– Как я уже сказал, комиссар, я бывал там крайне редко. Убийца наверняка это знал.
– Я тоже так думаю, – согласился Ван-Ин. – Подобные случаи подробно описаны в специальной литературе. Чтобы избавиться от жертвы, преступник чаще всего ищет пустынное место. Во Фландрии такие места – редкость, из чего мы можем сделать вывод, что убийца знал район в общем и вашу собственность в частности.
– Мне это кажется вполне допустимым тезисом, комиссар. Мне бы хотелось помочь вам в дальнейшем.
Ван-Ин допил свою чашку кофе и встал. Теперь он наконец-то смог посмотреть на Вандале сверху вниз.
– Господин Вандале, – произнес он слащавым голосом. – Вы мне чрезвычайно помогли.
Это был старый трюк, которому он научился еще в полицейской школе. Он заключался в том, что полицейский всегда должен производить впечатление, будто он знает больше, чем считает противная сторона. Ведь сомнение – это семя, которое быстро прорастает и которое иногда подталкивает подозреваемого к необдуманным шагам.
– Я буду держать вас в курсе того, как протекает расследование, – пообещал Ван-Ин.
– Я буду ждать с большим нетерпением, комиссар.
Старик поковылял вперед и проводил Ван-Ина до входной двери. Он казался чуть менее самоуверенным, чем час назад. Или Ван-Ину это только показалось?
В большинстве путеводителей простодушным туристам советуют не бродить в одиночестве в Неаполе. Вилльям Артс не стал пренебрегать этим мудрым советом. Он взял такси до порта. В кармане его брюк лежал бумажник с пятьюдесятью банкнотами по сто долларов и четыре миллиона лир в крупных купюрах. Несмотря на невыносимую жару, во время поездки на поезде из Рима в Неаполь он не вынимал руку из кармана. Это был район мафии, и здесь всего лишь за часть такой суммы людям перерезали горло.
Бухта Неаполя – прежде экзотическое направление – смотрелась как серая подмышечная впадина умирающего организма, который назывался городом. Свирепо сигналящий водитель такси с истинным презрением к смерти вез Артса через хаос. Ему было наплевать на светофоры, и он, ругаясь, протаривал себе дорогу через битком забитые улицы. Можно было назвать маленьким чудом то, что, несмотря на все препятствия, он доставил своего клиента к месту назначения в целости и сохранности.
В портах всегда воняет, но в Неаполе вонь тухлой рыбы и испаряющейся мочи сравнима по своей силе с более приятным запахом нефтетоплива и дегтя. С этим неудобством Артсу поневоле пришлось смириться. Если все будет благополучно, через час он сможет сесть на борт.
Паром в Палермо был набит до отказа. Артсу пришлось довольствоваться незащищенным местечком на носовой части палубы. Ему было все равно. В случае необходимости он бы совершил поездку в гробу.
– Прощай, Линда, прощайте, ублюдки, – сказал он тихо, когда от стука корабельных двигателей стала бурлить грязная вода. Через полчаса ветер обвевал его потное лицо. Вдали манил горизонт. Казалось, что мальчишечья мечта наконец-то сбывается.
Лодевейк Вандале покинул свой офис через пять минут после ухода Ван-Ина.
– Остальную часть дня меня не будет.
Его секретарь протянула ему соломенную шляпу и трость.
– Ясно, господин Вандале. До завтра.
– До завтра, Лисбет.
Лисбет подержала ему дверь, а затем просто продолжила свою работу.
Обычно Вандале обедал в эксклюзивном ресторане на краю города, но сегодня он поехал прямо в свою виллу на канале Дамсе-Ваарт. Разговор с Ван-Ином не давал ему покоя. Его беспокоило не столько содержание разговора, сколько то, каким образом комиссар поднял тему решетчатых ворот. Он опасен, и с этим надо было что-то делать.
В гостиной Вандале взял из бара бутылку «Эксшо» и щедро угостил себя коньяком двадцатилетней выдержки. Потом он сверился со своей записной книжкой и набрал номер министерства иностранных дел.
Йохан Брэйс сидел за своим столом, когда зазвонил телефон. Министр лишь час назад приземлился в Завентеме. Его рабочий визит в Руанду принес очень мало результатов. Страна в руинах, и сто миллионов в качестве гуманитарной помощи, которые он обещал своему руандийскому коллеге, мало что изменят. Чтобы вызвать в суд виновников геноцида, в первую очередь должен заново начать функционировать судебный аппарат, а чтобы это реализовать, потребуется больше ста миллионов. Кроме того, получит ли Руанда когда-нибудь обещанную помощь – это еще вопрос. Собственно, Брэйсу было все равно. Для его карьеры важнее заявить сегодня вечером в выпуске новостей, что бельгийское правительство (то есть он) сделает все возможное, чтобы помочь руандийскому правосудию разыскать и осудить серийных убийц. Ведь через несколько месяцев будут парламентские выборы, и чем больше он будет появляться на телевидении, тем больше голосов он потом наберет.
