Ольга снова взглянула на страницу.
– Здесь также написано, что убийца был пойман и расстрелян, и произошло это больше двадцати лет назад, – отчеканила она.
Затем замолчала, взглянула на Глеба колким взглядом и добавила:
– Вы хотите сказать, что мы имеем дело с человеком, который копирует стиль «Ледяного убийцы»?
– И делает это очень старательно, – сказал Глеб. – Насколько я могу судить, он не упустил ни одного нюанса. И, кстати, вы не дочитали. Там ниже есть приписка: после расстрела подозреваемого обнаружились факты, полностью снимающие с него вину. Он был реабилитирован посмертно. А те два убийства так и остались нераскрытыми.
Ольга прочла приписку, о которой говорил Глеб. Черты ее лица словно обострились. Она посмотрела на Глеба сухими, блестящими глазами и уточнила:
– По-вашему, это только начало?
– Уверен, что так, – ответил Глеб. – Убийца провел большую подготовительную работу. Возможно, даже порылся в архивах МВД. Он убьет снова.
Ольга обдумала его слова, снова пробежала взглядом по строчкам, взглянула на подклеенную фотографию с изображением жертвы и сказала:
– Даже если так – мы не сможем этого предотвратить. В данный момент у нас нет никаких зацепок, кроме этого старого дела.
Капитан Твердохлебова перелистнула несколько страниц. Снова посмотрела на Глеба и сухо произнесла:
– Надеюсь, сфера ваших интересов не ограничивается маньяками?
– Уже нет, – ответил Корсак. – Я не брал эту папку в руки почти два года. Она так бы и пылилась в ящике стола, если бы не вчерашнее убийство на Дмитровском шоссе.
– Я оставлю эту папку у себя, – сказала Твердохлебова.
– Разумеется, – отозвался Глеб. – Но при одном условии: я бы хотел, чтобы вы держали меня в курсе расследования.
Взгляд Ольги стал неприязненно-удивленным.
– Зачем вам это?
– Я собираюсь дописать свою книгу. И если имитатор не остановится, в моей книге найдется место и для него.
Ольга закрыла папку и усмехнулась:
– Знаете, вы первый писатель, которого я увидела вживую.
– И как впечатление от живого писателя?
Она пожала плечами:
– Не знаю. Честно говоря, больше люблю мертвых.
– Тех, чьи портреты висят на стенах школьных классов, как охотничьи трофеи?
Ольга прищурилась:
– Странное сравнение. И вы странный. Скажите, Глеб…
– Просто Глеб.
– Скажите, Глеб, мы с вами не встречались раньше?
– Вроде нет.
Твердохлебова продолжала бесцеремонно его разглядывать. Густые каштановые волосы. Нос с легкой горбинкой. Глаза карие, с золотистым оттенком. Одет с той дорогой, можно даже сказать, изысканной небрежностью, которая отличает состоявшихся художников от простых неудачников – стильный костюм, голубая шелковая рубашка с расстегнутым воротом, слегка распустившийся или нарочито небрежно завязанный узел галстука. На ногах – ботинки из отличной кожи, на плече, обтянутом кашемиром приталенного двубортного пальто, – видавшая виды холщовая сумка.
– Но я вас точно где-то видела.
– Меня вечно с кем-то путают, – сказал Корсак. – Вероятно, у меня типичная внешность.
– Гм… Может быть, может быть.
– Так вы обещаете держать меня в курсе?
– Я вам ничего не обещаю. Но если я посчитаю нужным поделиться информацией с представителями СМИ, вы будете первым в очереди.
– И на том спасибо. – Глеб поднялся со стула. – Мой номер телефона у вас есть. Звоните, если что.
Твердохлебова приподняла брови:
– Если что?
Он пожал плечами:
– Ну, мало ли! Вдруг захотите пригласить меня на ужин.
Твердохлебова удивленно приподняла бровь. Потом усмехнулась и сказала:
– Только если за ваш счет.
