Внимательно наблюдавший за разговором Вепрев усмехнулся.
— А у вас что, не так было?
— Я же тебе говорил: у нас только с сохатых брать можно. Да с медведей. Только они с тебя скорей шкуру сдерут: схватит когтистой лапой за голову и оскальпирует!
— Чего сделает?! — насторожился Кабан. — Че за слова, Американец? Умный больно?
— Книжки про индейцев в детстве читал? Кожу с головы сдирает, вот что делает!
— Работай, Американец, работай, — недовольно сказал Сидорчук и выдвинулся на позицию, выставив полосатый жезл, как шлагбаум, перед просевшей на амортизаторах, отчаянно чадящей фурой. Она тут же принялась обреченно притормаживать, как сбрасывает ход торговый корабль, завидев идущую наперерез бригантину с черным флагом и белым «Веселым Роджером».[9]
Следом чадила еще одна, и Вепрев бросился ей наперерез.
— Эй, Американец! — крикнул Сидорчук через несколько минут, отходя от осмотренной фуры. А когда новичок подошел, кивнул на закрывающего заднюю дверь фургона водителя.
— Подойди, возьми у него бабки.
— За что? — не понял сержант.
— Просто подойди и возьми. Он уже приготовил. А минут через пятнадцать отдашь их мне.
Колтунов направился к машине, и высокий парень в армейских штанах, пропотевшей тельняшке и бандане молча протянул несколько тысячных купюр. Выждав некоторое время, он передал деньги старшему инспектору. Сидорчук удовлетворенно кивнул. В течение дня он несколько раз давал новичку такие поручения. Вначале тот не мог понять — в чем дело. А потом решил, что его элементарно «натаскивают». К тому же старослужащие страхуются: если проводится контрольная проверка или за ними следит УСБ,[10] то с мечеными деньгами «спалится» новичок.
Ближе к вечеру его окликнул Вепрев:
— Слышь, Американец, тормозни вон того «мерина»! Он пересек сплошную внаглую! Это минимум две-три «штуки»!
Колтунов резко выставил жезл, и темно-синий «мерседес Е-класса» прижался к обочине, тонированное стекло поползло вниз. За рулем сидел грузный молодой парень с наглым лицом.
— Извини, командир, на встречу опаздываю! Вот, возьми, и разойдемся!
В водительском удостоверении лежали пять тысячных купюр.
«Денег без счета, вот и творят, что хотят!» — подумал Колтунов.
Он заставил водителя выйти из машины, проверил документы, осмотрел багажник. Все было в порядке.
— Счастливого пути! — сказал сержант, вынимая купюры и возвращая документы. Водитель улыбнулся.
Вернувшись к коллегам, Колтунов протянул деньги Кабану.
— Не три, а все пять отдал!
Вепрев и Сидорчук многозначительно переглянулись. Колтунов понял, что его проверяли: не крысячит ли? Но внешне своего понимания никак не проявил: хлопнул ресницами и безразлично уставился на дорогу.
— Теперь вон того тормози, он скорость превысил, — сказал Вепрев. — А это идет моя работа…
Он двинулся наперерез очередной фуре.
Каждый сотрудник поста знал свой маневр. Капитан Смирнов, заканчивая инструктаж перед сменой, всегда сурово сводил брови:
— И чтобы мышь не проскочила!
— Не проскочит, товарищ капитан! — обязательно откликался Вепрев, демонстрируя начальству энтузиазм и энергичность. — Загрызем любую…
Но мышей инспектора не трогали — охотились на крупную дичь. На Южном посту все имели свою узкую специализацию — и по грузам, и по направлению движения. Выгодным считался транспорт, шедший с севера на юг. Забитые электроникой и китайским ширпотребом грузовики, переполненные автобусы с мешочниками или, по-современному, с «челноками», которые и подпитывали северокавказские и черноморские вещевые рынки «эксклюзивными итальянскими и французскими» вещами, массово производившимися в подмосковных Мытищах. Ну, и распаренные отпускники, конечно, которые своим четырехколесным ходом, семьями и дружескими компаниями, бесконечным муравьиным потоком двигались к морю.
С фурами и челночными автобусами работали старший инспектор Сидорчук и инспектор Вепрев. Судя по тому, что капитан Смирнов всегда ставил их в пример, работали хорошо. Дальнобойщики выходили из высоких кабин, улыбчиво, по-приятельски жали инспекторам руки, показывали для проформы документы, но все, что надо, уже было передано из ладони в ладонь и спрятано в карман форменных брюк. От челноков к инспектору допускались исключительно «старшие», с которыми разговор был уже не такой дружеский, но вполне доброжелательный и культурный.