– Некий Лодевейк Вандале на первой линии, господин министр. Он говорит, что это срочно, – доложила его секретарь, извиняясь.
– Все в порядке, Соня. Я знаю господина Вандале, – успокоил ее Брэйс. – Переключай. Здравствуйте, господин Лодевейк.
– Здравствуй, Йохан. Как все прошло в Бурунди?
– В Руанде, – осторожно поправил его Брэйс.
– Руанда, Бурунди. Какая разница? – засмеялся Вандале.
Он пригубил коньяк. Тот факт, что он просто так мог позвонить министру иностранных дел, действовал на него расслабляюще.
Когда в полвторого Ван-Ин зашел в кабинет 204, Барт активно обзванивал зубных врачей.
– Все еще никакого результата? – спросил он довольно снисходительно, когда Барт положил трубку.
– Я обзвонил весь регион Брюгге. Ни один зубной врач не помнит пациента с двадцатью четырьмя зубами на штифтах. Поэтому сейчас я еще обзваниваю только стоматологов и больницы.
– Есть успехи?
– Нет, комиссар. А как продвигается ваше расследование?
Ван-Ин раздраженно отвернулся. «А что этот умник думал?»
– Версавел здесь?
– Нет, комиссар. Инспектор ушел около одиннадцати часов. Он должен был уже вернуться.
– Об этом буду судить я, господин главный инспектор.
Барт так сжал кулаки, что ему в ладонь врезались ногти. Как получилось, что его никто не выносит? Он со злостью схватил телефонную книгу и подчеркнул следующий номер. Когда он собрался продолжить свою одиссею, Ван-Ин его остановил. Это был шанс, о котором можно было только мечтать, чтобы избавиться от такого надоедливого сотрудника.
– Мне бы хотелось, чтобы вы проверили для меня кое-что другое, Барт. Речь идет о несчастном случае 1979 года. Господин Вандале утверждает, что летом того года, точной даты он не помнит, мопедист врезался в его припаркованный автомобиль. Я хочу знать, так ли это.
Барт захлопнул телефонную книгу и вышел из кабинета. Он понял, что ему здесь больше не рады. Когда главный инспектор вышел, Ван-Ин устроился за старомодным принтером Версавела «Бразер». Кто-то ведь должен был заняться бумагами.
Инспектор вернулся без пятнадцати четыре.
– Эта картина меня радует, – засмеялся Версавел, когда увидел, что его начальник пыхтит за клавиатурой.
Ван-Ин остановился в середине предложения, в котором и так уже было немало опечаток.
– Вот и ты, – сказал он презрительно. – Как видно, кто-то отлично развлекся. Джонатан оправдал ожидания?
– Не-ве-ро-ят-но, – ответил Версавел, сияя. – Он угостил меня обедом в «Кармелите».
Он подошел и сел на край письменного стола.
– Джонатан – настоящий гурман и, кстати, всегда им был. На первое мы взяли жареную утиную грудку на перинке из клубничного желе, которую подали с чуть теплым муссом из артишоков. На второе был тимбаль из морского черта с фаршированным цикорием и икрой форели и потом седло барашка с…
– Я выпил только кофе, – язвительно заметил Ван-Ин.
– И «Мутон Ротшильд», – невозмутимо продолжал Версавел. – Пожалуй, еще 1984 года. От этого ни один смертный не откажется.
– К счастью, тебя не слышит Франк.
Версавел пожал плечами.
– Франк знает, что у меня были отношения с Джонатаном. В этом как раз и заключается разница между нами и вами, гетеросексуалами. Мы, мужчины, не заморачиваемся по поводу старых интрижек. Друг остается другом. Мы с Франком даем друг другу такую свободу.
«Мутон Ротшильд» не пошел Версавелу на пользу. Инспектор вел себя как старый хиппи под ЛСД.
– Джонатан тоже что-нибудь рассказал? – спросил Ван-Ин.
Версавел проигнорировал сарказм своего начальника. В мыслях он все еще сидел в «Кармелите» лицом к лицу с Джонатаном.
Слушая разглагольствования Версавела, Ван-Ин вспомнил, что прошло три часа с тех пор, как он курил последний раз, и нервно схватил свои сигареты. Это был явно случай крайней необходимости. Господи, разве добьешься чего-нибудь от старого гея, который спустя пятнадцать лет воспылал страстью к другу молодости?
– Ты же не думаешь, что я пьяный, комиссар? – спросил Версавел, глядя на своего шефа с ребяческой ухмылкой.
