Владимир Галич при взрыве погиб сразу. Граната разорвалась в шаге от него. Эдуард Цыпин закрыл своим телом девушку – осколки всего его изрешетили.
Когда его вытаскивали из-под обломков и рухнувшего потолка, он еще был жив.
Девушка… дочь той самой Оксаны Финдеевой – единственной свидетельницы, которую Эдуард Цыпин не сумел убрать, из-за которой, в общем-то, и случилась эта «явка с повинной»… так вот дочь ее, странным образом оказавшаяся здесь, в доме… словно перст божий… нет, не божий, другой направлял ее к ним, к братьям, с самого начала и на их же погибель… так вот эта девушка практически не пострадала.
Если не считать двух оторванных взрывом пальцев на той самой руке, в которой она держала пистолет, что так метко стрелял в живую мишень.
Эдуард Цыпин умер в машине «Скорой».
И с ним угасла навеки для Лаврентия Тихвинского та самая серебряная линия, которую они с братьями видели все, которую они так называли между собой – «серебряная линия». Нечто реальное и осязаемое, но чему так трудно подобрать слова… Внутренняя связь… Голос… зов… паранормальное явление – дар радиации в придачу ко всему остальному, тропинка друг к другу, что и свела их вместе, когда они еще были детьми.
Серебряная линия – их тайна.
В двенадцать лет однажды в июне мальчик в доме священника у стен лавры проснулся в тоске и в слезах.
Этот сон уже часто повторялся, но в тот день к смутным ночным образам наяву присоединилось нечто – словно тебя позвали издалека и указали дорогу, как пройти, как проехать, как найти, отыскать.
Мальчик из лавры в тот день ушел из дома и сел на электричку до Москвы. На вокзале он пересел на метро и доехал до Измайлова.
Вышел и повернул направо – так просто и легко, словно его вели, обещая в конце тайну и радость. И счастье, огромное счастье.
По улице, мимо киосков и лотков, через перекресток он шел к Измайловскому парку. Мимо футбольного поля, мимо детской площадки, где под присмотром мамаш гуляла малышня.
Мальчик остановился, потом сошел с парковой аллеи. Под столетней липой на залитой солнцем поляне стоял другой мальчик. А вскоре со стороны футбольного поля подошел и третий.
Они смотрели друг на друга. Двое из них не знали, не помнили о себе и своем прошлом ничего. А третий – тот, кто ждал их под столетней липой, тот, кто позвал, активировав впервые в себе этот странный дар, эту «серебряную линию», – знал и помнил все.
Весь ужас…
Всю боль…
Мутацию, а может, скачок эволюции – так называла ЭТО его приемная мать, военный врач полковник Кармен, сделавшая из него… нет, на каком-то этапе из них всех… всех четверых объект исследования для своей диссертации.
Их ведь всегда было четверо. Изначально и окончательно – четверо. Даже потом, когда их осталось только трое.
Там, на тех фотографиях, что теперь разглядывают в полиции…
Они видят. Но понимают ли, что они видят на этих снимках?
Там, где трое, – там всегда четвертый.
Ваша плоть, ваша кровь, ваша кость… ваш личный персональный демон, вросший в вас, ваш брат и ваш враг…
Порой ведь так хочется верить, что грех, который ты совершаешь, на самом деле за тебя совершает другой – демон, что притаился за твоими плечами.
Когда мало отпущено времени для жизни, отчего-то слишком много воображается о вечности. О бессмертии.
Это тоже было их общей тайной. Мальчишки из разных семей, с разными фамилиями, они, по сути, являлись единым целым. Позвав, найдя, обретя друг друга там, в Измайлове, больше они уже не разлучались. И это тоже было их тайной с детства и до сего дня. Одно лицо, один образ… близнецы-братья…
Но теперь из всех остался только он один. Тьма и огни – там, в небесах. Лаврентий Тихвинский… отец Лаврентий глянул в ночное небо. Если ты там наверху, как там тебя называть, посылаешь мне это – я отвечу. Я отвечу за все, за всех нас. Хотя порой лучше молчать… Но я не хочу. Молчать я просто устал.
Глава 56 В рамках уголовного дела
В общем-то, честно говоря, эту операцию по задержанию никто бы никогда не назвал блестящей и образцовой. Пример этот никогда бы не вошел в учебники по оперативной тактике и стратегии – оба подозреваемых погибли при штурме, а заложница или, точнее, сообщница получила ранение при взрыве.
