Видные социологи О.И. Шкаратан и В.В. Радаев[13] также не сомневались, что перестройка была именно революцией: «А что же нынешняя революция? А это, безусловно, революция. Речь идет о смене формаций. Она началась в восточноевропейских странах под знаменем обновления социализма, но по сути это антиэтакратическая революция. Она может дать выход из тупиков государственно-монополистического способа производства» [29].
Таким образом, та часть элиты обществоведов, которая выступала как идеологическая служба команды М. Горбачева, в своем кругу рассматривала перестройку как революцию, целью которой была смена формации, ликвидация советского строя, а вовсе не «Больше социализма! Больше справедливости!». Они отбросили элементарные нормы научной этики и приверженность истине. Должна же российская интеллигенция наконец-то дать себе в этом отчет.
Ненависть к стране, в которой эти люди выросли и вошли в элиту образованного слоя, поражает. Ведь эта ненависть неизбежно распространяется и на старшие поколения, которые эту страну «полуживую вынянчили» и отстояли в тяжелейшей войне. И какая деформация сознания!
О.И. Шкаратан и В.В. Радаев пишут об СССР (еще в 1990 г.): «Большинство спорящих сложившуюся систему общественных отношений, существующие порядки называют казарменным, феодальным социализмом. Подавляющее большинство авторов, тем не менее, признает, что то ужасное общество, с кровавыми деспотическими порядками, миллионами жертв в мирные годы, невиданной нормой эксплуатации рабочих и крестьян, – все же общество социалистическое, хотя и деформированное, с отклонениями от некоей нормы… Наш подход заключается в другом: мы стремимся дать объективный анализ сложившегося особого, самостоятельного способа производства» [29].
Какой может быть «объективный анализ», если аналитик говорит на таком языке! Ведь язык – главное средство познания, мы «мыслим понятиями». Эта растиражированная статья О.И. Шкаратана и В.В. Радаева – призыв к свержению советского строя. Ну и какой строй они дали людям взамен?
Поношение советского жизнеустройства обществоведами, близкими к власти, доходило до глупости. А. Мигранян (в статье «Долгая дорога к Европейскому дому») пишет: «Разрушая все органические связи, отчуждая всех от собственности и власти, данный режим… Вот почему никогда в истории не было такого бессилия отдельного человека перед властью». В одном абзаце утверждается, что советский режим всех отчуждал от собственности и власти, а в другом абзаце – что при советском строе был многомиллионный класс бюрократии, который имел собственность и власть. Далее говорится, что не было во всей истории, включая правление царя Ирода и Пол Пота, большего бесправия, чем в СССР вплоть до прихода демократов. Человек явно не может связать концы с концами[14].
Антисоветская революция, идеологами которой стали виднейшие представители элиты обществоведов, привела к победе меньшинства. Спустя 20 лет после начала перестройки в РФ было проведено большое исследование «Перестройка глазами россиян: 20 лет спустя». В общество влилась большая когорта тех, кому довелось наблюдать перестройку в детском возрасте и повзрослеть, уже не зная советского строя. Они приняли постсоветскую жизнь как данность и относятся к ней лояльно. И, тем не менее, вывод исследователей таков: «После 1988 г. число поддерживающих идеи и практику перестройки сократилось почти в два раза – до 25 %, а число противников выросло до 67 %. И сегодня доля россиян, позитивно оценивающих перестройку, хотя и несколько возросла и составляет 28 %, тем не менее, большинство населения оценивает свое отношение к ней как негативное (63 %).
Наибольшую поддержку, как и 10 лет назад, получила точка зрения о том, что перестройка не должна была выходить за рамки заявленных первоначально целей, определенных как обновление и демократизация социализма. Причем доля тех, кто так считает, за последнее десятилетие возросла с 27 % до 33 %.
Стоит отметить, что суммарная доля тех, кто считает, что перестройку следовало проводить, не разрушая социалистического строя, и тех, кто считает, что перестройку вообще не следовало начинать (это, условно говоря, сторонники социализма в “горбачевском” и в “брежневском” вариантах), составляет 54 %. Объединив же, условно говоря, “демократов-западников” и “либералов-авторитаристов”, т. е. тех, кто сегодня является сторонником несоциалистического пути развития страны, мы получим цифру 30 %. Другими словами, доли сторонников перестройки советского общества на социалистических и несоциалистических началах соотносятся сегодня в России как 1,8:1,0» [32].