– Давай к делу, Гвидо. Потом можешь спокойно вздремнуть.
Версавел сел на свой стул. Улыбка на его губах окаменела.
– По словам Джонатана, Love была борделем для влиятельных лиц. – Название загородного дома Версавел произнес по-английски.
– Есть имена, Гвидо?
– У него их нет.
– Тогда откуда он знает, что это были влиятельные люди?
– Он это предполагает.
– Ах, он это предполагает.
Версавел оценил сарказм Ван-Ина. Хождение по шлюхам преступлением не является.
– Джонатан иногда сопровождал Вандале в бордель на Малсестеенвег. Там он кое-что про Love и услышал. Хозяин заведения, некий Вилльям Артс, однажды разболтал Джонатану, что он должен приводить туда клиентов получше и специальных девочек. Там они могли спокойно делать все, что им угодно.
– Если я правильно понимаю, Вандале предоставлял Love своим деловым партнерам, – разочарованно произнес Ван-Ин. На долгом звуке «о» в слове Love он немного заколебался.
– Нет, в Love с долгим «о» раньше жили графы Фландрии. Джонатан произносил название по-английски.
– Верно, – сказал Ван-Ин. – А я подумал, что Love имеет какое-то отношение к зелени деревьев[22].
– Могло бы быть и так, – ухмыльнулся Версавел. – С листвой ты, собственно говоря, уже тоже близок к истине.
– Как так? – Ван-Ин растерянно посмотрел на подвыпившего инспектора.
– Седина в бороду, а бес в ребро. Разве не так порой бывает? Как раз ты должен бы это знать, Питер.
Ван-Ин сочувственно покачал головой.
– Сделать кофе?
Он пошел к подоконнику и налил в кувшин воду. Рассерженный Версавел был так же полезен, как пастор у смертного одра масона.
Первый раз за двенадцать недель Ван-Ин выкурил больше десяти сигарет за сутки. Ханнелоре ничего не сказала. Она баловала себя еще одним бокалом мозельвейна и молча боролась против разъедающего ее желания затянуться сигаретой. У обоих был тяжелый день.
Ван-Ин небрежно потушил в пепельнице полсигареты. Ханнелоре чуть с ума не сошла, глядя на тлеющий окурок.
– Что-то случилось? – спросил он монотонно.
– Нет. Как дела с Гербертом?
Ван-Ин плохо разбирался в женской психике, но и уж совсем отсталым тоже не был. Ее глаза были влажными, словно она в любой момент могла расплакаться.
– Подогреть тушеную капусту? – любезно предложил он.
Он был вполне милым, этот Питер.
– Порцию картошки фри?
Ханнелоре провела рукой по столу.
– Я хочу сигарету, – сказала она решительно.
Ван-Ин попытался схватить пачку, но она его опередила.
– Ханне, тебе нельзя.
Но было уже поздно. Когда она набрала полные легкие дыма, глаза ее засияли.
– Только одну, – умоляюще пробормотала она.
– Я думал, мы договорились, что ты не будешь больше курить, – выпалил он, разозлившись. – В обмен на это я буду соблюдать жесткую диету. Я свое слово сдержал: десять сигарет в день, сырые овощи, пресная рыба и хлеб из муки грубого помола с опилками.
Ханнелоре затягивалась сигаретой, как одержимая. Ее лицо стало бледным, словно венецианская маска.
– За сегодняшний вечер ты уже выкурил полпачки, – возразила она. – Я их посчитала.
Ван-Ин старался не потерять самообладание, спросив себя, на что он был бы способен, если бы кто-нибудь попросил его больше не курить.
– Хорошо, только одну. Но ради бога…
– Что «ради бога»? Ты думаешь, только у тебя стресс? Попробуй-ка поработай денек в суде.
– Ханне, пожалуйста, расскажи, что случилось.
Ханнелоре встала – явный признак того, что она не может сдержать эмоции.
– Я скажу тебе, что случилось. Ты уже целый вечер ходишь, надув губы, и куришь сигареты. И ты еще смеешь утверждать, что я нарушила наш уговор.
Ван-Ину уже сто лет так не затыкали рот. Он сразу же вспомнил старого врага. Против несправедливости он был бессилен. Сдавливающее чувство того, что его душат, и гнев, который мчался по пищеводу, столкнули его лицом к лицу с прошлым, в то время как он думал, что оно было похоронено. Он подскочил и, поджав губы, понесся в кухню. В холодильнике еще стояла наполовину выпитая бутылка виски J amp;B.
В саду Ханнелоре сделала последнюю затяжку. Голова у нее шла кругом. Она посмотрела на звездное небо, глубоко вздохнула и выкинула окурок в розы. Дверца холодильника тихо захлопнулась.