Постскриптумом явилось служебное расследование и сочинение «телег» – рапортов и докладных, в которых обоюдно изощрялись и розыск, и спецназ. В «телегах» не раз и не два всплывало упоминание «постороннего лица» – то бишь Федора Басова, «уволенного из органов», появившегося на месте операции в самый неподходящий момент. Руководство спецназа пыталось доказать, что взрыв гранат в доме произошел от выстрела, произведенного этим самым «посторонним лицом», вмешавшимся самовольно в ход операции после того, как в полковника Гущина попала пуля. На все лады исследовали басовскую травматику – переделана ли уже она незаконно для стрельбы боевыми, нет ли и вообще кто он такой и как посмел очутиться в Березовой роще у дома Эдуарда Цыпина и…
И все в таком духе. В сочинении кляуз не участвовала прокуратура. Следователь Николай Жужин во всем поддерживал Гущина и стоял за него горой. И это было ценно, потому что главой оперативно-следственной группы по-прежнему считался он – следователь.
Кати это тоже, конечно, касалось – рапорты и объяснительные не обошли и ее стороной, но вся эта возня проистекала где-то там… далеко… вне ее мыслей. Слышали звон – мимо ушей он.
Иногда вечерами, закончив свои дела в пресс-центре, Катя приходила в розыск к полковнику Гущину. После того как пуля попала ему в сердце… да, в бронежилет, но все же до сердца ей оставалось так мало… полковник не то чтобы изменился, но, как казалось Кате, стал иным.
Или это дело на него так повлияло?
Труп в подвале дома нашли при осмотре развалин. Установили личность погибшей – Вероника Желябова, студентка театрального училища, посещавшая, как и Шуша Финдеева, частную школу искусств. На одном из допросов Оксана Финдеева, мать Шуши, показала также, что покойная являлась любовницей ее мужа-депутата.
В этом деле все вообще переплелось, запуталось насмерть.
Они никогда бы не разобрались, если бы…
Информация поступала из различных источников, но скудная – что-то «вспоминала» Анна Филаретовна Иркутова, что-то шептала в полубреду полковник Кармен, все еще тянущая лямку бессмертия в окружении подключенных к ней медицинских аппаратов. Какие-то крохи сведений подбросил Институт радиационной медицины и Академия радиационной защиты, чьи специалисты некогда принимали участие в том секретном проекте на объекте в Железнодорожном.
И фотографии… Тот, кто их видел, либо сразу же отводил глаза, либо, наоборот, впивался в них с нездоровым любопытством.
Но все это походило на капли в море. Они бы так и не разобрались, если бы не Лаврентий Тихвинский, который начал давать показания.
Порой, когда Катя заканчивала в кабинете Гущина просматривать видеозаписи его допросов, ей казалось, что он оттого так теперь разговорчив… красноречив, что боится не успеть.
Через две недели из следственного изолятора его перевели в тюремную больницу. А еще через неделю его положили сначала в Боткинскую, потом в Институт гематологии.
Но уже ничего не помогало. С гибелью его братьев словно что-то ушло, оборвалось в нем – телесный механизм, порченный радиацией, работавший и так все эти годы на изломе, отказал.
– В конце концов, одно мы теперь знаем наверняка – убийство Марии Шелест не планировалось изначально, – однажды вечером на угрюмого полковника Гущина, уставшего от кляуз и служебных разборок, снизошел стих «поговорить по душам».
Катя только того и дожидалась все это время.
– И началось все это не в мае и не в июне, когда девушка познакомилась с отцом Лаврентием, а гораздо раньше. Когда после смерти Марка Галича огласили его завещание, а там значилось, что его сын Владимир получит все – компанию, фонды, весь капитал – лишь в том случае, если у него появится ребенок, наследник. Там ведь даже срок был установлен в три года, и он истекал. А Владимира Галича к тому времени бросила жена, которую он, по показаниям многих свидетелей, обожал, боготворил. Бросила по причине его… ущербности, скажем так.
– Тогда надо начинать с самого-самого начала, – заметила Катя, – как они – разлученные близнецы – встретились.
– Владимир Галич на допросе, помнишь, говорил, что они встретились с братом уже взрослыми и что это он начал поиски и довел их до конца. А теперь Лаврентий Тихвинский утверждает, что все произошло гораздо раньше, еще в детстве, когда им было двенадцать. Трудно в это поверить, – Гущин усмехнулся. – Но знаешь, я ему верю. Тебе не кажется, что он теперь желает, чтобы мы узнали о нем и его братьях по максимуму, словно пытается создать… оставить их посмертный образ… Слышала ведь записи его допросов. Столько подробностей. И все же поверить в это трудно – в то, что они встретились мальчишками, детьми, как это он называет, позвали друг друга, пошли на зов и встретились.
– Откуда нам знать, как это бывает у них? – спросила Катя. – Федор Матвеевич, вы помните Чернобыль?
– Помню.