29 декабря 2012 г. исполнилось 90 лет подписанию Договора об образовании СССР. Перед этим ВЦИОМ провел всероссийский опрос граждан об их отношении к роспуску СССР. Сожалеют об этом 56 % опрошенных, но это в среднем. Среди людей старше 45 лет, т. е. поживших при советском строе в сознательном возрасте, сожалеют 70–83 %. Вот какая часть граждан, которым в 1991 г. было 24 и более лет, не поддалась антисоветской пропаганде во время перестройки. ВЦИОМ подчеркивает, что, независимо от возраста, о роспуске СССР сожалеют 72 % граждан «с низким уровнем образования» и 75 % «не пользующихся Интернетом». «Не жалеют о распаде СССР 33 % опрошенных (десять лет назад – 27 %). В основном это молодежь (54 %), люди с высшим образованием (37 %) и активные интернет-пользователи (43 %)», – говорится в отчете ВЦИОМ [33][15].
Ясно, где прошли линии раскола. Таким образом, в финале перестройки вовсе не произошло, как утверждали ее идеологи, «свержения советского строя народом». Произошла номенклатурно-криминальная «революция сверху» с дезориентацией населения уважаемыми академиками и профессорами. Даже в 1991 г., на пике перестроечной пропаганды, антисоветизм не был принят большинством.
В информационной подготовке политических акций по развалу СССР как многонационального государства принял участие цвет либерально-демократической части обществоведов. Сразу после ликвидации СССР многие номенклатурные гуманитарии стали откровенно излагать свои антисоветские представления, которые до этого распространяли полулегально. Например, историк и завсектором Института востоковедения АН СССР А. Празаускас пишет: «СССР силой и посредством тотального контроля удерживал вместе разноплеменной мир, своеобразный евразийский паноптикум народов, не имевших между собой ничего общего, кроме родовых свойств Homo sapiens и искусственно созданных бедствий» [35].
Вот еще несколько кратких утверждений из огромного потока программных сообщений в широком диапазоне авторов. Историк Юрий Афанасьев: «СССР не является ни страной, ни государством… СССР как страна не имеет будущего». Советник президента Галина Старовойтова: «Советский Союз – последняя империя, которую охватил всемирный процесс деколонизации, идущий с конца Второй мировой войны… Не следует забывать, что наше государство развивалось искусственно и было основано на насилии». Историк М. Гефтер говорил в Фонде Аденауэра об СССР, «этом космополитическом монстре», что «связь, насквозь проникнутая историческим насилием, была обречена» и Беловежский вердикт, мол, был закономерным.
Перестройка стравила народы! Депутат А. Нуйкин вспоминает в связи с войной в Нагорном Карабахе: «Как политик и публицист, я еще совсем недавно поддерживал каждую акцию, которая подрывала имперскую власть. Поэтому мы поддерживали все, что расшатывало ее. А без подключения очень мощных национальных рычагов ее было не свалить, эту махину» [36][16]. Возбуждая агрессивную этничность как таран против СССР, антисоветская интеллигенция заведомо жертвовала демократическим проектом – она открывала путь этнократическим режимам.
Видные обществоведы участвовали непосредственно и в политических действиях.
Так, в июне 1987 г. Европарламент учредил «День памяти жертв геноцида в Армении». Началась череда торжественных церемоний в Ереване, в которых ненависть к туркам переносилась на соседей-азербайджанцев, которых называли не иначе как «турками». Готовился кровавый конфликт – самое сильное средство разрушения межнациональных отношений.
Генерал-майор КГБ В.С. Широнин, направленный в зону конфликта, пишет: «Первый сигнал к волнениям в Карабахе поступил к нам “из-за бугра”. Академик Абел Аганбегян в середине ноября 1987 г. во время приема, устроенного в его честь Армянским институтом Франции и Ассоциацией армянских ветеранов, выразил желание узнать о том, что Карабах стал армянским. Кроме того, в Москве широко распространились слухи о том, что Аганбегян сослался на свою беседу с Горбачевым, в которой всемогущий генсек ЦК КПСС якобы сказал, что Карабах будет передан Армении. Поразительно, несмотря на этот чрезвычайно устойчивый слух, ни тогда, ни позже, даже в разгар карабахской войны, Горбачев ни прямо, ни косвенно его не опроверг…
Заявление Абела Аганбегяна мгновенно стало центральной темой для многих зарубежных армянских газет и журналов, для радиостанции “Айб” в Париже, а также армянских редакций радио “Свобода”, “Голос Америки” и других… В результате прозвучавший в далеком Париже призыв к беззаконию стал по сути началом карабахского конфликта» [37].