– За этим дело не станет, – пообещал Корсак.
Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза. Потом капитан Твердохлебова быстро подписала пропуск и вручила его Корсаку:
– Покажете это на выходе. Всего доброго.
– До свидания, – так же сухо отозвался Глеб, повернулся и вышел из кабинета.
На улице, перед тем как пойти к машине, Корсак задумался. Он пригласил эту женщину на свидание? Как так могло получиться?.. А впрочем, что тут такого? Он ведь теперь холостяк.
Глеб холодно усмехнулся и сунул в губы сигарету. Припомнил стройную, крепкую фигуру Ольги Твердохлебовой, ее лицо с поджатыми губами и цепким взглядом, ее твердое рукопожатие при знакомстве. Интересная женщина. И совсем не похожая на Машу Любимову.
«Может быть, это как раз то, что мне нужно?» – рассеянно подумал Глеб и чиркнул зажигалкой.
5
Барон снял тяжелую, дорогую шубу и повесил ее на спинку кресла. Затем повернулся к своим бродягам и позвал:
– Илона, девочка моя, йав кэ мэ[3]!
Он поманил девочку смуглым, холеным пальцем. Илона встала со стула и подошла.
– Умница! – Барон белозубо улыбнулся и погладил Илону рукой по плечу. – Большая ты у меня стала. Настоящая красавица. Рустем, скажи ведь – красавица!
– Да, – отозвался с соседнего кресла громила Рустем. И ухмыльнулся, глядя на то, как Илона быстро переводит взгляд с него на Барона и обратно, пытаясь понять, что они задумали.
– Девочка моя, ты очень мало сегодня заработала, – мягко проговорил Барон, откинул со лба длинную черную прядь волос и добавил: – Это меня очень огорчает. А тебя?
– Меня тоже, – пробормотала Илона. – Но сегодня день был плохой.
– Да, – согласился цыган. – Очень плохой. – Он сокрушенно покачал головой и вздохнул: – В такие дни я сам не свой. И знаешь почему?
– Почему? – так же тихо спросила Илона.
– Потому что мне жалко этот мир. Люди стали злые, жадные. Каждый держится за свой кошелек так, будто в нем лежит его собственное сердце. Мир делается жестоким, и жизнь в этом мире дорожает. Скажи, Илона, я тебя хорошо кормлю?
– Да, Барон, хорошо.
– Может быть, я тебя не защищаю? Или сам обижаю?
Илона покачала головой:
– Нет, Барон, ты меня никогда не обижал.
– Тогда почему ты обижаешь меня?
Илона побледнела под взглядом пронзительных синих глаз Барона.
– Барон, я…
– Ц-ц-ц, – покачал головой цыган и шутливо погрозил Илоне пальцем.
Он протянул руку к лицу девочки и погладил ее по щеке пальцами, унизанными кольцами с брильянтами. Еще раз погладил, посмотрел ей в глаза и вдруг схватил за ухо и сильно сжал.
– А-а! – вскрикнула Илона и попыталась вырваться, но Барон притянул ее за ухо к себе, посмотрел ей в глаза и процедил: – Ты знаешь, что бывает с теми, кто пытается меня обмануть, правда?
– Да, Барон, – чуть дыша от боли и испуга, пробормотала Илона. – Знаю.
– Одному парню, который украл у меня деньги, я отрезал уши. Ты про это слышала?
– Да, – практически плача, пробормотала Илона. – Про это все слышали.
– А другому я содрал кожу со спины и сделал из нее ремень. Ты ведь и про это слышала?
– Да, Барон. Я слышала.
Из глаз Илоны полились слезы. Одна слеза повисла на ресницах, а потом упала на щеку и скатилась к острой скуле.
Максим посмотрел на эту слезу и вдруг почувствовал, как у него перехватило дыхание от жалости и ярости.
Барон достал из кармана пиджака несколько сторублевых бумажек и показал их девочке:
– Знаешь, где я это нашел?
– Нет, – пискнула Илона.