– Я не очень хорошо, но тоже. Откуда нам знать, как и что бывает с теми, кто это не только помнит, кто был там. А они, выходит, были.
– Мальчишки, усыновленные в разные семьи, с разными фамилиями, которым не говорили ничего о том, кто они такие и откуда взялись?..
– От Галича не скрывали, что он приемный. А Эдуард Цыпин… он и так многое помнил сам, вы же видели снимки.
Гущин достал из сейфа тот самый… нет, не тот самый, но очень похожий конверт с отсканированными, распечатанными фотографиями – с копиями, так как подлинники следователь Жужин уже приобщил к уголовному делу и хранил у себя.
Гущин положил пакет на стол, не открывая.
– Так вот, эти мальчишки встретились в двенадцать лет, как утверждает Лаврентий Тихвинский. И с тех пор более не расставались. Росли, мужали, поддерживали связь друг с другом. И это было их тайной от всех. Галич, распоряжавшийся деньгами со счетов «Веста-холдинга», обеспечивал братьев – Цыпину выстроил дом, эту виллу, покупал дорогие машины, построил яхту, которую они втроем хотели использовать в дальнейшем, Лаврентию фактически собирался купить приход в престижном районе Подмосковья, церковь строил. Только вот служили они богу Чернобыля, или кто он там… Как там Лаврентий все тогда твердил – демон, демон, – Гущин положил руку на пакет со снимками. – Я тут вот тоже по твоему примеру в книжку божественную решил заглянуть, а там написано: «Бог есть любовь». Это как? А они ведь любили друг друга, эти близнецы-братья, умереть ради друг друга были готовы, и тому у нас множество доказательств.
– Если мы что-то не поймем в них или не сумеем объяснить, – сказала Катя, – мы просто примем это к сведению – как факт.
– Как факт? – Гущин снова усмехнулся (и ей-богу, с тех времен, как в сердце его попала пуля, и улыбка стала иной). – Ладно, ты молодая, у молодых все просто. В деле-то тоже ничего особо сложного, как оказалось. Галичу для наследования отцовского капитала позарез нужен был ребенок, наследник. Фирма «Веста-холдинг» погрязла в судах, бывшие соучредители требовали львиную долю. Срок, установленный в завещании, истекал. Как я понял из объяснений врачей, у всех троих братьев болезнь – результат генетических нарушений из-за радиации, но у каждого на разных стадиях. У Галича – самая тяжелая форма. Они однояйцевые близнецы, у них полностью идентичная ДНК – по природе или тоже в результате мутации, это врачи нам скажут. Так что если бы конкуренты фирмы потребовали экспертизы по установлению отцовства – там все было бы чисто или, по крайней мере, труднодоказуемо, как близнецы воображали. Им казалось, что совместными усилиями они себе наследника – этот золотой ключик к миллиардному состоянию – соорудят. Суррогатную мать использовать было нельзя по медицинским показаниям – это, тоже мне врачи объяснили, не жизнеспособное потомство. Кого-то за деньги нанять, близнецам претило. Они ведь не проститутку искали, не доноршу, а мать, настоящую мать для своего будущего общего ребенка. И когда Маша Шелест, на свою беду, пришла к отцу Лаврентию, тому и его братьям показалось, что они нашли подходящую девушку. Красавица, молодая, испытавшая несчастную любовь, а потом горе потери жениха накануне свадьбы…
– Как библейская Сарра, – сказала Катя. – Вы про Сарру-то читали или дальше того, «что есть любовь», не сдвинулись там, в книжке?
– Книжки – это для тебя, я жизнь знаю, – полковник Гущин покачал головой. – Слышали бы нас сейчас мои орлы из угро… В общем, показалась она им по всем статьям – эта Мария Шелест. Одного они не учли – ее характера. Ты ведь кое-что про ее непростой характер выяснила.
– Так точно.
– Ну вот, в этом и вся загвоздка была. Лаврентий, как он сейчас объясняет, утешал ее в горе, твердил, что все преходяще, что все еще наладится, будет и на ее улице праздник; вот есть парень – красивый, богатый, который хочет иметь семью, ребенка и готов хоть завтра жениться, с одним условием: если она забеременеет. И Мария Шелест не отказывалась познакомиться с богатым наследником фирмы «Веста-холдинг».
– В тот день, двенадцатого июня, она ни на какую экоярмарку днем не поехала, а встретилась с отцом Лаврентием, – сказала Катя. – Его алиби ведь на ту дату только на вечер проверяли, на момент убийства. А что делал он днем, где был, где был днем и что делал его брат Галич, никто не проверял. А про Эдуарда Цыпина мы тогда вообще ничего не знали.
