Отслужу свое, так туда пойду, — сказал он задумчиво. — Ну так что, подпишешь документики или отворот мне дашь?.. Нет, ты смотри, я не настаиваю, дело-то хозяйское! Просто хочу предупредить по-дружески, что своим отказом можешь принести хлопот не только себе, но еще и вышестоящему начальству. А подобный почин не очень-то приветствуется в нашей системе. Сказать, может быть, ничего и не скажут, но могут затаить недоброе.
На лице Латышева было отчетливо написано, что он давно устал от всех этих начальственных заморочек, а в оплывших глазах явственно обозначился размер майорской пенсии.
— Ладно… Подпишу. Где тут черкнуть?
— А вот здесь, старлей, там, где написано «принял»… и еще твоя фамилия. Рассмотрел?
— Да.
— Ну вот и отлично!
Размашисто, накрутив с пяток замысловатых закорючек, Блюме расписался.
— Пойдет?
— Быть тебе командующим округа, — оценил майор его каракули.
— Ну что, теперь я свободен? — Блюме ощутил нечто похожее на облегчение. Такое впечатление, что пятнадцать суток отсидел.
— Ты шутишь, старлей? — изумленно воскликнул майор Латышев. — А как я, по-твоему, оружие буду загружать? На собственном горбу, что ли? Или, может быть, вохровцев привлечь? Нет уж, старший лейтенант, давай так с тобой договоримся — отвези оружие под охраной, как и положено. Передадим вохровцам с рук на руки, а там можешь гулять по своим делам.
— Хорошо, — невольно согласился старший лейтенант, понимая, что другого решения просто не существует. Но самое скверное заключалось в том, что его одолело нехорошее, липкое предчувствие с омерзительным душком. Где-то в глубине души уже закралось подозрение, что дело этим не закончится. — Так и сделаем.
— А потом давай по пиву, — радостно подхватил майор, — знакомство-то надо спрыснуть. А то что же такое получается, встретил хорошего человека и не выпил с ним. Да это сущий непорядок!
— Выпьем, — согласился Блюме, ощущая, что его заточение подходит к концу. Сегодняшним же вечером можно будет надеть гражданку, завалиться в какой-нибудь кабачок и отыскать девчонку без комплексов, чтобы могла скрасить нелегкие военные будни.
Глава 5. ГРАМОТНО СРАБОТАЛИ — ПАРА ТРУПОВ И НОЛЬ УЛИК
Здание, где хранилось оружие, расположенное в районе Текстильщиков, больше напоминало средневековую крепость, чем гражданское строение. Невысокое, всего лишь в три этажа, выкрашенное в белый цвет, оно запросто могло бы сойти за рабочее общежитие, если бы не высокие каменные стены, поверх которых была закреплена колючая проволока «егоза» и пропущен ток высокого напряжения. Но даже если допустить, что смельчак способен взобраться на каменную твердыню, то он непременно должен будет свернуть себе шею, прыгая почти с семиметровой высоты. Для усиления по углам территории были установлены четыре вышки, на которых в три смены несли вахту служивые ВОХРа.
За стенами привычная обстановка: гараж на пару десятков машин, немного в стороне котельная, да вот еще банька. На территории порядок, какой может быть только в военных гарнизонах, где руководство привыкло считать, что начало боевых задач берет точку отсчета с безукоризненно подметенного плаца. Все свидетельствовало о том, что порядок здесь не только любят, но и ценят. А подобная привычка чаще всего вырабатывается у тех, кто половину своей жизни провел в воинских частях.
Чуть разочаровала лишь аккуратно вскрытая консервная банка. Она лежала на самой середине асфальтовой дорожки, бросая вызов принятому здесь порядку, и каждый, кто проходил мимо, осторожно обходил ее стороной, как будто бы опасался, что под тонкой жестью может прятаться полкило тротила.
Начальник следственного отдела МУРа полковник Крылов не дошел до мозолившей глаза банки всего лишь шаг. Неожиданно он остановился и, повернувшись к мужчине лет пятидесяти, спросил:
— Значит, никаких следов?
— Так точно, — ответил тот. Выглядел он виновато, как будто был уличен в двух десятках вооруженных ограблений. — Я говорил с ним… Он утверждает, что они были в масках.
Начальника управления ВОХРа звали Валерий Петрович Абрамов. Только в прошлом году он вышел в отставку и справедливо полагал, что эта работа будет неплохим подспорьем к подполковничьей пенсии. Но кто бы мог подумать, что совсем бесхлопотная должность может принести столько неприятностей: полгода назад разодрались два вохровца и едва не перестреляли друг друга из табельного оружия. А в этот раз помещение украшает парочка остывших трупов, да еще вот похищено несколько ящиков со снайперскими винтовками да три ящика с пистолетами.
