— Ну, да. Придумал бы какую-нибудь другую гадость.
— Ты знаешь, наверное да.
Хочется закурить снова, а еще не помешала бы рюмочка ликера, но его же наверняка уже допила дружная компания. Интересно, а пиво осталось?
— Я сегодня же все просмотрю, обещаю. Еще замечания, предложения, вопросы будут?
— Утром, — коротко говорит Паршивец.
— Непотребством занимаетесь! Знаю я вас, негодяев! — говорит Негодяй, заглянувший в кухню с бокалом пива в руке.
— На себя посмотри, — говорю, — дай хлебнуть.
— Оно без алкоголя, тебе, как бы, строго запрещено.
— Я тебе дам, запрещено! — кидаюсь на Негодяя, пытаясь выхватить бокал. Естественно, пиво разливается. Паршивец громко ржет. Я схватил его подмышки, пихнул на Негодяя, и мы такой вот дружной компанией вывалились в коридор.
Из зала показалась голова Наташи:
— Чем вы там занимаетесь?
— Непотребством! — кричу, — присоединяйся!
В последующие минут пятнадцать мы, как малолетние шалопаи, катаемся по полу и мутузим друг друга, оглашая коридор хохотом и воплями. Сан Саныч и Пройдоха выглянули посмотреть, а затем исчезли обратно. Падкий до умных разговором Сан Саныч наверняка втянул беднягу в очередную беседу.
Наконец, я больно стукнулся затылком о плинтус и заорал в голос, что, мол, пора и честь знать. Закругляемся, значит.
Естественно, меня никто не услышал.
3
От Негодяя мы с Наташей вырвались, когда солнце наполовину скрылось за домами, а тени от деревьев удлинялись и ползли вдоль тротуара. Город озарился рекзаторами света, интермобилей стало меньше, зажглась, засверкала реклама на магазинах.
Несмотря на вечер, непривычная весенняя жара не спадала, а ветер вообще куда-то запропастился.
— Уф, — говорит Паршивец, который вышел меня проводить, а заодно и выкурить на пару сигаретку, — терпеть не могу весну и лето. Зимой лучше. От холода спрятаться можно, а от жары некуда. Не в ванну же со льдом бросаться, верно?
Рубашка у Паршивца расстегнута на груди, открывая прекрасный вид на густые черные волосы — наверняка компенсацию за блестящую лысину. Он докурит сигарету и вернется обратно к Негодяю и Пройдохе; Сан Саныч ушел раньше всех, сославшись на то, что вечером у него какие-то оздоровительные процедуры в новом спортивном комплексе.
— Завтра в десять, не забудь.
Киваю.
Мы курим молча. Наташа держит меня за руку и тоже молчит. Я успеваю поймать этот короткий момент тишины и покоя, прежде чем он ускользает окончательно.
Со стороны дороги раздается грохот музыки, и на бешеной скорости пролетает интермобиль. Где-то в подворотне лает собака, кого-то зовут домой… жизнь идет мимо нас, рядом с нами, а мы как будто замерли вне ее, стоим и молча курим…
И отчего-то мне показалось, что только что подошел к концу последний нормальный день в моей жизни. Глупости, конечно, ведь моя новая жизнь, по сути, только началась. Впереди еще много дней, спокойных и неспокойных, радостных и грустных, ярких и серых. Я еще не настолько стар, чтобы бояться смерти. Да, я знаю, это молчаливая с косой может забрать меня в любой момент, когда ей вздумается, но как хочется прогнать подобные мысли прочь…
— Пойдем? — Наташа прижимается теплой щекой к моему плечу, — Рома, а тебя ждем в гости на неделе. Давненько не заходил, я ведь и обидеться могу.
— Нет, Наташенька, на этой неделе никак, — разводит руками Паршивец, — давай в конце месяца, а? Вывезу вас за город, на шашлычок, винцо попьем, костерок разведем, повеселимся, а?