За этим командир поста следил очень строго:
— Они нас кормят, и это надо понимать и ценить… Кто не понимает — значит, дебил. А дебилам у нас не место…
Колтунову Смирнов определил личный транспорт курортников, следующих к морю.
— Обходись вежливо, культурно, чтоб не воняли. Особенно с московскими. Но и не миндальничай! — учил капитан новичка. — А если кто чего сразу не поймет, так ты машину ставь в сторону и «на угон» пробивай, без спешки, вдумчиво… Через пару часов на солнцепеке и без сортира они соображать быстрей начинают…
Но отпускники, как правило, все понимали и сами спешили расплатиться на месте, чтобы не терять драгоценного времени на ненужные формальности. И все-таки «работа» с легковушками занятие неблагодарное: возни много, а прибыль, если сравнивать с фурами, грошовая. Да и нарваться проще простого: поди знай, что за птица в салоне угнездилась…
— Тут до тебя лейтенант в первую же неделю спалился, — назидательно рассказал Сидорчук. — Остановил занюханную «волгу» и без всякого подхода лысому за рулем: гони две сотни и мотай дальше, а то море остынет! А тот прокурором оказался! Смирнов перед ним долго потом хвостом вилял и низко кланялся. А лейтенанта выпер с поста в тот же день…
— Бывает… — индифферентно кивнул Колтунов.
— Бывает, что и на надувной бабе триппер словишь! — встрял в разговор Вепрев с обычной своей свинячей озабоченностью. — И на «А» бывает, и на «Ё» — бывает…
Разношерстный транспортный поток фильтровался сквозь сито Южного поста, оставляя на нем золотую пыль, которая слипалась в крупинки и самородки. Но это ведь только со стороны представляется, что все гаишники — отпетая мафия, которая занимается одним: «рубит капусту». На самом-то деле служба собачья, с каждодневным неясным результатом. О результате каждоночном лучше вообще не думать… На Южной трассе и вырезали смены целиком, и посты взрывали, и расстреливали…
От жары, бензиновой вони и выхлопных газов у Колтунова к концу смены болела голова. И у Сидорчука болела, и даже у Кабана, который казался вообще непробиваемым.
Новичок постепенно освоился, приспособился и «стриг» все легковушки подряд. В конце смены он сдавал по десять-пятнадцать тысяч, такого результата не всегда достигал на фурах даже опытный Сидорчук.
— Молодец, Американец, вникает в службу, — сказал как-то Смирнов.
Его роль зачастую выходила за рамки организатора работы дежурной смены. Южный пост перекрывал два направления. У Колтунова создалось представление, что поток транспорта, идущего на юг, был более открытым. Прибыль с этого направления определялась легко. С нее шли все отчисления наверх, с нее осуществлялись «премиальные» выплаты личному составу. Доходы же с машин, идущих на север, никогда не обсуждались и, похоже, были известны одному Смирнову.
Капитан лично курировал большегрузы, идущие в центр России. У него в специальном потертом блокноте имелось некое расписание, сверяясь с которым, он выходил к обочине. Какие-то машины он тщательно досматривал лично, какие-то перепоручал подчиненным, а некоторые пропускал, даже не останавливая. И хотя вид у него при этом был подчеркнуто-равнодушный, он тут же обязательно звонил на следующий пост и что-то тихо сообщал коллеге — видно, передавал фуру. Надо думать, эстафета эта была отлажена до самой Москвы…
Впрочем, Колтунов не вникал в подобные тонкости, и своего понимания никак не обозначал. А задавать вопросы он вообще избегал. Он знал, что служба здесь непростая. И предыдущий комбат, майор Фетисов, который повздорил с руководством и хотел уйти в другое подразделение, при таинственных обстоятельствах разбился всмятку на совершенно исправной машине. А рядовой инспектор, сержант, вполне мог насмерть поперхнуться глотком воды или сломать шею на крутой лестнице, ведущей от трассы на косогор, к башне поста… Поэтому Сергей стоял, работал, как все, стараясь не выделяться. Правда, номера «привилегированных» большегрузов запоминал и незаметно записывал.
Шли недели, Колтунов все больше вписывался в коллектив.
— Ты на чем ездишь? — как-то спросил его Смирнов, допивая очередную порцию чая из огромной кружки. Он пил много воды, наверное, у капитана начинался диабет.
— На троллейбусе, — ответил новичок. — Когда в форме — на попутках. Хотя у вас с этим туго… В Сибири водилы сами останавливаются, подвезти предлагают. А тут и на хер послать могут…
— Это точно! — усмехнулся Смирнов. — Держи, и не позорь службу!
Капитан бросил ему автомобильные ключи.