Особенности идеологии антисоветской революции
Рассмотрение этой идеологии актуально, потому что ее носители – идеологи революции перманентной. Они не исчезли из российского политического пространства и остались в элите постсоветского обществоведения. Для них Россия, только-только начавшая выбираться из ямы кризиса при В.В. Путине, – такая же «империя зла», как и СССР.
Вот что писал А.Н. Яковлев примерно в 2003 г.: «Ползучая реставрация нарядилась в одежды стабилизации. Разрыв между словами и делами снова стал повседневным занятием политиков. Иными словами, непереносимо, когда рушится здание, в фундаменте которого есть и твои кирпичи. Даже в страшном сне не могло присниться, что по стране зашагают отряды мерзавцев, а не созидателей, готовых отстаивать свободу человека» [39, с. 13]. Но он так и остался одним из главных авторитетов этого элитарного сообщества.
Первой особенностью дискурса этого сообщества надо назвать этический нигилизм. Йохан Хейзинга говорил, что свобода государства от морали – величайшая опасность, угрожающая западной цивилизации, это «открытая рана на теле нашей культуры, через которую входит разрушение». К моменту перестройки у нас возникло целое сословие элитарных «прогрессивных» интеллектуалов, которые оправдывали свою аморальность свободой информации и стремлением разрушить оковы «угнетения нравственностью». Ф. Ницше писал о них: «Ничто не вызывает большего отвращения к так называемым интеллигентам, исповедующим “современные идеи”, как отсутствие у них стыда, спокойная наглость взора и рук, с которой они все трогают, лижут и ощупывают».
Сравнительно мягкой разновидностью этого нигилизма является отвлечение общественного сознания, замалчивание намерений и проекта. В этом выразилось «отношение к человеку как к вещи» – важная антропологическая установка всей реформы. Это частое в политике явление, но в нашем случае оно наблюдалось в небывалых масштабах и в массовом порядке. Из мышления и языка была исключена сама проблема выбора, а вся политика опущена с уровня бытия до уровня быта. Дебаты шли только по поводу решений, как будто исторический выбор был задан стране откуда-то сверху, и обсуждению не подлежал.
Во время перестройки интеллигенцию увлекли совершенно схоластическим спором о том, являлся ли советский строй социализмом или нет. Как о чем-то реально существующем и однозначно понимаемом спорили, что из себя представляет советский строй: мобилизационный социализм? казарменный социализм? феодальный социализм? Сказал «казарменный социализм» – и вроде все понятно. Академик Т.И. Заславская уже под занавес перестройки в важном докладе озадачила аудиторию: «Возникает вопрос, какой тип общества был действительно создан в СССР, как он соотносится с марксистской теорией?».
Страну уже затягивало дымом, а глава социологической науки погрузилась в тонкости дефиниции и марксистской теории, смысл которой даже закоренелые начетчики помнили очень смутно. О главных устоях реального жизнеустройства, которое собирались сломать, вообще не говорили – никто об этом и не подозревал. Переживали, что социализм-то у нас оказался казарменным. Какое горе! Так жить нельзя!
Вот как характеризовала суть перестройки академик Т.И. Заславская: «Перестройка – это изменение типа траектории, по которой движется общество… При таком понимании завершением перестройки будет выход общества на качественно новую, более эффективную траекторию и начало движения по ней, для чего потребуется не более 10–15 лет… Необходимость принципиального изменения траектории развития общества означает, что прежняя была ложной» [60].
Что значит сменить тип траектории? В чем оказалась ложной «прежняя траектория»? В какой момент Россия пошла по ложному пути? И люди начинают размышлять и спорить об этих туманных абстрактных намеках.
В 1990 г. в большой статье в журнале «Вопросы философии» выступили В.Ж. Келле и М.Я. Ковальзон, «классики советского марксизма», авторы главного учебника по историческому материализму, который регулярно переиздавался с 1962 г. Они, конечно, отказываются от советского строя, и вот почему: «Строй, который преподносился официальной идеологией как воплощение идеалов социализма, на поверку оказался отчужденной от народа и подавляющей личность авторитарно-бюрократической системой… Идейным основанием этой системы был догматизированный марксизм-ленинизм» [61].