– У тебя в кармане куртки.
– Это… Это мои деньги… Я накопила.
– Да ну?
Илона зарыдала. Барон сунул купюры обратно в карман пиджака, поднялся с кресла и одним небрежным сильным движением швырнул Илону на кушетку. Затем неторопливо двинулся к ней, расстегивая по пути ремень на джинсах.
– Смотрите все, что бывает с тем, кто хочет меня трахнуть! – объявил он и расстегнул «молнию» на ширинке.
Илона зарыдала. Барон ухмыльнулся. Рустем у него за спиной ощерил в усмешке звериные зубы.
И тут Максим, сам не осознавая, что делает, вскочил со стула, подхватил со стола сковородку с недоеденной яичницей, размахнулся и врезал Барону сковородкой по голове.
Барон рухнул на пол. Рустем в мгновение ока подскочил к Максиму, одной рукой выбил у него из пальцев сковородку, а другой схватил мальчишку за шиворот, рывком поднял его в воздух и хорошенько тряхнул. У Максима от этого рывка искры посыпались из глаз.
– Барон, только скажи – и я убью этого щенка! – прорычал Рустем.
Барон сел на полу, потрогал пальцами затылок и поморщился от боли. Посмотрел на Максима и спросил:
– Ты зачем это сделал?
Максим молчал. Барон снова потрогал затылок, скривился и проговорил:
– Дэвла, хав тэ гудлэ кхула. Хороший удар. Рустем, отпусти его.
– Но, Барон…
– Я сказал: отпусти его.
Верзила нехотя разжал пальцы, Максим рухнул на пол, но тут же вскочил на ноги и стал пятиться, с опаской и страхом глядя на Барона и его могучего телохранителя. Он пятился до тех пор, пока не уперся спиной в стену. Мельком посмотрел на дверь, оценивая свои шансы на побег, но на пути к выходу стоял Рустем, а Максим уже знал, каким ловким был этот парень, несмотря на внушительные габариты. О том, чтобы прошмыгнуть мимо него, нечего было и думать. Да и не мог Максим просто убежать, ведь Илона по-прежнему лежала на диване, и Барон мог сделать с ней все, что пожелает.
– Я сказал: отпусти его.
Верзила нехотя разжал пальцы, Максим рухнул на пол, но тут же вскочил на ноги и стал пятиться, с опаской и страхом глядя на Барона и его могучего телохранителя. Он пятился до тех пор, пока не уперся спиной в стену. Мельком посмотрел на дверь, оценивая свои шансы на побег, но на пути к выходу стоял Рустем, а Максим уже знал, каким ловким был этот парень, несмотря на внушительные габариты. О том, чтобы прошмыгнуть мимо него, нечего было и думать. Да и не мог Максим просто убежать, ведь Илона по-прежнему лежала на диване, и Барон мог сделать с ней все, что пожелает.
Рустем протянул руку Барону, но тот сделал вид, что не заметил этого.
– Как ты думаешь, Рустем, – снова заговорил Барон, – что мне сделать с этим щенком?
– Только прикажи – и я выдавлю ему пальцами глаза! – прорычал Рустем, яростно посмотрев на Максима.
Барон усмехнулся.
– Слыхал? – обратился он к мальчику. – Стоит мне только заикнуться, и ты останешься без глаз.
Максим молчал. Тогда Барон продолжил задумчивым голосом:
– Я мог бы убить тебя прямо сейчас. Но я этого не сделаю. И знаешь почему?
– Нет, – хрипло пробормотал Максим.
Барон поднял указательный палец и проговорил назидательно:
– Потому что я не смешиваю бизнес с личной жизнью. Это мое главное правило, Максим. Ты посмел поднять на меня руку и должен поплатиться за это. Но ты принес мне слишком мало денег и слишком много проблем. Поэтому я тебя не убью. Завтра, к обеду, ты принесешь мне пять тысяч рублей. В качестве возмещения ущерба.
