За длинным совещательным столом никого уже не было, но по тому, как живописно выглядели разбросанные карты приморских провинций, капитан представил, какие страсти здесь кипели несколько минут назад.
— Капитан фон Крисп... Капитан фон Крисп... — бормотал генерал-граф, перебирая лежавшие на столе документы. — Да где же эти бумаги? Ничего теперь не найти.
Лишь перебрав несколько пачек, он нашел нужный документ.
— Ага — вот! Вы сейчас где живете, капитан?
— Тут неподалеку, ваше сиятельство, в Рийне.
— Придется переехать в Хаски. Знаете, где это?
— В сорока милях к югу.
— Правильно, в окрестностях Хаски находится гора Тонзур, на ней обычно становятся лагерем рекруты для обучения ратным наукам. В ближайшее время из Датцуна туда перебросят казенных людей, потом из других мест — предполагается собрать не менее трех тысяч. После короткого обучения двинем их навстречу мятежникам, а в ваши обязанности будет входить инспектирование лагеря и обучение трех рот, которые вы поведете в бой.
— То есть...
— То есть вы должны проследить, чтобы они имели хоть какую-то выучку.
— Кем они будут, ваше сиятельство?
— Разумеется, не конные гвардейцы, на мечах за две недели тоже никого не обучишь, значит, остается одно — копейщики. Их можно тратить без счета, поскольку это казенные люди, проданные хозяевами задешево.
— Стало быть, ни на что не годные или спесивые.
— Почти что так. Помнится, лейтенантом вы командовали в полку ротой, собранной из какой-то сволочи?
— Так точно, ваше сиятельство, сплошь были воры. Я трижды водил их на штурм Солемских высот и трижды обновлял состав.
— На Солемах было горячо. — Генерал-граф вздохнул. — Много было с ними возни?
— Десятую часть перебил собственными руками, ваше сиятельство, приходилось ставить в тылу арбалетчиков, чтобы эта сволочь шла на редуты.
— Ну, раз опыт есть, вам и быть у них командиром.
— Какая у нас будет задача, ваше сиятельство? — спросил напрямик фон Крисп. Вопрос был за пределами субординации, но капитан знал, что генерал-граф, как старый солдат, не обращает внимание на подобные мелочи. Их разговор уже выходил за пределы правил субординации — обыкновенный пехотный капитан и третий после наместника человек в провинции.
— Задача простая — продержаться до подхода легионов императора. В столице уже знают о мятеже, на неделе войска встанут на марш.
— Через месяц будут у нас?
— Да, уже через месяц. Не скажу, что все так уж просто — мятежники собрали стотысячное войско, к ним примыкают не только враги императора, но и кочевники — в надежде пограбить.
— Уверен, когда подойдут легионы, кочевники присоединятся к нам, ваше сиятельство.
— О, они отлично держат нос по ветру. Однако все свои силы мятежники применить пока не могут, войска разношерстные, еще недавно эти князьки воевали друг с другом, поэтому управлять таким сбродом будет нелегко.
— Против такой армии и казенные рабы что-то смогут сделать.
— На это я и надеюсь. Конечно, против конницы туранского хана им не устоять, но регулярных войск у нас пока крайне мало — двадцать тысяч против ста. Конечно, что-то еще наберем ополченцами, но вся надежда лишь на легионы.
Они помолчали.
— Ну ладно, разболтался я, вот документы, подорожная и, самое главное, табель на переезд и наем квартиры — четыре золотых и двадцать серебряных рилли.
— Благодарю, ваше сиятельство! — Капитан не в силах был сдержать радость: в его положении эти деньги были как глоток воздуха для утопающего.
— Желаю удачи, капитан, и хотелось бы поскорее услышать ваш доклад о готовности трех рот к выступлению.
— Приложу все силы, ваше сиятельство.
Покинув штаб гарнизона, фон Крисп перешел в соседнее здание, где располагалось казначейство. Сидевший в окошке крючкотвор с замусоленными лейтенантскими орлами внимательно изучил поданный табель и косо посмотрел на капитана, как будто тот был каким-то бродягой. Потом долго переписывал что-то в учетную книгу, присыпал чернила песком и лишь затем ушел в другую комнату, где долго лязгал ключами и гремел крышками железных ящиков. Наконец он вернулся, подал капитану на подпись книгу и только потом, словно со своими, расстался с деньгами, выложив их двумя столбиками на кожаную подушечку.
Фон Крисп сгреб монеты и довольный покинул казначейство.
31
Наступило утро долгожданного дня, когда ворота сарая широко распахнулись и наряду с опротивевшими физиономиями своих мучителей невольники увидели выстроившихся в две шеренги солдат.