— Хорошо, — Наташа тянет меня за руку к дороге, — пойдем, Паш, пойдем, а то к утру не доберемся.
Я успеваю выбросить сигарету в урну и пожать Паршивцу руку на прощание.
Мы подошли к трассе.
— Наташ, тебе как, понравилось?
— Нормально. От общества мужиков нельзя ждать лучшего, — она улыбается, — когда вы были на кухне, Сан Саныч и Коля пытались строить из себя джентльменов. Разыгрывали, кто поднесет мне бокал со льдом, а я им говорю, что если ты увидишь — голову оторвешь.
— На Сан Саныча не похоже. Детство заиграло?
— Дурачились. Чуть пиво на нас с Настей не опрокинули.
Я смотрю на Наташу, и она мило улыбается мне в ответ. Сколько лет мы вместе, а я все никак в толк взять не могу, что она нашла во мне такого? Ведь я совсем не красавец, и характер у меня, что и говорить, прескверный. А еще отпетый уголовник с запаянными скретчетами. Мой антипослужной список можно перечислять часа три… но ведь, выходит, есть же во мне что-то. Ведь видит Наташа то, чего не вижу я.
— Ты меня любишь? — спрашиваю.
— Дурачок, — отвечает она и ловит такси.
— Отвечай по существу. Любишь или нет?
Она первой залезла на заднее сиденье — я следом — и назвала адрес. Такси медленно тронулось с места.
— Глупый ты, — говорит, — если бы не любила, жила бы с тобой тогда, жди.
— А вдруг? Из сострадания, например.
— Паш, не говори ерунды. Я не из тех женщин, которые живут с кем-то из сострадания. Неужели я бы не нашла себе кого-нибудь другого?
— Не знаю… понимаешь, мне просто страшно тебя потерять. Лезут в голову всякие дурацкие мысли.
— Это мне должно быть страшно. Я за тебя боюсь с того дня, как мы поженились. Сначала боялась, что тебя арестуют, потом, что из тюрьмы живым не выберешься, теперь, вот, снова боюсь, что арестуют.
— Не надо бояться, — говорю, — ты меня любишь, я тебя тоже люблю, а вместе нам ничего не страшно.
Я положил голову ей на плечо и закрыл глаза. День медленно уходил, уступая место ночи. Завтра меня ждет новый день, а что он принесет с собой, я не знаю, да и знать, если честно, не хочу.
Глава 010
1
Паршивый день плавно перешел в паршивый вечер.
Причин было несколько. Во-первых, под конец дежурства пришлось писать отчет и звонить дежурному. Урод громко орал в трубку что-то на счет некомпетентности и крупного штрафа. Говорухин едва не послал его на три буквы, но сдержался. Трубка телефона в руке жалобно скрипела от неправомерного давления.
Во-вторых, Морозов. Не спрашивая разрешения, он отослал отчет главному дежурному, и теперь завтра к обеду Говорухину надлежало явиться в офис начальства для объяснений. А это не есть хорошо. На завтра у Говорухина были совсем другие планы. Например, разыскать софтера, который подложил ему свинью с Шепко. Очень хотелось посмотреть в глаза наглому уроду, а еще лучше эти самые глаза выдавить и наблюдать, как тот будет корчиться от боли и орать о пощаде.
Между прочим, сцена расправы с софтером смотрелась столь заманчиво, что после смены Говорухин решил вовсе не заезжать домой, а свернул прямиком к Лёне Красикову. У того можно было сразу и пожрать и глотнуть водки и, если повезет, разыскать пару головокружительных таблеток. Дело в том, что Красик таблетки не уважал, предпочитал баловаться новомодной дрянью, которую колол прямо в затылок, в ямочку под волосами, но для друзей у него почти всегда имелся небольшой запас таблеток и чего-нибудь посильнее.
«Но сильного нам сегодня не надо» — подумал Говорухин, поворачивая на Новосельскую улицу. Черные очки лежали над рулем.