Эти два высокопоставленных деятеля «официальной идеологии» и едва ли не самые активные производители «догматизированного марксизма» вдруг обнаружили, что «на поверку»(!) советский строй оказался не тем, что они сорок лет пропагандировали! А раньше, до указания начальства, они этого не замечали? Потому-то их статья, полная самой примитивной ругани в адрес «авторитарно-бюрократической системы», не содержит ни одной мало-мальски определенной мысли. Они сами, похоже, чувствуют это и, как водится, сваливают вину на внешние обстоятельства: «Скованность мысли, догматизм, внутренняя цензура снижали творческий потенциал талантливых ученых и были одновременно питательной средой для выдвижения серости и посредственности»[17].
Но главное – ничего внятного о том катастрофическом повороте, который замысливался и проектировался в их среде. Поразительное молчание. Среди экономистов наблюдалась не менее поразительная вещь: ни один из ведущих академиков и профессоров никогда не сказал, что советское хозяйство может быть переделано в рыночное хозяйство западного типа. Никто из них никогда и не утверждал, что в России можно построить экономическую систему западного типа.
Академик А.Н. Яковлев сказал в мае 1991 г.: «Серьезный, глубокий, по-настоящему научный анализ брежневизма – точнее, периода 60-х – середины 80-х гг. – еще впереди, его даже не начинали» [46, с. 24].
Если так, то элементарные нормы научности запрещали давать категорические оценки обществу за целый исторический период 1960—1980-х гг. и тем более требовать его радикальной переделки! Специалист обязан сначала изучить объект реформы, провести его «серьезный, глубокий, по-настоящему научный анализ».
Ситуация аномальная: заявления по важнейшему для народа вопросу строились на предположениях, которых никто не решался явно высказать. Никто не заявил, что на рельсах выбранного с их участием курса реформ возникнет дееспособное хозяйство, достаточное, чтобы гарантировать выживание России как целостной страны и народа. Сколько ни изучаешь сегодня документов и выступлений, никто четко не заявляет, что он, академик такой-то, уверен, что курс реформ выведет нас на безопасный уровень без срыва к катастрофе. А вот предупреждений об очень высоком риске прийти к катастрофе было достаточно.
Но радикальнее всего этический нигилизм проявился в массивной лжи.
Перестройка велась под лозунгом «Больше социализма! Больше социальной справедливости!». А в 2003 г. идеолог перестройки и академик РАН (!) А.Н. Яковлев прямо говорит: «Для пользы дела приходилось и отступать, и лукавить. Я сам грешен – лукавил не раз. Говорил про “обновление социализма”, а сам знал, к чему дело идет… Есть документальное свидетельство – моя записка Горбачеву, написанная в декабре 1985 г., т. е. в самом начале перестройки. В ней все расписано: альтернативные выборы, гласность, независимое судопроизводство, права человека, плюрализм форм собственности, интеграция со странами Запада… Михаил Сергеевич прочитал и сказал: рано. Мне кажется, он не думал, что с советским строем пора кончать» [42].
При этом речь идет не о мальчике, который «слукавил» из-за боязни наказания. А.Н. Яковлев лгал сознательно, именно «для пользы дела». Истинный проект реформы был гражданам неведом, а задуматься не было времени – им «не давали опомниться» непрерывные потоки сообщений о скандалах, катастрофах и небывалых преступлениях.
А.Н. Яковлев открыто признавался, что идеологам перестройки приходилось «лгать и лицемерить». Он пишет в своих мемуарах: «Обстановка диктовала лукавство. Приходилось о чем-то умалчивать, изворачиваться, но добиваться при этом целей, которые в “чистой” борьбе, скорее всего, закончились бы тюрьмой, лагерем, смертью, вечной славой или вечным проклятием. Конечно, нравственный конфликт здесь очевиден, но, увы, так было. Надо же кому-то и в огне побывать, и дерьмом умыться. Без этого в России реформы не проходят… Скажи, например, тогда на высшем политическом уровне о гибельной милитаристской направленности индустриализации, об уродливой коллективизации, о разрушительной идеологии, о террористическом характере государства и партии. И что бы из этого получилось? Ничего путного, кроме очередного спектакля по “разоблачению” авторов подобных высказываний» [39, с. 35, 571].