— Чего смотрите, сволочи? Выходите! — привычно заорал Гудьир.
— Давай-давай, хари немытые! — вторили его помощники. Солдаты и командовавший ими пехотный сержант смотрели на все происходящее равнодушно — они прибыли из гарнизона и здешних порядков не знали.
Тех, кто, по его мнению, медлил, Гудьир хлестал плетью, однако уже как-то вполсилы.
Помощники Гудьира согнали всех в кучу посреди двора и продолжали орать и распускать руки. Гарнизонный сержант вмешался.
— Что вы собираетесь делать? — спросил он Гудьира и. не дождавшись ответа, сказал: — Нужно строить их в колонну по три, понятно? Иначе мы здесь до вечера толкаться будем!
— Ну сам и строй! — обиделся Гудьир, его лицо после вчерашнего финального возлияние было пунцовым.
— Ну и сами стройте! — тоже обиделись его приспешники, отойдя в сторону.
Гарнизонный сержант быстро и привычно навел порядок, и скоро колонна была построена. Последовала команда: «По-шли!» — и невольники зашагали, как им казалось, навстречу свободе, поднимая пыль и вызывая ругательства Гудьира.
Питер шагал в середине колонны, рядом с ним были Крафт. Спирос и Густав. Невольники уже заметили, что их мучители одеты в походные мундиры, а из двух телег, двигавшихся в хвосте колонны, одна была нагружена пожитками Гудьира и его пособников.
— Интересно, чего они там столько понабрали? — удивлялся Питер.
— Полагают, им там квартиры предоставят, — усмехнулся Крафт.
— А на самом деле?
— На самом деле там, скорее всего, чистое поле. Хорошо, если есть вода и шатры.
— Ты-то откуда знаешь? — спросил Спирос.
— Случалось мне бывать в шкуре рекрута.
— И как?
— Рекрутом перетерпел, а вот солдатом — недолго получилось. Сбежал искать лучшей жизни.
— Ну и как, нашел?
— Как видишь.
— А все же хорошо, что мы уходим, — сказал Густав. — Хотя и идем на юг, в сторону от моего дома, зато подальше от Датцуна, нехороший это город — злой.
— Нешто города бывают злыми? — усмехнулся кто-то из соседнего ряда.
— Не знаю, как другие... — Густав огляделся. — А эти пыльные стены, этих баб, замотанных в тряпки, выводки грязных детей — ненавижу я их всех, ненавижу!
Вокруг замолчали, невольники стали присматриваться к улицам, по которым шли, к домам и глинобитным стенам, к осликам с поклажей, к замиравшим у ворот женщинам в бесформенных одеждах.
Скоро вышли за город, началась бескрайняя степь.
— Подтяни-и-ись! — прокричал спереди гарнизонный сержант.
— Подтянись, сволочи! — повторил Гудьир и побежал вдоль колонны, щедро раздавая удары плетью.
Невольники недовольно загудели, закрываясь от ударов руками, что раньше делать запрещалось. Гудьир с приспешниками чувствовали, что теряют власть, и ярились еще сильнее. Все закончилось тем, что гарнизонным сержант приказал своим солдатам не подпускать их к колонне.
На последней из двух телег везли три мешка распаренных накануне кукурузных зерен и две бочки воды, маршируя по разогретой степи, казенные люди все чаще оборачивались: время первой кормежки уже прошло, и все испытывали голод.
Наконец в одной из сухих балок сделали привал — чахлые кустики давали мало тени, однако это было хоть что-то. Кукуруза слегка подсохла, и ее, сваленную из мешка прямо на телегу, кромсали деревянной лопаткой и раздавали прямо так, в руки.
Пока одни получали кукурузу, другим давали воду — по мерке на брата, поэтому кто-то давился сухой кашей, в то время как другие лили воду в пустой желудок. Впрочем, никто не жаловался, главное — не били.
После еды сразу тронулись в путь. Скоро колонна вышла на широкую наезженную дорогу, где стали попадаться повозки. Чаще это были простые возы, опасливо съезжавшие на обочину, их пассажиры смотрели на невольников с любопытством, но без сожаления. Если показывался экипаж с охраной, сворачивать на обочину и глотать пыль приходилось казенным людям.
Вскоре после полудня солнце стало так припекать, что трое невольников упали. К ним бросились Гудьир и его помощники, чтобы плетьми заставить упавших подняться, но гарнизонный сержант остановил негодяев.
— Что вы их бьете, они же без сознания!
— Так путь сдохнут! — проорал Гудьир. Во время привала он не только вкусно поел, но и выпил, отчего почувствовал в себе прежнюю силу.
— Так путь сдохнут! — проорал Гудьир. Во время привала он не только вкусно поел, но и выпил, отчего почувствовал в себе прежнюю силу.