– Хорошо, напейся. Я пошла спать! – крикнула она свирепо, открывая заднюю дверь.
Ван-Ин сделал глоток из бутылки. Напиток обжег ему желудок. Когда он услышал, как она, всхлипывая, поднимается по лестнице, почувствовал себя более одиноким, чем Робинзон Крузо.
* * *
Переправа на катамаране из Сиракуз на Мальту прошла безупречно. Море было гладким, как стекло, отчего футуристическая лодка скользила по воде, словно летела на крыльях. Сотни туристов насладились поездкой на Сицилию. Никто не обращал внимание на странного типа, который, стоя на юте, смотрел на кильватер.
Артс заплатил штурману пятьсот долларов, чтобы проехать зайцем. В списке пассажиров его имя не значилось. Скоро пена от волн окончательно сотрет последний след. Завтра он может начать новую жизнь. Аманд организовал все безупречно. Они могут обыскать весь земной шар. Здесь они его не найдут.
– Прости, солнышко. Прости меня. Это все моя вина.
Ван-Ин поставил бутылку мозельвейна на ночной столик и предложил Ханнелоре сигарету.
– Возьми еще одну. Я не догадывался, что тебе без них так плохо.
Она лежала на кровати и выглядела хрупкой и ранимой.
– Не надо, Питер. Мне уже лучше.
Ван-Ин опустился на колени и обнял ее. Она снова начала всхлипывать.
– Я сегодня была у гинеколога.
Ван-Ину показалось, что по его спине пробежала сотня пауков.
– Я знал, что что-то не так.
Это прозвучало беспомощно. В такого рода ситуациях многие мужчины не находят, что сказать.
– У тебя что-нибудь болит? – спросил он немного погодя.
Она взяла бумажный платочек и промокнула глаза.
– Я беспокоюсь о ребенке. Я попросила сделать пункцию околоплодных вод.
– Пункцию околоплодных вод! Ты, кто никогда ни о чем не беспокоится.
Ханнелоре провела рукой по его волосам. Она хотела любой ценой сделать так, чтобы он не чувствовал себя виноватым.
– Я хочу быть уверена, Питер. В конце концов, мне тридцать шесть.
Ван-Ин налил себе бокал вина. Ему было сорок три. Его легкие забиты смолой, а кровь все еще жидкая, потому что он ежедневно разбавлял ее алкоголем.
– Хочешь глоточек? – Он протянул ей свой бокал. – Немного вина ему не повредит.
Она отмахнулась.
– Все равно алкоголь уже в его генах, – успокоил жену Ван-Ин. – Поверь мне. В этой области я доминирую.
Иногда Ван-Ин мог высказаться особенно нелогично. Она тоже плохо понимала, почему прислушалась к его аргументам, и все-таки взяла бокал.
На пару секунд повисла неприятная тишина. За этот промежуток времени Ван-Ина захлестнули апокалиптические картины детей с ужасными уродствами.
– Что мы будем делать, если… Я имею в виду… Представь, что…
Призрак, который мучил сейчас Ван-Ина, преследовал ее еще со вчерашнего дня.
– Я не собиралась рассказывать тебе сегодня вечером. Может быть, мне стоило… Собственно говоря, я не знаю, Питер. Сейчас все говорят о наследственности и генетических исследованиях. Газеты только об этом и пишут. И ты прав. Раньше я бы сама от души над этим посмеялась, но вчера эта уверенность рухнула, как карточный домик. Теперь я хочу знать, все ли в порядке.
Был ли это тот момент, когда мужчина должен показать, насколько он сильный, или в подобных ситуациях ему можно было расчувствоваться? Ван-Ин не знал. Пожалуй, ответ на этот вопрос надо искать в какой-нибудь книге.
– Я не буду повторять два раза! – кричала Лен Вермаст. – Одиннадцать часов. Оба марш в кровать и спать!
Когда Тине чуть позже услышала, как мама взбегает по лестнице, она мигом спрятала свой трофей под подушку. Йорис сидел по-турецки на своей кровати. Он безнадежно посмотрел на сестру, но даже не пикнул, когда мама ворвалась в комнату. Лен подошла к сыну, укрыла его одеялом и поцеловала. После этого она повернулась к дочери.
– Если я еще только услышу шум, завтра ты останешься дома.
Тине покорно склонила голову. Завтра она с подружками собиралась кататься на лошадях. Эта зануда не имела права лишать ее такого удовольствия.
Лен выключила свет и пошла вниз. На лестнице она сняла платье и вошла в гостиную топлес. Хюго должен был распрощаться с двумя предметами одежды. Джеф сидел в носках, а Аннелис все еще была в одежде. Как так получалось, что, когда Джеф и Аннелис приходили поиграть в покер на раздевание, она всегда проигрывала?