Сильнее — это значит торкнешься один раз и валяешься потом три дня, как в коме, только ее хуже. Сначала улетаешь фиг знает куда, потом возвращаешься вроде бы в собственное тело, а оно похоже на студень. Язык пухнет, кости словно резиновые, перед глазами — цирк. Затем еще сутки уходят на отходняк. Тогда вообще лучше людям на глаза не показываться — испугать можно…
Говорухин подрезал какого-то недотепу, заставив того выскочить на встречную по сплошной, и прибавил газ. Он уже видел ярко-желтую рекламную вывеску каких-то бритвенных лезвий, обрамляющую крышу дома, в котором жил дружище Красик.
Мысли вновь вернулись к софтеру. Имел же наглость! Ладно, Говорухин еще понимал, когда взламывали базы данных банков или, скажем, казино. Кушать всем хочется. Но на кой ляд тебя, дружище, понесло в этот всеми забытый ресторанчик, да еще понадобилось соваться в подсобку, да еще брать диски? Бес попутал? Предчувствие сработало? Еще какая-нибудь чушь в душе взыграла?
В голову забралась шальная мысль:
«А, может, это сам Шепко и сделал? Вытащил диски, а потом решил с баблом тебя кинуть?» «Зачем ему это? — подумал Говорухин, — мы с Шепко не первый день работаем. Он же знает, что я все равно докопаюсь до правды и всех уродов найду. К тому же, он сказал принести диски, а не бабло» «Но если не найдешь диски, то он потребует с тебя компенсацию, верно?» «Мы найдем уродов, я сказал, — скрипнул зубами Говорухин, — у нас есть записи. Мы просмотрим их и узнаем, кто на самом деле был в ресторане. Если это Шепко, я лично сверну ему шею» Говорухин почувствовал, что утихший было гнев, вспыхнул вновь. В таких ситуациях Говорухин предпочитал быстро разряжаться — попросту набить кому-нибудь морду. Хотя бы первому встречному. И черт с ними, с последствиями.
— Надо выпить водки, — пробормотал Говорухин, останавливаясь.
Нацепил очки на нос, вылез и подошел к двери в подъезд. Набрал номер квартиры и когда голос Красика начал нести что-то невразумительное, рявкнул в микрофон:
— А вы не ждали нас, а мы приперлися!
Черный динамик на уровне подбородка замолчал, зато щелкнул замок, и дверь отворилась. Говорухин вошел в прохладный подъезд и быстро поднялся на шестой этаж, ведя пальцами по блестящим отлакированным перилам. Красик жил не в самом бедном районе города. За домом приглядывали хорошо, ремонты производились часто, и было здесь так чистенько, светленько, жизнерадостно, что сразу захотелось смачно плюнуть. Что Говорухин и сделал, свесившись через перила. Желтоватая слюна полетела вниз и шлепнулась о кафельный пол на первом этаже. Так-то лучше. А то чистоту развели, ступить негде.
Красик уже стоял на лестничном пролете в огромных трусах-шароварах, красных, в крупный белый горох, и тапочках в форме кроликов. Типичная для Красика домашняя одежда. Был Красик высокий тощий и сутулый, словно всю свою жизнь таскал на костлявых плечах невидимую тяжелую ношу. Щеки его горели огнем, рыжие усы торчали в стороны, а глаза налились кровью. Стоял Красик, опираясь о дверь, и источал сладкий запах перегара.
— Что-то быстро ты, — буркнул он, мешая речь с икотой, — я, блин, проснуться толком не успел, видишь?
— Здоров, Карась, — Говорухин аккуратно приобнял Красика за плечи, чтобы не уронить, — торопился, как мог. Знаешь, какой сегодня паршивый день выдался?
Красик понимающе кивнул, жестом пригласил Говорухина войти, потом зашел сам и захлопнул дверь.
