуя полицейского в щеку. – Слышал, что творится? Ты что-нибудь знаешь?
Полицейский не ответил; вместо этого он протиснулся мимо Эмили в квартиру и повернулся к ней лицом.
– Закрой дверь, – резко сказал он.
Эмили никогда раньше не слышала, чтобы в его голосе, обычно таком спокойном, звучали столь близкие к панике нотки.
– Боже, Натан, ты со мной даже не поздороваешься? – обозленно спросила она. Впрочем, под этой злостью скрывалось беспокойство: Эмили на самом деле очень волновалась о нем.
– Прости, Эм, – сказал он и наклонился поцеловать ее в губы. Когда поцелуй, наконец, прервался, Эмили отступила на шаг и заглянула любимому в лицо.
– Я думала, ты сегодня на дежурстве.
– Я бы должен, – ответил он, проходя на кухню, – но, Эм, там творится полное безумие. Я не смог и на десять миль[6] отъехать от участка. Все бегут из Манхэттена и из города. Дороги забиты, люди сходят с ума. – Он подошел к раковине, взял из стенного шкафчика стакан, до краев наполнил его и продолжал: – Я пытался дозвониться до капитана, – Натан глотнул воды, – но все линии заняты. Я подумал, что надо бы посмотреть, как ты, и отсидеться у тебя пару часов, пока на дорогах не станет посвободнее. А потом я поеду.
Несколько минут ушло на обмен информацией. Натан видел тот же выпуск новостей, что и Эмили, и больше ничего не знал.
– Как ты думаешь, насколько все будет плохо? – наконец спросила Эмили, стараясь, чтоб ее голос не дрожал от угнездившегося где-то в желудке ужаса.
– Если честно, Эм, я не знаю. Но, блин, ты же видела красный дождь? Я собрался выйти из дому, и тут он начался, хотя не было ни туч, ни облаков. Ты же репортер, как ты это объяснишь?
Конечно, у нее не было никаких объяснений. Эмили видела ровно то же самое, что и ее бойфренд, и тоже понятия не имела, как дождь мог литься с безоблачных небес.
– Не могу, – наконец сказала она и подошла к Натану. – Я знаю только одно: я рада, что ты тут, со мной. – Она ухватилась за лацканы его тужурки, притянула любимого к себе и снова поцеловала.
Уже разжав пальцы, Эмили вдруг почувствовала под ними какую-то влагу. Она перевела взгляд на руки и ахнула, чувствуя, как мир сужается, и в нем остается лишь одна-единственная вещь – кончики ее собственных пальцев, выпачканные красным.
– О, – не веря своим глазам, сказала она, а потом, когда до нее окончательно дошло, рявкнула: – Вот дерьмо, – развернулась, бросилась к шкафчику под раковиной и выхватила из него бутылку отбеливателя «Клорокс». – Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо! – шептала она непослушными от страха губами, затыкая слив пробкой, открывая литровую бутылку отбеливателя и опрокидывая ее в раковину. Потом, отшвырнув бутылку, девушка погрузила руки в отбеливатель. Она считала секунды: «Миссисипи раз, Миссисипи два, Миссисипи три…»
Только продержав руки в отбеливателе тридцать секунд, она вытащила их из раковины, но тут же схватила губку и принялась яростно оттирать остатки красных пятен.
Этого просто не может быть, думала она. Неужели после всех ее предосторожностей, после того как она целый день всячески избегала любых контактов с этим гребанным красным дождем, она влипла из-за такой примитивной штуки, как желание поцеловать бойфренда?
И где тогда, спрашивается, эта сраная справедливость?
Эмили начала тихонечко всхлипывать. Все события сегодняшнего дня наконец-то прорвали выстроенные ее сознанием баррикады и невыносимой эмоциональной тяжестью обрушились на грудную клетку Эмили.
– Боже, Эм, ты в порядке? – Возле нее, нежно положив руку ей на плечо, возник Натан.
Она развернулась и сбросила его руку.
– Почему ты не сказал мне про это дерьмо? – завопила она, брызгая слюной. Натан дернулся и отступил на шаг. Конечно, они порой ссорились, но он никогда не видел Эмили такой возмущенной и злой, как сейчас. – Проклятие, ты должен был сказать мне! Почему ты мне ничего не сказал?!
– Я… Мне жаль, Эм, прости, – запинаясь, сказал он. – Я даже не подумал…
Эмили смотрела на огорченное лицо Натана. Он явно волновался за нее. Так похоже на Натана – именно таким образом отреагировать на ее испуг! И это было одной из причин, по которым она его любила.
Они познакомились чуть больше двух лет назад на ДТП, где столкнулось несколько машин. Происшествие унесло пять жизней: молодую семью из трех человек и еще двух водителей. И, конечно, парень, из-за которого все произошло, отделался всего парой царапин.
– Это так романтично! – обычно говорила она тем, кто спрашивал, как могут два вроде бы настолько несхожих человека быть вместе. На самом деле правда заключалась в том, что Натан был единственным знакомым Эмили копом, которого все еще трогали разрушительные природные катаклизмы, гибель невинных людей и человеческие страдания, хоть он и сталкивался с этим каждый день. Не в пример другим своим коллегам офицер полиции Натан Медоуз знал, что значит чувствовать, сохранил живое человеческое сердце и не скрывал этого. В том зачастую темном мире, где жили они оба, Эмили находила эту черту Натана весьма привлекательной.