— Там у нас на заднем дворе разгонная «пятерка» без номеров. Она на ходу, вполне рабочая, только аккумулятор слабенький… Бери, пользуйся пока…
— Спасибо, — удивленно проговорил Сергей, рассматривая ключи. — Не ожидал…
— Ну, почему же, — начальник смены перешел на доверительный тон. — У нас в смене все должны быть довольны — начальством, коллегами и вообще жизнью. «Приподнимешься» через некоторое время, свою тачку купишь. Только у нас правило: «крутые» моторы не брать, чтобы людям глаза не рвать да начальство не злить. И субординацию соблюдать надо. Вот наш комбат скромно на «форде мондео» ездит. Значит, у меня машинка должна быть на уровень пониже, потому я на «опеле» и катаюсь. А мои подчиненные чего-то поскромней выбирают: «рено», «пежо», ты вообще можешь с «лады калины» начать… Уяснил?
— Уяснил, — кивнул сержант.
Красная «пятерка», с черным бампером и тонированными стеклами, была в неплохом состоянии, хотя аккумулятор действительно еле крутил. Но через два дня очередной нарушитель во искупление вины привез новый, и все вошло в норму. Сергей думал, что отсутствие номеров создаст проблемы с коллегами, но его никто не останавливал. Похоже, инспекторский состав батальона знал машину «в лицо».
А добираться до поста стало гораздо удобней. К тому же это был первый жест признания со стороны коллег.
— Тогда пост на Левом берегу был как раз напротив кафе «Шалаш», — азартно рассказывал Вепрев. — Он остановит водилу, тот виноват, достает бабки, а Аксакал головой качает: «Нет, брат, ты лучше зайди в кафешку, купи мне стакан коньяку!» Ну, тот идет, платит, потом Аксакал неспешно так заходит, берет стакан со стойки и залпом пьет! И обратно возвращается, и следующего тормозит…
— Это сколько же можно коньяка выпить? — заинтересованно удивился Колтунов. На самом деле он напряженно думал: «Зачем в каморке Смирнова стоит старинный несгораемый шкаф с львиной мордой, закрывающей отверстие для ключа? Ничего ценного на посту не хранится, протоколы и изъятые водительские удостоверения в конце смены увозят в батальон, а до поры они лежат себе в стандартном сейфе, который на самом деле и не сейф, а „ящик металлический канцелярский“, как написано внутри на железной табличке. А тут — настоящий сейф, с тонну весом, ему и пожар не страшен, и вскрыть его не просто, только настоящий „медвежатник“ справится, а они уже все перевелись, потому что автомат Калашникова и полная „отмороженность“ успешно заменяют набор взломщика и его тяжелый, кропотливый труд»…
— Да сколько выходило. И шесть стаканов, и десять!
— Врешь. От такой дозы любой упадет. А может, и копыта отбросит!
Вепрев загыгыкал.
— Слушай дальше! Раз его наши командиры выследили и после пятого стакана повезли на освидетельствование. А он трезвый!
— Это как?! — вытаращил глаза новичок, продолжая размышлять о своем.
«Может, там и хранят то, что делает Южный пост ЮЖНЫМ ПОСТОМ? Недолго, полдня, день, может, несколько часов… Но все равно в условиях абсолютной надежности, очевидно, по-другому хранить ЭТО нельзя…»
— А вот так! Ты же умный, Американец! Вот и напряги мозги!
Колтунов пожал плечами.
— Не знаю.
— Да потому что чай он пил! — загоготал Вепрев. — Чай! А в конце дня бармен ему отдавал деньги! Вот голова у мужика работала! Никто его голыми руками взять не мог… Он столько бабла накосил! Небось, еще внукам останется! Да ты его скоро увидишь: Аксакал к нам частенько заходит, по старой памяти…
И действительно, скоро судьба свела молодого сержанта и отставного капитана, о котором во всем Тиходонске рассказывали легенды. Коллектив Южного поста собрался отметить день рождения Гришина. Пили на посту нередко, но никогда не напивались. Парадокс объяснялся тем, что застолья были краткими, как выстрел: в конце смены, пока одни резали сыр и колбасу да разливали водку в одноразовые пластмассовые стаканчики, другие работали за них, продолжая фильтровать плотный автомобильный поток. Потом приходили ребята из заступающего наряда, а сменяющиеся собирались за столом, но время поджимало, поэтому выпивали и закусывали стоя, а в таком неудобном положении напиться довольно сложно.
В этот раз Сергей, на правах молодого, варил на электроплитке картошку и нарезал жирную донскую селедку, когда на пост зашел сухонький старичок в синей форменной рубашке без знаков отличия, в серых милицейских брюках с выпоротым красным кантом и стоптанных форменных туфлях.