— Их нужно положить на телегу, — сказал сержант, обращаясь к своим солдатам.
— Только не на ту, где лежат мои веши! — возразил Гудьир.
— Положите туда, где будет место, — не глядя на него, уточнил гарнизонный сержант.
Упавших уложили на жесткие доски телеги и обмотали головы мокрыми тряпками. Колонна тронулась дальше, однако было ясно, что следует переждать час-другой в каком-нибудь укрытии. Для этого подошла попавшаяся по пути группа скал, здесь сделали второй привал и снова покормили невольников совсем уже затвердевшей кашей.
После привала шли до самой темноты, а на ночь остановились в роще с кривыми деревцами, где рабов согнали в круг и обвязали длинной веревкой.
Ночью, тявкая от голода, к людям подбирались шакалы, их красноватые глаза светились в темноте, то приближаясь, то удаляясь.
Гудьир и его приспешники долго не успокаивались, они возились возле своей телеги, о чем-то споря и договариваясь. Когда Питер уже уснул, скрючившись на голой земле между Крафтом и Густавом, ему приснился сон, будто в сумраке, сквозь текущий туман он увидел сгорбленный, нелепо подпрыгивающий силуэт. Питер чувствовал свой страх, желание убежать, но ноги ему не повиновались, а существо выходило из тумана прямо на него, и все отчетливее Питер узнавал в нем чудовище, что заглянуло в пещеру тогда в овраге.
Разомкнулись клыки, и Питер закричал что было сил, его кто-то толкнул, и он проснулся. Эхо крика еще носилось между деревьями, и всполошившиеся солдаты звенели оружием.
— Что там такое? — сонно произнес Спирос.
— Да кто ж его знает? Кажется, орал кто-то, — ответил Густав.
— Точно-точно, я слышал! — подтвердил один из соседей. — Жутко орали, жутко!
По лесу с факелами ходили солдаты, было слышно, как они переговариваются, а рядом с ними, истерически всхлипывая, причитал кто-то из людей Гудьира.
Вскоре все вернулись назад, и Питер услышал фразу гарнизонного сержанта:
— Завтра найдем.
— А шакалы-то, смотри, разбежались, — заметил кто-то из солдат.
Все стали успокаиваться, рядом захрапели Густав и Крафт. В их окружении Питер не чувствовал страха и тоже стал засыпать, возвращаясь к продолжению сна, однако теперь видел происходящее со стороны.
Черный силуэт на дереве изготовился для прыжка, негромкие голоса, шаги, потом стремительный рывок, хруст костей и бульканье крови. А мгновение спустя — затихающий вдали крик.
32
Он проснулся от голосов, открыл глаза и увидел, что светает. Гарнизонный сержант что-то говорил пятерым солдатам, указывая рукой в глубь леса. Солнце должно было вот-вот показаться, а со стороны телег раздавался храп напившегося накануне Гудьира.
Позвякивая амуницией, пятерка солдат исчезла в тумане. Питер поднялся на ноги.
— Тебе чего? — строго спросил часовой.
— Мне бы отлить, ваша милость.
— Давай вон под тот куст — чтобы я тебя видел.
Перешагивая через спящих, Питер подошел к кусту. Голоса солдат все еще доносились из рощи.
— Вон, смотри! Великие небеса, что же это?
Сделав свои дела, Питер вернулся на место.
— Ты куда ходил? — спросил Спирос.
— Под куст.
— М-м, понятно.
Солдаты возвращались, эмоционально обсуждая увиденное, сержант поспешил им навстречу. Питер стал прислушиваться.
— Может, принести сюда?
— Там нечего нести, сержант.
— Хорошо, возьмите двоих из колонны и копер с телеги. Пусть закопают на месте.
Солдаты подошли к невольникам.
— Эй ты, — указал один из них на Питера. — Вставай, пойдешь с нами, и прихвати еще одного.
— Спирос, поднимайся.
— Ты чего? — Спирос недоуменно уставился на Питера, но, заметив солдат, немедленно вскочил.
— Надо сделать какую-то работу, — пояснил Питер.
— Надеюсь, не стену строить, — пробурчал Спирос.
Солдаты повели их в глубь рощи, солнце уже поднялось над горизонтом, и его лучи насквозь прошивали слабые кроны.
— Какие страшные деревья, — негромко сказал Питер, глядя на неровные стволы и узловатые искривленные ветви.
— Это акации.
— Разве акации вырастают такими большими?
— На моем острове акации растут еще больше.
Внезапно шедший первым солдат остановился. Питер осторожно выглянул из-за его плеча.
— Вот тут и копайте. — Солдат отдал ему копер. — И поскорее, нечего тут глазеть.