– Лаврентий привез Марию Шелест в дом Цыпина в Березовой роще, это у них чем-то вроде штаб-квартиры считалось для встреч. И там она познакомилась с Галичем и с Цыпиным. И они, не откладывая в долгий ящик, сразу сказали ей, что они от нее хотят. А что хотели – как это ни называй, а суть одна – иметь ее все втроем. А она им сказала – нет, так не пойдет. Любая уважающая себя девушка, по-моему, ответила бы так же.
– Она не только сказала им «нет». Она пришла в ярость, в бешенство. Та же реакция, как и там, в кофейне на влюбленного в нее Руслана Султанова, – Катя вспомнила Новый Иордан и полосатые диванчики в кофейне, стеклянную витрину с пирожными. – Она снова, к сожалению, не смогла сдержаться.
– Но убивать они ее не собирались. Не хочет так не хочет. Нет проблем. У Галича и Лаврентия вечер двенадцатого июня был по минутам расписан, а вот Цыпин оказался свободен, ему и поручили братья отвезти девушку домой. Тот согласился и почти ведь довез ее до Нового Иордана… М-да… что там, в машине, у них произошло, Лаврентий знает с его слов. Вообще, учитывая эти наши фотографии… Понять парня можно, простить – вот это никак, ведь тройное убийство на нем целиком, руки по локоть в крови. – Гущин снова взял конверт со снимками, но опять-таки не открыл, положил на стол. – В машине, на дороге у них возник конфликт, он остановился, попытался в последний раз уговорить ее «по-своему», а она ударила его по лицу и обозвала «мутантом», уродом… «Не прикасайся ко мне, чтоб я родила вам этого вашего мутанта… выродка вонючего». Жалости в ней не было к братьям, они все честно ей рассказали при встрече – ведь в жены ее собирались брать, в матери, а в ней не было жалости к ним, ко всему этому их чернобыльскому наследству, только ярость, обида, что вот снова… верное дело, жених, сватовство – и сорвалось. Лаврентий говорит, что, услышав про «мутанта» и «выродка», его брат Эдуард Цыпин ударил Марию Шелест ножом – девушка из последних сил выскочила из машины и ринулась на дорогу. В это время мимо проезжала Оксана Финдеева с дочерью. Она увидела девушку и Цыпина, только приняла его за Лаврентия. И не остановилась, проехала мимо – на свое же счастье. Узнать, что случилось, остановились пассажиры встречной машины «Шевроле» – Хиткова и Солнцев. Там, на дороге, Цыпин убил их, они же оказались свидетелями убийства Марии – та рухнула на дорогу с раной в груди прямо на их глазах.
И вот он остался там с ними – три трупа, машина «Шевроле» и свидетельница, которая видела его и, кажется, «узнала», сумевшая уехать. Отсюда и начинаются все несуразности этого дела. Цыпин попытался избавиться от тел – сначала всех троих хотел утопить в Гнилом пруду. Но труп Марии Шелест зацепился за корягу, всплыл, и вообще оказалось, что пруд мелкий. Тела свидетелей он решил сначала сжечь в лесу прямо в машине. Но это большой огонь и огромный столб дыма, а над лесами и так кружит пожарная авиация, вертолеты МЧС. Тогда он сжег в костре только тела, а машину сбросил в овраг. На очереди осталась свидетельница Финдеева – он запомнил номер машины, а его брат Лаврентий узнал по описанию жену своего прихожанина и благотворителя, жертвовавшего на церковь. Счастье Оксаны, что она на следующий же день улетела с дочкой в Германию, иначе бы… В деле устранения свидетелей Цыпин жалости не знал, тут нечего на его счет заблуждаться.
Два месяца все они ничего не предпринимали, ждали, дело в Новом Иордане по убийству Марии Шелест шло своим чередом, свидетельница Финдеева оставалась вне их досягаемости. А потом отец Лаврентий от ее мужа, своего прихожанина, узнал, что Оксана возвращается домой. И вот тогда он решил явиться с повинной, взять убийство на себя, отлично зная, что при расследовании его алиби на тот вечер двенадцатого июня будет доказано. Что бы потом ни говорила Оксана Финдеева, если она все же надумает дать показания, что она, мол, видела отца Лаврентия в вечер убийства на дороге в машине с девушкой, это уже не будет восприниматься как правда. Ведь Лаврентий фактически вынудил следователя доказать свое алиби на тот вечер. Он загодя посеял сомнения в показаниях Финдеевой. И его расчет оказался точным – когда она явилась и рассказала нам, мы ведь ей не поверили. Вообще братья убедили себя, что их сходство дает им шанс безнаказанности. Разные фамилии, разные адреса, тайна усыновления, до тех пор, пока не увидишь их всех втроем, не догадаешься, что имеешь дело с близнецами. И при этом полнейшее внешнее сходство.