Все, теперь можно расслабиться. Дом одного члена Лиги, это дом для каждого ее члена. Как говорится, делись всем, чем можешь, и мы поделимся всем, что имеем. Говорухин устало стянул берцы, расстегнул китель, швырнул кепку на тумбочку.
— У меня там водки есть малость, — сказал догадливый друг из-за спины, — выпьешь, или сразу… того?
— Я вообще-то по делу пришел.
Красик нервно хихикнул:
— Давай, сначала тяпнем по рюмашке, а потом дело, идет? Сто граммов водки еще никому никогда не мешали. Гавар, я же тебя знаю.
Умные вещи говорит, дружище. Да и кто в Лиге глупец? Нет, в Лигу глупых никто не принимал и принимать не будет. В Лигу отбор жесткий. Сам Говорухин критерии устанавливал.
Прошли в зал, где моргал в углу ивизор, рекзаторы излучали мягкий свет, и тени ютились по углам. На стеклянном столике около кровати стояла полупустая бутылка, а рядом — стакан. Жил Красик в однокомнатной, хоть и просторной, поэтому приходилось совмещать личную жизнь и жизнь в Лиге прямо здесь. У окна примостился полупортативный виромат и целая куча приборов к нему. Провода в связках опутывали батареи и подоконник. Беспроводные генераторы выстроились в ряд от батарей до ивизора. Часть комнаты занимал шкаф с миллионом ящичков и дверок. Причем Говорухин знал, что невидимых глазу ящичков в нем едва ли не вдвое больше, чем видимых. Хороший шкаф, на заказ сделанный, штучная работа — без инструкции и не разберешься где что можно открыть, а где, наоборот, закрыть.
— Располагайся. Там сигареты где-то, прикури, а я по маленькому, — сказал Красик и прошлепал в туалет.
Сигареты валялись на кровати — без пачки, россыпью — зажигалка оказалась там же. Говорухин присел на корточки, снял очки, положил их на столик и пару секунд размышлял, что лучше для загруженного проблемами мозга — водка или сигареты? Потом залпом выпил то, что плескалось на дне стакана и закурил.
С первым же глубоким вздохом немного закружилась голова. Казалось, с дымом, потекшим тонкой струйкой между губ, выветрилась и часть мыслей. Говорухин не заметил, как сел на ковер и скрестил ноги. Травка у Красика всегда была что надо. Умеет же находить, чертяка!.. Говорухину захотелось прикрыть глаза и уронить тяжелую голову на край кровати, но буравила мысль о предстоящих делах. Неотложных. Срочных. Может быть, смертельно важных…
Дьявол, как же хорошо дома!
— Карась, пожрать у тебя найдется?
— А как же! — донеслось из туалета, где Красик, похоже, засел совсем не по-маленькому, — все на кухне, дружище, пойти и посмотри, если не в лом.
— Ага, встану и посмотрю… — Говорухин не двинулся с места. Вместо этого сделал еще несколько глубоких затяжек.
Карась вышел из туалета и заглянул в комнату, заправляя майку в трусы:
— Ты уже был на кухне?
— Тебя жду. Принеси сюда, братишка, не будь свиньей.
Красик понимающе кивнул. Бывает, так на работе достанут, что выматываешься в конец. А здесь, на ковре, с сигаретой в зубах, расслабление приходит, что даже двигаться неохота.
Говорухин чуть повернул голову и посмотрел на мерцающий экран ивизиора. Показывали какую-то муть. Интересно, куда Красик дел пульт-то, чтоб его…
— Карась! — буркнул Говорухин, оглядываясь, — эх, Карась…
— Уже несу. Еды немного, но нам на двоих хватит, — Красик внес большую черную сковородку в одной руке и тарелку в другой.
— Картошка замерзла. Вернее…ээээ… жир застыл.
— Сойдет, — Говорухин поднялся с пола и переместился в кресло. Сигарету оставил на ковре, и краем глаза заметил тонкую струйку белого дыма, поднимающуюся к потолку.