Валерий Петрович обратил внимание на то, что седых волос у него заметно прибавилось. И это всего лишь восемь месяцев работы! Кто бы мог подумать, что его прежняя должность заместителя начальника по тылу по прошествии года покажется тепличным местечком.
— Может, он кого-то узнал?.. Всякое бывает, — спросил полковник, сурово посмотрев на Абрамова, изрядно вспотевшего. Утро начиналось скверно, теперь понятно, почему всю ночь его мучили кошмары.
Валерий Петрович достал платок и бережно промокнул мокрые виски.
Посмотрел на ткань. На тонком хлопке обозначились два неровных влажных пятна.
Начальник ВОХРа волновался так, словно на него собрались повесить парочку нераскрытых убийств.
— Никого не узнал, говорит, что все они были в масках. Накостыляли ему, связали, но убивать не стали. Видно, пожалели, старик все-таки, — сделал несмелое предположение Абрамов.
— Понятно, — качнул головой полковник, давая понять, что ответом удовлетворен.
Перешагивать консервную банку Геннадий Васильевич не стал. Примерившись носком ботинка, легонько поддел ее, и жесть, словно обрадовавшись, весело забренчала, пока не закатилась в придорожный куст боярышника.
Там ей и место.
У самого входа молоденький следователь снимал показания у пожилой уборщицы, которая первая натолкнулась на трупы. Женщина энергично размахивала руками, без конца охала, и у каждого, кто становился свидетелем этой сцены, невольно закрадывалось подозрение, что старушка была главным действующим лицом смертоубийства.
У входа в служебное помещение дежурили два безусых сержанта. Наверняка они пришли в органы вчера, ну самое большее неделю назад. Но на их серьезных лицах было написано, что едва ли не каждое дежурство им приходится иметь дело с трупами. В их обязанность входило не пускать никого из посторонних, и на каждого, кто приближался ближе десяти метров, они смотрели отчужденно, как на возможного преступника.
Полковник подавил в себе улыбку и в сопровождении Абрамова направился к зданию.
— Значит, один труп на первом этаже?
— Да, вон в той комнате, — виновато произнес Абрамов.
— Ладно, давайте посмотрим.
Убитый сидел за столом, положив стриженую голову на руки, как раз напротив двери. Его вполне можно было принять за спящего, если бы не крохотное отверстие в середине затылка. Кровь вокруг раны уже запеклась, и короткие русые волосы, слипшись, торчали во все стороны.
Здесь же, у самых ног, с метром в руках суетился эксперт. Он напоминал портного, который снимает мерку на костюм. Но самое большее, на что мог рассчитывать убиенный, так это на крепкий сосновый гроб.
— Что можешь сказать? — спросил полковник, когда эксперт наконец распрямился.
— Смерть наступила примерно три-четыре часа назад… Стреляли с близкого расстояния. Я так думаю, что с сантиметров пятнадцати стреляли, не дальше. Наблюдается огромное количество гари, порох…
— Гильзу нашли?
— Да, — сказал эксперт.
— Что-то еще ценное обнаружили, скажем, следы, отпечатки?
— Все было сделано очень чисто. Такое впечатление, что стрелял профессионал или, во всяком случае, человек, который неплохо знает свое дело.
— Понятно, — безрадостно протянул полковник. На столе перед убитым — прошлогодний «Огонек». В плане просвещения информация безнадежно устарелая, но вполне приемлемая для того, чтобы хоть как-то скрасить унылые часы дежурства. У посиневших пальцев спичечный коробок, наполовину открытый. Под ладонью надломленная спичка, один конец которой остро заточен и слегка смят. Ага, похоже, что она выполняла роль зубочистки. Значит, накануне убийства произошел самый последний ужин в его жизни. Немного подальше чашка кофе, на донышке застыла кофейная гуща. На фарфоровых стенках крупицы сахара. Похоже, что покойник очень мирно перелистывал журнальчик и ковырялся в зубах спичкой в то время, когда убийца подкрадывался к нему со спины. А ведь путь тот прошел немаленький, метров десять, и за этот отрезок он ничем не выдал своего присутствия. Убийца не стукнул дверью, не чихнул, передвигался бесшумно, под ним не скрипнули даже половицы. Но не мог же он добраться до охранника по воздуху. Во всяком случае, подобное в мировой практике пока не случалось.