Стараясь не смотреть на то, что осталось от человека, Питер начал долбить глинистую землю.
— Да ведь это Турульфар! — не удержался от восклицания Спирос.
— Скорее его половина, — поправил солдат.
— Ну-ка, дай я. — Спирос взял у Питера копер, и в его руках работа пошла быстрее.
— Кто же его так, ваша милость? — спросил Питер.
— Да уж не шакалы. — Второй солдат обогнул окровавленный обрубок — здесь была только верхняя часть тела, — прошелся чуть дальше от дороги, потом вернулся. — Следы ведут на запад. Возможно, медведь.
— Здесь медведей отродясь не водилось, — возразил другой солдат. — Ты посмотри, какие следы от зубов, — его перекусили разом.
— Значит, это он кричал? — снова спросил Питер.
— Ночью-то? Нет, это второй — который уцелел. Он и не видел ничего толком — пьян был, сволочь.
Спирос наковырял достаточно земли, и Питер стал руками ее выгребать.
— Там на дереве следы от когтей, должно быть, он прыгнул сверху.
— Да, — машинально подтвердил Питер, вспоминая сон. — Он прыгнул с дерева.
Спирос снова начал долбить неподатливый грунт.
Послышались тяжелые шаги, Питер оглянулся — к ним шел сержант Гудьир. Он сильно шатался, то и дело хватаясь за колючие ветки.
— Эт-то что тут?! — Оттолкнув Питера, он недоуменно уставился на останки, потом на его лице проступил страх. — Не может быть... этого не может быть... Турульфар... — Наклонившись над тем, что еще вчера было его помощником, он спросил: — Кто его так, а? — Потом посмотрел на солдат и беспомощно протянул к ним руки. — И где же остальное?
Спирос продолжал долбить не останавливаясь. Он с удовольствием выкопал бы яму пошире, чтобы хватило и Гудьиру.
— Хватит, — сказал один из солдат. — Выгребайте, этого достаточно.
Питер очистил яму, затем они со Спиросом взялись за руки половины Турульфара и свалили ее в яму.
Гудьир всхлипнул и пошел к дороге.
— Закапывайте, — сказал солдат.
33
К полудню колонна вышла к горе Тонзур, представлявшей собой огромный холм со стесанной вершиной. По пологому склону, извиваясь, шла дорога, она вела в небольшой городок, располагавшийся в паре миль.
— Хаски, — сказал Спирос, он неплохо знал эти места.
Путь до горы и подъем заняли еще часа четыре. После этого измученные невольники увидели, что представляла собой вершина Тонзура. Вытоптанное пространство с остатками вкопанных столбов, прежде на них натягивали шатры. Два разваленных очага и насыпные валы с востока и запада, сооруженные непонятно для каких нужд.
— Так тут же нет ни хрена! — воскликнул пораженный Гудьир, видимо надеявшийся уже сегодня въехать в новую квартиру.
— Нужно ехать в Хаски, — сказал гарнизонный сержант. — Разгружайте одну телегу, я поеду в город к коменданту. Он должен знать, что делать.
Взяв с собой двух солдат, сержант на телеге отправился в город, а перед этим что-то нашептал оставшемуся за него солдату. Можно было не сомневаться, что тайные инструкции касались Гудьира и его помощников.
После отъезда солдаты перевели невольников в тень насыпного вала. Питер вскарабкался наверх, чтобы посмотреть, что там дальше, но был остановлен предупредительным окриком. Он сразу спустился, но то, что успел увидеть, произвело на него большое впечатление.
— Ну и что там? — спросил Густав.
— Кладбище.
— Что?
— Могилы по всему склону до самого низа.
— Как это понимать? — Густав посмотрел на Крафта, потом на Спироса.
— Как понимать? Военная учеба дается нелегко, вот как это надо понимать.
— Но он сказал — по всему склону!
— Лагерь здесь не первый год, вот и накопилось.
Когда тени удлинились и все отдохнули и порядком проголодались, послышались крики солдат:
— Едут!
— Целый обоз едет!
Настроение поднялось, ложиться на голодный желудок не хотелось, однако пришлось ждать еще около часа, пока первая телега въехала на гору.
Обоз оказался немаленький — больше полусотни возов. Всех здоровых тотчас поставили на разгрузку, прибывший с сержантом комендант, отставник в потрепанном офицерском мундире, со знанием дела руководил разгрузкой и постановкой лагеря. Как оказалось, он делал это уже не первый раз.
Распределенным на команды невольникам приказали забивать колья, чтобы поставить шатры для складов, другие строили загон для скота — сюда обещали пригнать овец. Отдельно сгружали бочки с водой и мешки с обувью — будущие солдаты императора не могли воевать босыми.