– Но…
Барон остановил его жестом и продолжил:
– Мне плевать, как ты их достанешь. Но если не принесешь… – Глаза Барона сузились и стали похожи на две черные щели, из которых повеяло морозом. – Я отрежу тебе нос, а с твоей вонючей шавки живьем сдеру шкуру. Ты меня понял?
Максим молчал.
– Я спрашиваю: ты меня понял? – повысил голос цыган.
– Да.
– Не слышу!
– Да! – яростно крикнул Максим. – Я понял!
Барон улыбнулся:
– Молодец. Чалый, поди сюда!
Один из притихших попрошаек – тощий, хромоногий и сухорукий мужичок – поднялся с топчана и, прихрамывая, подошел к Барону.
– Наклонись, – распорядился цыган.
Доходяга наклонился. Опираясь рукой на его спину, как на перила, Барон поднялся на ноги. Потом он повернулся к инвалиду, подождал, пока тот выпрямится, и спокойно ударил его кулаком в зубы.
Инвалид рухнул на пол. Барон перевел взгляд на Максима, улыбнулся и сказал:
– Это – для снятия напряжения. А теперь всем разойтись по комнатам и спать. Живо!
6
Максим лежал на матрасе, заложив руки за голову, и смотрел в черный потолок. Рядом храпел однорукий толстяк Потап и тихонько и тоненько постанывал во сне Чалый.
Дверь тихо приоткрылась. Максим насторожился. Кто-то бесшумно прокрался в комнату, а затем знакомый голос тихо позвал:
– Максим… Максим, ты спишь?
– Сплю, – угрюмо отозвался мальчик. – Чего тебе?
Илона присела на корточки рядом с его матрасом.
– Прости меня.
– За что?
– За то, что я на тебя ругалась.
Максим промолчал. Да и что тут скажешь? Похоже, женщины и мужчины слеплены совершенно из разного материала, и им никогда друг друга не понять. Вот и сейчас она извиняется, но совсем не за то, за что нужно было бы извиниться.
– Я его убью, – сказал вдруг Максим.
– Чего?
– Я убью Барона, – четко повторил он.
Илона улыбнулась:
– Ты не сможешь.
– Смогу. Для настоящего мужчины нет ничего невозможного.
Илона вздохнула:
– Барон взрослый. И опасный. У него есть оружие. И Рустем всегда рядом с ним.
– Все равно.
Максим замолчал. Илона подождала, не скажет ли он еще чего-нибудь, а потом тоже о чем-то задумалась и стала тихонько и рассеянно напевать:
– Перестань! – оборвал ее Максим.
– Что? – вздрогнула Илона.
– Перестань петь. Это противно.
Она пожала плечами:
– Странный ты какой-то. Чувствительный. Совсем не такой, как другие пацаны.
Максим помолчал, а потом угрюмо спросил:
– Он и раньше тебя трогал?
– Кто?
– Барон.
– Барон? В каком смысле «трогал»?
– Он тебя… насиловал?
Максим не видел Илону, но понял, что она усмехнулась.
– Глупости. Это не насилие. Я ведь была не против.
– Значит, он тебе нравится? – изумленно спросил Максим.
– Нет, – ответила Илона. – Но раньше нравился. Когда я пришла к нему, он был заботливым и ласковым. Он покупал мне подарки, угощал сладостями. А потом я ему надоела, и он стал обращаться со мной так же, как со всеми.
– Сволочь. А ты – дура.
Илона снова усмехнулась:
– Ты что, ревнуешь?
– Вот еще! У нас в детдоме были такие, как ты. Знаешь, как мы их называли?
– Как?
– Шалавы.
Илона несколько секунд ничего не говорила, потом вздохнула и тихо произнесла:
– Зря ты пытаешься меня обидеть. Я уже давно ни на что не обижаюсь.
И снова воцарилась тишина. Первым молчание прервал Максим:
– Почему ты все еще с ним? Почему не уйдешь?