— О, я как всегда, вовремя! — оживился он, потирая ладони. — Или вы часто пьете, или я удачно прихожу. А ты и есть новенький?
— Ну да, — кивнул сержант. — Меня Сергеем зовут.
— А я Мотовилин Иван Степанович, бывший инспектор, а ныне пенсионер МВД, — представился вошедший.
— Здравствуйте, Иван Степанович!
— По прозвищу Аксакал, — добавил он, видя, что фамилия не произвела на новичка никакого впечатления. — Слыхал, небось?
Колтунов заулыбался.
— Еще бы! Тут про вас легенды рассказывают!
— Ты их меньше слушай! Им лишь бы языком трепать…
— А правда, что вы…
Аксакал протестующе поднял руку и поморщился.
— Не время сейчас обо мне лялякать. Потом поговорим. Глянь лучше на штаны — не скажешь, что ментовские? Мне соседка, Зинаида, кант вырезала, аккуратно так…
Вскоре на пост поднялся Смирнов, затем подтянулись Вепрев с Сидорчуком, последним пришел виновник торжества.
— Ну, за именинника! — начальник вручил Гришину конверт с «подарочными» деньгами и поднял свой стакан. — Только ты, Колтунов, не уклоняйся!
И, выпив, пожаловался, обращаясь к Мотовилину:
— Не пьет с коллективом новенький наш! То убегает, вроде спешит куда-то, то только губы мочит, для виду… Или брезгует, или сторонится, или… Уж и не знаю чего!
— Да нет, товарищ капитан, смотрите!
Колтунов лихо махнул стаканчик, наколол пластмассовой вилкой кусок селедки, закусил.
— Нормально, вполне боевой пацан! — дал заключение Аксакал.
Смирнов кивнул.
— Боевой, тут спору нет. И претензий по службе к нему не имеется. А все-таки есть в нем что-то не нашенское… И пьет мало, а выпьет — все равно насторожен: не расслабляется, глупостей не болтает… Песен не поет, с товарищами не целуется, в дружбе до гроба не клянется. Почему это может быть, Аксакал?
Тот пожал плечами, изобразил на лице задумчивость.
— А может, он просто умнее?
И засмеялся.
Сидорчук с Гришиным тоже улыбнулись, но Вепрев их не поддержал:
— Слишком умный! Откуда такие умные сержанты берутся — непонятно!
— Да не вяжитесь вы к парнишке, — махнул рукой Аксакал. — Мало ли дураков литрами водяру жрут да в десна со всеми целуются. А толку-то что?
— Скоро Петька будет целоваться на своей свадьбе! — вдруг сообщил Сидорчук. — Вчера документы подал!
— Да этак мы тебе денег на подарки не напасемся! — озабоченно сказал Смирнов.
Гришин смутился.
— Главное не деньги, а внимание, товарищ капитан!
— Да-а-а-а? А мы-то, дураки, за хрустами гоняемся! — хохотнул Сидорчук.
Тем временем Сергей разлил всем водку и поднял наполненный стакан:
— Ну, за жениха!
И первым выпил до дна.
— Исправляется, — усмехнулся Вепрев.
— Ну, и ладушки, — сказал Мотовилин. — Значит, прислушивается к критике!
На этот раз сменившийся наряд задержался, дошел до кондиции и даже спел любимую песню капитана Смирнова:
— И покрылся берег, и покрылся берег сотнями порубанных, пострелянных людей… Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить! С нашим атаманом не приходится тужить!
Колтунов пел, как все. Только в конце, когда Кабан подошел, расцеловал капитана в обе щеки, как бы давая понять, кто здесь атаман, с которым так любо нести службу, он не последовал его примеру.
Сергей все расспрашивал пенсионера ГАИ о том, как обводить вокруг пальца проверяющих, но Мотовилин только похлопал его по плечу.
— Ты лучше завтра-послезавтра в гости ко мне приходи. Тогда все и обсудим. Запоминай адрес…
Легендарный Мотовилов, по прозвищу Аксакал, жил не в загородном особняке, не в пентхаусе двадцатиэтажки у Воскресенского храма, а в убитой «двушке» панельной «хрущевки». Он сразу открыл дверь и встал на пороге в клетчатой фланелевой рубахе и растянутых тренировочных штанах.
— Здравствуйте, Иван Степанович!
— Проходи, Сережа, проходи…
Крохотный коридорчик, старая краснодарская мебельная стенка, сорокалетний ковер на стене…
Сергей постарался не выказывать удивления, но хозяин оказался на редкость проницательным.
— Что удивляешься? — спросил он, одобрительно рассматривая тяжелый пакет в руках гостя. — Думал, здесь у меня хоромы с хрустальными стенами и золотыми унитазами?