— Как же все-таки так получилось, что посторонних не заметили с вышки?
— спросил полковник, оторвав взгляд от застывших пальцев покойного.
— Понимаете, я на этой должности не так давно, — мялся начальник ВОХРа, усиленно разглядывая носки своих ботинок, — признаюсь, опыта у меня маловато.
Действительно, на этих вышках должны были дежурить, но буквально часа за два позвонил один из дежурных и сообщил, что у него умер тесть, а другой слег с температурой. Замены за короткое время я им подобрать не успел. А с остальных вышек заметить посторонних было невозможно. Здание мешает… И надо же такому случиться, что в этот день произошло ограбление! — уныло воскликнул Абрамов. — Конечно, если бы они были на вышках, то наверняка бы заметили преступников! Как они только пронюхали… Да мы и сами удивились, когда нам снайперские винтовки сдали на хранение, — добавил он.
— Ладно, пойдемте дальше, — проговорил полковник. Геннадий Васильевич вышел в коридор. На лестнице в грязном темном халате шуровала тряпкой бабка лет семидесяти. Ее тощее лицо напоминало печеное яблоко, такое же темно-желтое, а сморщенная кожа напрочь была лишена всех живительных соков. Ее мало интересовали драмы, происходящие в здании, и она терпеливо отрабатывала аванс, выданный накануне.
На влажной черной тряпке, возможно, оставались последние улики.
— Вы бы ноги вытирали, а то натопчут тут, а я за всеми Подбирай, — ворчливо произнесла старуха.
— Кто ее впустил? Сказано же было — никаких посторонних, — в сердцах выдавил полковник.
— А кто здесь посторонний-то? — воскликнула бабка. — Это я, что ли, посторонняя, которая двадцать лет без малого здесь проработала?
— Ты бы, Никитична, рот-то не раскрывала напрасно, все-таки с полковником милиции разговариваешь, — строго укорил ее начальник охраны.
— А мне все едино, что полковник, что генерал, грязь-то, она не разбирает! Притащут тут по полпуда, а я потом выгребай. Хоть бы добавили десяточку, так нет же, жмутся!
— Это моя вина, товарищ полковник, не усмотрел. Никитична — бабка у нас очень старательная, другой такой во всей Москве не сыщешь, вот и приходится ей прощать острый язык. А потом, кто сейчас пойдет на такую мизерную зарплату?
Сами понимаете. Но ваши люди здесь уже смотрели и ничего такого не обнаружили.
Если бы что-то было, так я бы человека приставил, охраняли бы уж как положено, — очень серьезно заверил Валерий Петрович.
— Да уж, я вижу. — Полковник предусмотрительно вытер подошвы о влажную тряпку.
Внизу под лестницей курили трое совсем молодых ребят. И не понять, кто они — то ли начинающие следователи, то ли стажеры. Крылова всегда удивляла способность посторонних проникать в охраняемое здание. Выставишь пост, проинструктируешь людей, но через все кордоны обязательно просочится человека два-три, не имеющих никакого отношения к предстоящему делу. Следовало бы спросить у них, кто они такие, но полковник благоразумно решил поберечь силы, понимая, что день только начинается.
На втором этаже они встретили двух человек в белых халатах. Те тоже о чем-то негромко разговаривали. Похоже, что эскулапы уже успели констатировать смерть и теперь с чувством выполненного долга травили скучноватые анекдоты.
— Где второй?
— В этой комнате, — живо подсказал начальник охраны. И, опередив полковника на полшага, распахнул массивную дверь.
Получилось торжественно, как будто Абрамов по меньшей мере приглашал его на презентацию, а не на свидание с покойником.
В комнате находилось четыре человека. Двое — старший оперуполномоченный майор Малышев и девушка лет двадцати пяти — сидели на продавленном диване; третий — еще один опер из МУРа, капитан Свиридов, — неторопливо копался в книжном шкафу, просматривая убогую библиотеку; четвертый — эксперт Федорчук — стоял около покойника, растянувшегося на полу, и громко, напоминая артиста, декламирующего стихи, вещал:
— Возраст покойного двадцать восемь лет… правая рука согнута в локтевом суставе… голова слегка запрокинута назад… глаза полуоткрыты. — Федорчук настолько вошел в сценический образ, что не сразу заметил вошедшего полковника. — Справа у виска округлое отверстие…
Девушка напоминала примерную студентку старших курсов и быстро, опасаясь пропустить хотя бы слово, записывала сказанное. Когда она поднимала голову, то в ее глазах было столько обожания, сколько можно встретить только у пятикурсницы, безнадежно влюбленной в сердцееда-профессора.