Жир действительно застыл, но на это было наплевать. Жрать хотелось сильнее. Подцепив вилкой покрытые белыми комочками жира дольки картошки, Говорухин налил водки, залпом опустошил стакан и неторопливо заел. Он любил чувствовать, как горячая волна обжигает горло и желудок. Потом еще щекочет в носу, но это несущественно.
В тарелке оказался салат из квашеной капусты и зеленого горошка подозрительного цвета. Говорухин принюхался и решил пока налечь на картошку. Красик, конечно, был одним из Лиги, но готовить не умел совсем. К тому же он слыл жутким лентяем и раздолбаем.
— Ты, это, рассказывать будешь? — спросил Красик.
Проглотив очередной комок слипшегося жира и картошки, Говорухин вынул диск и протянул Красику.
— Сегодня какой-то урод софтер сорвал мне шикарную сделку с Шепко. Я его зацепил камерой, заснял, понимаешь?
— Ага. Мы попали на деньги?
— Пока еще нет. Софтер спер информацию, которая нужна Шепко. Достать ее было не так-то легко. Во-второй раз может не получиться.
— Поэтому лучше найти софтера, — подытожил Красик.
— Вот именно. И по возможности, как можно быстрее. Ты же знаешь Шепко, он больной на голову.
— И на все остальные части тела тоже. Еще по сигаретке?
Говорухин прислушался к своим внутренним ощущениям. Нет, пожалуй сейчас следует остановиться, иначе до просмотра диска дело так и не дойдет.
— Включай виромат.
Красик молча занялся делом. Загудел системник. По экрану ивизиора пробежала рябь. Говорухин поискал пульт, но безрезультатно. Тогда он встал на колени и в таком положении подошел к ивизору. Как выключать эту штуку? Под экраном расположился ряд блестящих кнопок. Не глядя, Говорухин нажал на все по очереди, и ивизор погас.
— Эй, смотри-ка! — воскликнул из-за виромата Красик, — я думал, эта штука никогда не заработает нормально.
— Просто я тебе не показывал, — неслышно прошептал Говорухин, развернулся, и на коленях же подобрался к виромату.
2
Изображение было — поганее некуда. Картинка сплошь усеяна помехами и белой рябью. Силуэт едва различим в общей темноте. Говорухин прищурился, прилип носом к монитору, но пока все равно ничего ценного разглядеть не мог.
— Чтоб вас всех, торгашей, — ругнулся он.
Красик шумно дышал в ухо, стоя за спиной. Говорухин сам не заметил, как с силой сжал пульт дистанционного управления. По корпусу пульта прошла широкая длинная трещина. Раздался хруст.
Софтер вышел на свет. Изображение скинуло серые тона и обрело многоцветие. Теперь лицо урода было хорошо видно… а с ним еще одного. Два софтера стояли в полуподвальном помещении ресторана, в узком прямоугольнике света и о чем-то беззвучно разговаривали.
— Вот черти! — Говорухин что есть силы надавил на кнопку «фото\сканирование» и обернулся к Красику, — ты видел это? Уродов двое! Они вдвоем туда залезли!
— Софтеры всегда по двое ходят, — пожал плечами Красик.
Говорухин вытаращился на него вечно красными глазами:
— Умные вещи говоришь, дружище! Об этом я не подумал, верно. Их же всегда двое. Один урод на улице, а второй дела делает.
«По-крайней мере, это не Шепко, — возникла в голове мысль. То ли облегчение, то ли радость — сразу и не разобрать.
Сканер тихо щелкнул, заканчивая считывать изображение. Говорухин сохранил запись и вывел фотографию на монитор.
Двое софтеров. Один совсем сопляк, лет восемнадцать (прут же в Нишу, уроды, как будто другой работы нет), второй постарше, с короткой стрижкой… ну-ка, ну-ка… на виске у него не запаянный ли скретчет?