– Уйти?.. А кому я буду нужна? Барон дает мне все, что нужно, – еду, постель, крышу над головой…
– И еще – пинки и зуботычины, – добавил злым голосом Максим.
Илона несколько секунд молчала, а потом негромко произнесла:
– Барон всегда знает меру. Он знает, когда нужно остановиться, и никогда не забьет меня до смерти.
– Да он просто принц на белом коне!
– Зря ты смеешься. Прежде чем попасть к Барону, я многое повидала. И везде было хуже, чем здесь.
Максим почувствовал злость.
– Значит, ты останешься с ним?
– Да. А почему ты спрашиваешь?
Он не ответил. Лишь хмыкнул презрительно и небрежно.
– Ты хочешь уйти? – догадалась Илона.
Он снова промолчал.
Илона тяжело и прерывисто вздохнула:
– Он тебя не отпустит. Он потратился на тебя, и ты не сможешь уйти, пока все не отработаешь.
– Это мы еще посмотрим, – тихо сказал Максим.
– Чего?
– Ничего. Иди спи. И пусть тебе приснится твой любимый Барон. Как он лупит и насилует тебя.
Илона помолчала.
– Ты злой, – тихо сказала она затем.
– Зато Барон добрый. Вали спать.
Илона опять вздохнула. Потом достала что-то из кармана и сунула Максиму в руку:
– Это номер моего телефона. Если решишь уйти – позвони мне и расскажи, что с тобой приключилось.
– Вот еще! – проворчал Максим. – Сдалась ты мне!
Он смял листок с номером, но не выбросил его, а сунул под подушку.
Илона поднялась на ноги, вышла из комнаты и тихо притворила за собой дверь. Максим откинулся на топчан и прижал к себе пса.
– Спи, Мух, спи.
Он закрыл глаза и вскоре уснул сам, и спал крепко, как спят дети, не зная, что опасный преследователь уже взял его след и крадется по заснеженным улицам промерзшей ночной Москвы.
Глава 3
1
Короткий и мрачный зимний день давно подошел к концу. Последние прохожие спешили по домам, стремясь уйти от пробирающего до костей холода, который несла с собой зимняя ночь.
Тощий мужчина в красной куртке шел по вечерней морозной Москве – высокий, худой, с изможденным бледным лицом и серыми глазами, в которых не было ничего, кроме холода. Порой он останавливался и мучительно морщил лоб, в тысячный раз пытаясь ухватить разумом промелькнувшую мысль, но мысль выскальзывала и уносилась в холодную темноту небытия. В тысячный раз…
И тогда он шел дальше, чувствуя звериную злобу и такую же звериную, неясную и неотчетливую тоску. Временами он почти не осознавал себя, становился настоящей сомнамбулой, но и в эти минуты инстинкты не давали ему пропасть, превращали его в дикое животное, крадущееся по темному городу в поисках поживы.
Улицы казались вымороженными… Люди передвигались по тротуарам быстрой походкой, спеша добраться до автомобиля или метро, а те, кому повезло больше – до дома или кафе.
Человек в красной куртке поежился и натянул на уши старую вязаную шапку. Холод был не только снаружи, но и внутри его. Лед заполнял его собой – его утробу, его мысли, его душу, лед вымораживал его изнутри, вторгался в его разум, делал мысли тяжелыми и неуклюжими, как холодные железки.
И все же холод был лучше тепла. Холод был жизнью. Холод и еще несколько стеклянных ампул, которые он прятал во внутреннем кармане куртки вместе с пластиковым шприцем. Надолго ли их хватит?.. Этого он точно не знал. Не мог знать. Как не знал он и многого другого. Но он чувствовал, что преследует какую-то цель. Он взял след, подобно гончей собаке, и, однажды взяв, уже не мог его потерять, поскольку его нюх был гораздо лучше собачьего.
Время от времени он напрягал память, и тогда перед глазами у него проносились неясными вспышками образы, которые, едва сверкнув, тут же затягивались непроглядной тьмой.