Не исключено, что между ней и наставником что-то уже завязалось. Во всяком случае, капитан явно не из тех людей, способных упустить такой лакомый кусочек.
Заметив наконец полковника, Федорчук смущенно умолк и незаметно стрельнул глазами в сторону застывшей в ожидании девушки. Похоже, он был не очень доволен, что охмурение молодой особы будет происходить в приема.
— Так что тут у вас?
— Труп, товарищ полковник, — мелко отомстил Федорчук.
— А ты, я вижу, остряк, — хмыкнул Геннадий Васильевич.
Труп был распластан на полу: одна нога согнута, другая прямая, руки разбросаны. Такое впечатление, что покойник куда-то торопился, да вот на мгновение прервал свой бег. Еще секунда-другая, и он, собравшись с силами, вновь устремится в никуда.
Полковник обошел убитого. У головы натекла небольшая кровавая лужица.
На самый краешек уже кто-то слегка наступил, оставив узенький след.
Выстрел в голову. В висок. Такое чувство, что оба вохровца специально подставляли головы под пули убийцы. А ведь это два молодых мужчины, физически хорошо развитые, с неплохой реакцией. И никаких следов сопротивления.
— Какие ваши соображения? — посмотрел полковник на Малышева.
Майор поднялся.
— Я думаю, что выстрел был произведен очень неожиданно для охранника.
Убийца или был в комнате, или незаметно подкрался. Очевидно, покойный в это время смотрел какой-то фильм и был очень увлечен, — показал Малышев взглядом на старенький телевизор, стоящий в самом углу комнаты, — и просто не слышал шагов.
— Странно получается, два выстрела — и оба смертельны, и что любопытно, никаких следов борьбы. А ведь ребятки-то были не слабые, — покачал головой Геннадий Васильевич. — Я ведь о них уже справлялся. До этого оба они служили в милиции и были не на самом плохом счету… Что-то здесь не вяжется.
Вот как бывает, пошел человек на службу, чтобы отбарабанить самые заурядные двадцать четыре часа. Наверняка был полон планов, думал о том, как великолепно проведет следующие трое суток. И даже предположить не мог, что костлявая уже занесла над ним косу и приладилась поудобнее, чтобы опустить заточенную сталь со всего размаха, на самое темечко.
— Что-нибудь обнаружили? — повернулся полковник к эксперту.
На лице Федорчука отразилось замешательство, он явно тяготился присутствием старшего по званию.
— Нашли гильзу. Стреляли из обреза. Причем с очень близкого расстояния.
С какого именно, сказать пока трудно, думаю, с метра… может быть, с полутора.
Смерть наступила мгновенно. В коридоре следы от обуви, немного песка, но отпечатков пальцев нигде не обнаружено. Уверен, здесь побывал человек, который умеет держать оружие и заметать следы.
Полковник посмотрел на диван. Совсем старенький, сейчас таких и не делают. Наверняка крепко послужил не одной паре влюбленных. И вот, выработав положенный ресурс, отправился на покой к вохровцам. Не исключено, что охрана до сих пор использует его по назначению.
Геннадий Васильевич невольно задержал взгляд на туфлях девушки. Они были ярко-красного цвета. Он невольно поймал себя на мысли, что этот цвет очень подходил к ее вороным волосам. И вообще, девушка смотрелась на диване очень кстати.
— А где пострадавший-то?
— Он в соседней комнате, товарищ полковник, — выступил вперед Абрамов.
И, уже сочувствуя пострадавшему, добавил:
— Его всего колотит, такое пережить не дай бог кому! На валерьянку он крепко подсел, флакон за флаконом глушит.
— Ладно, пойдем к нему, — развернулся полковник и краем глаза заметил на лицах присутствующих явное облегчение. Что поделаешь, он и сам был таким и не очень-то жаловал собственное начальство.
Помещение, где обнаружился пострадавший, было совсем крохотным, но вполне достаточным для того, чтобы поставить шкаф для одежды, небольшой квадратный столик и табурет. У окна на затертой лавке, сколоченной на скорую руку, сидел мужчина лет шестидесяти. Полный, с отвислыми щеками, под глазами огромные синяки, на лбу и бровях запекшаяся кровь.
За столом, опершись локтями, сидел опер и привычно, безо всяких интонаций, учинял допрос:
— Значит, вы говорите, что не видели, как они вошли?
— Не видел, — мужчина болезненно поморщился, было видно, что каждое слово ему дается не без труда, — я в это время зашел в каптерку.